Путь домой. Четыре близнеца

Он уже метнулся к палисаду, вырвал из него два крепких кола, похожие на пики, и один швырнул Антуану:

– Говоришь, что давно не проигрывал!? Значит, пора исправить это!

И ринулся в атаку, а Антуан, вынужденно перейдя от нападения к обороне, с ужасом обнаружил, что не в состоянии уследить за полетом грозного оружия брата, он оказался совершенно не знаком с таким способом борьбы, и ему не никак удавалось так же счастливо уворачиваться от ударов, как это прежде получалось у Жана. Теперь он отступал, а Жан уверенно теснил его.

Вот кол Жана как-то немыслимо крутанулся, и Антуан оказался безоружен. Ещё удар, и Антуан распростёрся на земле, а Жан сильно замахнулся и… твердо, но неожиданно безбольно, поставил свой кол брату на грудь. Тот хотел было рвануться, но тут его взгляд встретился со взглядом Жана, и Антуан застыл парализованным.

– Ты правда хочешь стать братоубийцей?! – спросил Жан и теперь с мучительным напряжением ждал ответа.

Его взмокшие волосы совершенно смешались, он тяжело дышал и не скрывал это, но глаза его ещё горели возмущенным огнём, огнём немого гневного вопроса.

И тут Антуан вдруг вспомнил глаза Эжена, как тот смотрел на него, когда он, Антуан, только-только ударил его, чьи руки крепко скрутили матросы. «Братоубийца?!..» И Антуан не выдержал, закрыл глаза, будучи более не в силах выдержать этот взгляд брата.

Жан никак не ожидал, что этому безумию может прийти такой конец. Он уже приготовился к длинной вразумляющей речи, но сейчас, увидев, как побледнел Антуан, как его лицо искривилось в гримасе боли, Жан содрогнулся всем телом. Он тут же отбросил свой кол подальше и присел:

– Ты… цел?!

Что ж, Антуан открыл глаза, в них стояли слёзы. Жан тоже почувствовал ком в горле, ведь Антуан смотрел на него и сквозь него одновременно, такое не могло не испугать:

– Ты цел?!!

Взгляд Антуана прояснился:

– Как это произошло?..

– Что?

Антуан выразительно огляделся, теперь Жан понял и печально улыбнулся:

– Просто тебе оказался не знаком такой способ владения шестом. У брианской бедноты шест – это третья рука.

– Но ты ведь не брианская беднота…

– Меня этому научил учитель. Вставай, – и Жан подал руку.

Что ж, Антуан принял эту помощь и уже через миг встал рядом с братом.

Потом он часто вспоминал этот момент и пришёл к выводу, что если бы тогда Жан назвал его Виктором, он бы во всём признался. В тот момент он, может быть, в первый раз в жизни почувствовал в постороннем человеке родную душу, брата. Но… это чувство лишь промелькнуло. А уже в следующий миг шум у крыльца вернул его к реальности. Жан тоже развернулся.

Оказывается, там собрались все обитатели Райского уголка, за исключением разве что Анри. Стало ясно, что зрелище этой битвы произвело на зрителей сильнейшее впечатление, но никто из них не спешил высказываться вслух. Что ж, Антуан встретился глазами с Марианной и его пронзила новая боль, на этот раз отражённая, боль его возлюбленной. Он всеми фибрами своей души ощутил, чего ей стоило это их сражение, почувствовал, как сильно она устала, как больно он ранил её своими словами, действиями. Выдержать этот взгляд, взгляд любимой девушки, оказалось невозможно.

Жан заметил этот их немой диалог, но истолковал неверно – он почему-то ощутил себя лишним.

О, сколько бы все они отдали, чтобы обернуть время вспять, чтобы перечеркнуть всё произошедшее в этот последний час, и сказанное, и сделанное… но…

Жан дружески хлопнул несчастного Антуана по плечу и быстро пошёл прочь. Тот вздрогнул, обернулся. Он вдруг поймал себя на желании пойти следом и излить брату душу, но тут его сознание пронзила мысль, что вот теперь-то он окончательно потерял Марианну, теперь уж точно она предпочтёт ему Жана. И предательская ревность снова встала во весь свой гигантский рост. Антуан тяжело перевёл дыхание и… отправился в противоположную сторону.

Глава 33. Проделки невидимки.

Своим весёлым уходом из дома маркиза де Рельгро Виктор сильно разозлил герцога… В тот день Его Светлость уединился в своей комнате и до ночи не выходил из неё. Как именно он переживал случившееся? Какие коварные планы он вынашивал? Это осталось его тайной, но на утро следующего дня он приступил к действиям.

– Я переверну этот паршивый городишко вверх дном, но достану этого щенка! – заявил он барону Парадессу.

За несколько часов были наняты полтора-два десятка шпионов, в основном бездомной шантрапы, готовой за кусок хлеба из кожи вон вылезть, и город подвергся тщательному обыску. И это стало серьезным испытанием жизнеспособности Эжена, особенно если учесть, что до недавних пор он с Виктором общался преимущественно с такого рода людьми. Его спасло то, что он резко сменил место жительства. Только один шпион всё же сумел прицепиться к Эжену хвостом, и его пришлось вывести из строя уже испытанным способом, то есть усыпить, правда, прежде Эжен счёл необходимым красочно объяснить новоявленному шпику, что лучше бы ему бросить это занятие…

Виктор и Карлос с замирающими сердцами прислушивались к отчётам ищеек и возблагодарили Господа за то, что герцог и барон не обратили должного внимания на то, что имена Виктора и Эжена звучали одинаково часто. Каким-то чудом ни в одном из докладов не прозвучало, чтобы хоть кто-то видел одновременно двух близнецов, так что герцог и барон остались верными версии Виктора о том, что они имеют дело с одним талантливым близнецом Антуана, дерзко примеряющим на себя оба имени.

