Проза народов Севера: особенности языка

Качественность здесь проявляется как сакральность-профанность объекта описания.

В романе Юрия Рытхэу «Сон в начале тумана» мы, казалось бы, должны столкнуться с качественностью характеризуемого образа в эпизоде:

«– Что там? – спросил Джон, кивая в сторону темневших костей.

– Могила Белой Женщины, – ответил Орво.

– Белой Женщины? – удивился Джон.

– Не совсем белой, – поправился старик. – Так ее прозвали, потому что родилась она и жила на берегу белого от льда и снега моря» [4;70].

Диалог канадца Макленнана и чукчи Орво, знакомого с особенностями цивилизованного мышления, показателен: «белая» – как основной признак Женщины – прародительницы всего прибрежного народа – не является качеством самой Женщины.

Это – признак окружающей ее природы.

Черты цивилизованной культуры в образно-ассоциативной системе литературСевера. Миф примитивно онтологичен.

Здесь есть общие представления

о картине мира,

основных типах систем,

общих законах их функционирования,

но это – ограниченная бытийность небольшого замкнутого пространства.

Бытийность, боящаяся бесконечности.

Поскольку видит ней только проявление хаоса.

С течением времени сакральная составляющая картины мира уступает место социальному и этическому наполнению.

Одним из проявлений эстетических поисков становится тропика.

Уже в рамках фольклора начинают проявляться

каузальность,

движение,

качественность,

достаточная степень абстрагированности для возникновения переносного смысла.

Возникает, а в ряде случаев получает дальнейшее развитие, идея последовательности во времени.

В индивидуальном творчестве эти процессы проявляются более полно и последовательно.

Причинно-следственные представления способствуют индивидуализации героя.

В повести Ю. Рытхэу «Когда киты уходят» юная Нау влюбляется, и все, происходящее в мире, приобретает причины и следствия:

«Мир звуков разъялся, как и видимый, и теперь Нау знала, откуда идет грохот бьющих о скалы волн, шелестящий звук ветра, гладящего невидимой огромной ладонью тундровые травы, плеск мелких волн в лагуне, журчание воды в ручье, бегущем по каменистому склону.

По-разному заговорили птицы и звери.

Черный ворон каркал черными звуками, и звук этот был темный и холодный, будто тень на том берегу, куда не достигали солнечные лучи и где лежал вечный снег, темный и рыхлый от старости» [6;8].

В произведениях Ю. Рытхэу на соотнесении конкретного и абстрактного, на игре этими понятиями, строится иронический эффект на микроуровне:

«– Решил я жить по-вашему, вдали от шума и лжи, – покорно ответил Джон.

– А разве нет шума и лжи здесь? – лукаво прищурившись, спросил Армагиргин. – Шумит лед, воет пурга, грохочут снежные лавины, кричат весной моржи, и полярное сияние шелестит» [7;300—301].

Подчеркивание автором различия абстрактного и конкретного в системе тропов лишний раз доказывает, что мы имеем дело не с мифологической моделью мира, а с уровнем иного порядка.

Одной из тенденций, порожденных цивилизованной культурой, становится смена типа сакральности тропов.

В повести Ювана Шесталова «Синий ветер каслания» сакральными становятся тропы и сравнения, не относящиеся к сфере магической, религиозной:

«Пили ее [кровь оленя – Н. С.] из граненых стаканов спокойно и медленно, как жизнь, как сказку. Ай-Теранти в этот момент тоже тихо и медленно, как сказку, стал рассказывать о возникновении праздника трудящихся, о первых сходках рабочих в лесу, о красном знамени…

<…>

В руках Арсентия было полотнище под цвет зари ветреного утра. Через мгновение полотнище на остром конце хорея уже плыло над нашим стойбищем.

Новое светило горело рядом с нашим древним солнцем. Без него нам невозможно, оказывается, встретить майское утро. Это светило – наше, кровное. <…>

Да, это красота жизни, красота наших сердец.

Это цвет нашей жизни. Под красный флаг становились наши отцы и братья в дни испытаний. Сегодня мы стоим. Это наше счастье!» [8;116—117]

Это патетическое признание в любви одному из предметов социального культа выстроено по законам фольклорного произведения

от композиции (зачин: «Ай-Теранти в этот момент тоже тихо и медленно <…>»)

до организации метафорического ряда этого эпизода:

все метафоры, относящиеся к знамени, соотносятся с одним из основных мифо-фольклорных образов – солнцем.

Но солнце в этом случае не божество и не проявление божественной благодати, а средство для сакрализации социального явления.

В повести Ю. Рытхэу «Когда киты уходят» сакральными становятся тропы, передающие извечные радости бытия.

Наиболее выразительна в этом плане сцена близости Нау и мужчины-кита – прародителей прибрежного народа:

«И вдруг словно солнечный раскаленный луч прошел через все ее тело. И первая мысль ее была: разве боль может быть радостью? И тут же ответ: да, боль может быть самой высокой радостью, от которой хочется кричать и плакать светлыми, горячими слезами. Луч бродил по ее телу, зажигая его, рождая невидимый огонь, и хотелось только одного – чтобы это продолжалось бесконечно долго, вечно…» [6;12]