Проза народов Севера: особенности языка

ГЛАВА 2. ОСОБЕННОСТИ ОБРАЗНО-АССОЦИАТИВНОЙ СИСТЕМЫ ПРОЗЫ НАРОДОВ СЕВЕРА

Основная цель этой книги – исследование взаимодействия различных культур (мифологической и цивилизованной) на микроуровне художественного произведения.

Прежде всего внимание привлекают тропы и, близкие им по принципу осмысления действительности, сравнения.

Определим, в чем проявляются мифологическое начало и начало, идущее от цивилизованной культуры, на уровне образно-ассоциативной системы: рассмотрим основные группы тропов и сравнений.

В качестве рабочего определения тропа используем проверенную временем формулировку:

троп – семасиологически двуплановое употребление слова, при котором его звучание реализует одновременно два значения – иносказательное и буквальное, связанные друг с другом либо по принципу смежности, либо сходства, либо противоположности [3;626].

Говоря о тропах, мы привычно вспоминаем

метафору,

метонимию,

синекдоху,

эпитет,

гиперболу,

литоту,

перифраз,

оксюморон,

иронию.

Взаимодействие национальных культур на микроуровне (эмпирическиенаблюдения). С ярким проявлением взаимодействия двух культур мы сталкиваемся в романе чукотского писателя Юрия Сергеевича Рытхэу «Сон в начале тумана» (1966).

Тема этого произведения – судьба человека, перешедшего из цивилизованной культуры в культуру первобытную.

Роман изобилует сравнениями и тропами, отражающими взгляды представителей двух культур друг на друга.

Канадец Джон Макленнан, ловя на себе пристальный взгляд чукчи, думает:

«Какие у него странные и узкие глаза! Что можно разглядеть за этими щелочками,похожими на прорези в бабушкиной копилке? [выделено – Н. С.]» [4;22];

«Токо подошел ближе, обменялся несколькими словами со спутниками и необычно посмотрел на Джона. Тот различил нечто вроде улыбки на смуглом, как обивка старинного кожаного кресла, лице [выделено – Н. С.]» [4;24—25].

Плоское лицо чукчи напоминает Макленнану «стилизованное изображение эскимоса в Национальном университетском музее в Торонто» [4;26].

Передавая восприятие Джоном чукчанки, добывающей огонь первобытным способом, Ю. Рытхэу употребит перифраз «дикая дочь Прометея».

В свою очередь, чукчи, наблюдая за тем, как канадец ест, делятся впечатлениями:

«– Зубы-то у него какие! – восхищенно произнес Армоль. – Белые, острые, как у горностая.

– Да, – отозвался Токо. – Такой вцепится, не оторвешься» [4;25].

В романе сразу же обращают на себя внимание те эпизоды, в которых герои пытаются адаптировать представление о своей культуре, переводя ее на язык культуры иной.

Так, Макленнан в разговоре с Орво, несколько приобщенным к цивилизации, объясняет:

«<…> в Торонтском университете – это такая большая школа, где человека накачивают всевозможными, большей частью ненужными знаниями, <…>» [4;69].

Заметим, что не только в случаях такой адаптации мышлению Макленнана свойственна предметность (какой, казалось бы, должно обладать сознание чукчи).

Предметность свойственна мышлению канадца и в большинстве ситуаций, когда он должен характеризовать иную культуру.

И это идет не только от потребности быть понятым людьми иной культуры.

С помощью тропов, передающих речь героя, Ю. Рытхэу постоянно подчеркивает, что он воссоздает в романе тип «среднего» цивилизованного человека, чтобы показать магию, притягательность культуры, основанной на принципах непосредственной связи с природой.

Такая культура способна «обратить в свою веру» стереотипного «белого» человека.

Таково положение дел с взаимодействием культур на микроуровне художественного произведения при первом, поверхностном наблюдении.

И это, скорее, взгляд двух культур друг на друга, чем их взаимодействие.

Для того, чтобы проследить глубокие процессы при взаимодействии культур на микроуровне в северных русскоязычных литературах, постараемся отыскать следы мифологического начала в сфере ассоциативной образности.

Черты мифологической культуры в образно-ассоциативной системе севернойпрозы. Черты мифологического видения мира:

антикаузальность,

неподвижность (отсутствие развития),

предметность,

конкретность,

лишенность качественных (оценочных) признаков.

Черты мифологической культуры прежде всего будут проявляться в обрисовке исконного сознания героев.

Вот как дает восприятие революции манси Юван Николаевич Шесталов в повести «Когда качало меня солнце»:

«– Кто такой? Революца? Если человек, то какие у него глаза, руки, голова? Головой он силен или руками? А есть ли у него сердце?! Можно ли с ним договориться лесным людям? Ценит ли он мех соболий или беличий?

– Кто такой Революца? Если он дух, то какой дух? Черный или белый? Злой или добрый? Какую жертву он просит? Большую или маленькую? Жертву с кровью или без крови? Откликнется ли на молитвы? А может, как многие духи, на жертвоприношении побывает, полакомится кровью и улетит, не оказав помощи страдающим?» [5;337—338]

Кроме конкретности и предметности исконного сознания, проявляющихся в этом фрагменте, здесь присутствует и качественность, которой наделяется образ (хотя и не в современном понимании).

Мы имеем дело не с беспримесным мифологическим сознанием, а с авторским фольклором Ювана Шесталова.