К исходу третьего дня стало ясно, что такая мера ничего не дала. Но герцог не мог с этим смириться, тем более что к тому времени Эжен уже дважды напомнил о себе…

Сначала, вернувшись после завтрака в свои покои, герцог нашёл на зеркале послание, написанное чем-то несмываемым. В нём Эжен обещал, что не даст герцогу скучать и будет регулярно делать ему подарки. Во избежание возможных недоразумений Эжен расписался «Ровиньоль-Лаган» и ниже «Р» – «Скоро эта буква будет вам сниться!»

Стоит ли говорить, что при виде этого послания герцог пришёл в ярость? Но даже она не помешала ему заметить: «А почерк-то похож на почерк Френсиса… Интересно!»

Его Светлости потребовалась пара минут, чтобы обуздать свою злость, и только после этого он призвал к себе четырёх праиэров и новенького, Горрадо. Да, взять на себя такой труд, скрыть злость и гнев, его заставило именно присутствие этого новенького, ведь ещё в юности он усвоил урок своего отца – «не позволяй врагам видеть свою ярость – она им слишком понятна, и показывает тебя слабаком!» Нет, это не значит, что герцог увидел в Хуане-Глене Горрадо врага, но и другом назвать его ещё было нельзя. Предстояло с этим разобраться, так сказать, по ходу дела.

Уже через несколько минут все пятеро выстроились перед расписанным зеркалом. Виктор, конечно, скрыл удовольствие, полученное от этого зрелища. Герцог медленно развернулся к слугам, но заготовленная речь застряла у него в горле, так его поразил живописный фингал Ламороу. Поняв немой вопрос, тот вытянулся в струнку и… ничего не сказал.

– Меня не интересует причина, я спрашиваю кто? – металлический голос герцога рассёк звенящую тишину.

– Горрадо, – с большой неохотой ответил Ламороу.

Герцог сощурился и медленно смерил взглядом Виктора, который был заметно ниже Ламороу. «Неужели его в самом деле не интересует причина?» – не поверил Виктор, но ожидаемого вопроса так и не последовало. Его Светлость уже жестом указывал на зеркало:

– Вы все видите это послание? Это ничто иное, как объявление войны. Меня не важно как, но вы должны достать этого мальчишку, желательно живым, но если уж, то… но это лишь в крайнем случае. Для начала разберитесь, как он сюда попал. Я хочу, чтобы в моей комнате я мог находиться без угрозы подобных визитов. Вопросы есть?

Какая-то нерешительность слуг не рискнула вылиться в слова, но герцог понял её причину. До этого времени главой его гвардии был Ламороу, но этот фингал сильно пошатнул его авторитет.

– Тогда выполняйте, – отрезал герцог и, обращаясь к Питу, добавил, – Ты идёшь за мной.

Герцог и Пит остановились у одного из окон анфилады второго этажа.

– Я слушаю, – герцог смотрел на улицу, но Пит понимал, что всё внимание Его Светлости сейчас было сосредоточено на нём, как и знал, что выбора ему не оставлено. Что ж, он рассказал, как всё было.

Герцог знал, кого спросить о произошедшем. Пит обладал редким даром передавать события, никак не выражая своего или чьего бы то ни было ещё отношения к ним. Возможно, этот дар был логичным проявлением его отношения к жизни, никого и ничто не впускать в себя и ни во что лично не вмешиваться, отсюда и полное отсутствие проявления каких-либо эмоций на его лице…

В свою комнату герцог вернулся один. Праиэры тотчас прекратили свои занятия и замерли, кто где стоял.

– Какие выводы? Как он сюда проник? – потребовал отчёта Его Светлость.

– Мой господин, ваша комната до сих пор никак особенно не охранялась, и войти в неё можно было и через дверь, – поспешил приступить к рапорту Ламороу, – Мы перетрясём всю прислугу дома, любое новое лицо сразу будет подвергнуто тщательному дознанию и…

– Надеюсь, вы сделаете надлежащие выводы, и вам больше не придётся осматривать эту комнату, – прервал его герцог, – Ламороу, за её неприкосновенность ты отвечаешь головой, – после чего последовал красноречивый жест рукой, приказывающий всем удалиться.

За Ламороу ещё было оставлено право лидерства, и брожение среди гвардейцев уменьшилось. Горрадо никто не спешил признавать своим, ему ещё только предстояло завоевать место под солнцем герцога Бетенгтона. А пока он решил остаться особняком, ограничившись только наблюдением за происходящим, за отношениями окружающих его теперь людей, и это его непроницаемое спокойствие всё больше и больше выводило из себя Ламороу. Какое-то седьмое чувство подсказывало тому, что его царствование подходит к концу, и он заболел идеей извести новичка, оставалось только ждать подходящего случая.

Но случай играл против него…

* * *