Мой кровный враг

– Сегодня есть вареное пшено и похлебка, миледи.

Я мысленно вздохнула. Отец учил не кривиться от простой еды в дороге или в походе, но в замке стол всегда ломился от яств. Да и в пансионе готовили хорошо. Пшено на воде или похлебка невесть из чего – так себе выбор после дичи, дорогих сыров и фруктов. Я успела соскучиться по этому всему за две недели в пути. Придется отвыкать. Даже если я каким-то чудом останусь жива после того, как отомщу Мортейну, обходиться без разносолов придется очень и очень долго. Надо же будет зарабатывать себе на жизнь, а я понятия не имею, как это делается. Всю жизнь была уверена, что не придется…

– Пшено, и сдобри маслом, пожалуйста, – я улыбнулась ей, протягивая медяк… и вспомнила, где я ее видела.

Маргарет, повариха Мортейнов. Незадолго до моего отъезда мы гостили у них, и стол был великолепен. Матушка попросила позвать повариху, чтобы отблагодарить, и дала ей серебряную монету, еще одна досталась от леди Летисии Мортейн. Маргарет, а здесь ей приходится довольствоваться фамильярным «Пегги». Что заставило ее покинуть замок, где она жила в полном довольстве?

И, к слову, почему за все время я ничего не услышала про старших Мортейнов?

– Маргарет? – осторожно спросила я. – Ты ведь Маргарет, повариха Мортейнов?

– Да, – осторожно ответила она.

Я расплылась в улыбке. Странное дело, но я искренне обрадовалась ей, первому человеку из прошлой жизни – магистр не в счет.

– Простите, миледи, я вас не припомню.

– Ну, конечно, – я рассмеялась. – Откуда бы. Я видела тебя, когда тебя позвали к господам поблагодарить за прекрасный ужин.

– Такое часто бывало, – подтвердила она, не улыбнувшись. – И все же, миледи, простите…

– Я – Роза Эйдо, – сказала я и продолжала тараторить, словно маленькая девочка, встретившая давно не виденную подругу. – А почему ты здесь, разве господа…

Договорить я не успела: женщина плюнула мне в лицо.

Глава 3

Несколько бесконечных мгновений я лишь оторопело таращилась на нее, не до конца осознав, что произошло. Медленно стерла рукавом плевок со щеки, все еще глядя в перекошенное от ненависти лицо женщины.

А потом кровь ударила мне в голову и бешено заколотилось сердце. Мир сузился до этого чужого-знакомого лица, которое я прямо сейчас сотру из мира живых.

Повариху отнесло к стене – глухой удар, вскрик, вскрик, свистящий вдох – каждый, кто хоть раз приземлялся на спину плашмя, помнит, как на миг словно вышибает весь воздух из легких, и не сразу получается вдохнуть. Сама не помню, как оказалась рядом, заглядывая в ее, теперь уже распахнутые от страха глаза. Молча – угрозами и руганью сыплют только бессильные – я снова потянулась к магии. Простонародье боится огня, но сотня воздушных клинков куда смертоносней.

Сбитое кем-то извне заклинание отозвалось болью во всем теле – словно в позвоночник загнали стальной прут. Я едва удержала крик, застонав сквозь стиснутые зубы. Боль на миг отрезвила, но ярость тут же вернулась снова. Кто посмел вмешаться?!

Я развернулась, отступая чуть в сторону – чтобы видеть и повариху, жмущуюся к стене, и мужчину – того самого, светловолосого, который только что сидел у двери, готовясь поесть. Он приближался неторопливо, выставив в примиряющем жесте обманчиво-безоружные руки. Как будто никто не знает, что некоторые боевые заклинания не требуют ни жестового, ни вербального компонента – чистая мысль, чистая сила.

Зачем он влез? Что ему нужно? Бить ли первой, пока не ударил он? В учебном поединке все ответы известны, но что мне делать сейчас? Перед внутренним взором возникло укоризненное лицо матери – леди из семьи Эйдо начала трактирную потасовку, разве этому я тебя учила?

Пока мысли мельтешили роем вспугнутых мух, боль, наконец, отступила, перестала туманить зрение. Стало понятно, что на лице мужчины не было ни злобы, ни торжества. Скорее… сочувствие?

– Пощади ее, – мягко проговорил он.

– Она посмела… – Собственный голос показался мне незнакомым – ломким, звенящим, грозящим сорваться то ли в крик, то ли в слезы. Я сжала кулаки, ногти впились в кожу, боль напомнила, на каком я свете. – Она посмела меня оскорбить, – уже сдержанней выговорила я. – Равного я бы вызвала, прежде чем убить. Эту я вызвать не могу.

– Да, она тебе не ровня, – согласился незнакомец, все так же мягко и спокойно. – Ты можешь убить ее, не шевельнув и пальцем. И она не сумеет себя защитить.

Я словно наяву увидела отбелки факела на стене и ощутила тяжесть цепи и замораживающее нутро ощущение полной беспомощности.

Но я-то в своем праве!

Те двое, наверное, считали так же, ведь невиновные не сидят в кандалах.

– Милости, миледи! – Хозяин опомнившись, кинулся между мной и Маргарет, бухнулся на колени. – Пощадите. Она припадочная…

– Кого вы молите о пощаде? – прошипела повариха.

– Заткнись, – отрезал мужчина. Вроде и голос не повышал, и к магии не тянулся, но Маргарет, и правда, заткнулась.

Он снова обернулся ко мне.

– На поединок ее не вызвать. Значит, это будет не воздаяние, а убийство.

– Так тем более ей следовало подумать, прежде чем!.. Она это начала!

Прозвучало, надо сказать, так себе. Словно я оправдываюсь перед воспитательницей, разбирающей девчоночью драку в пансионе. Правда, там мы боевую магию в ход не пускали. После первой попытки— браслет с прадием на месяц, после второй – отчисление. И неважно, насколько знатен и богат род отчисленной.

Мужчина кивнул.

– Все совершают ошибки. Иногда непоправимые. Но ведь ты не убийца, Роза. Стоит ли ей становиться?

Откуда он знает мое имя? Ах, да, я же только что сама представилась и не особо понижала голос. В самом деле, все совершают ошибки. Он мог бы не разрывать заклинание, а сразу бить насмерть, ведь я – никто, со мной так можно…

Как можно было леди Розе Эйдо на своей земле наказать простолюдинку, как заблагорассудится. Никто ничего не скажет. Разве что пожурят – дескать, можно было и позволить себе проявить милосердие, тем более к женщине…

– Что я тебе сделала? – снова развернулась я к ней.

Женщина выплюнула поток брани, а потом, осекшись на полуслове, вдруг разрыдалась, заткнув лицо передником.

– Она припадочная, видите? – снова встрял хозяин.

Да уж, очень похоже на то. Странно, что Мортейны вообще держали такую. Хотя, может, во время войны повредилась в уме? Кто знает, что тут творилось тогда? Я медленно выдохнула. Ярость угасла, оставив гулкую пустоту внутри. Недоумение от незаслуженного оскорбления тоже постепенно стихало, сменяясь усталым безразличием. Кажется, за последние дни мне досталось столько впечатлений, что у разума кончились силы на них реагировать.

– Ты не убийца, – повторил незнакомец. – А смерть – единственная ошибка, которую уже не исправишь.

Мне и в самом деле еще ни разу не приходилось убивать. И сейчас уже не хватит духа. Одно дело – стереть в порошок врага, другое – хладнокровно убить женщину, пусть даже и оскорбившую меня. А сейчас будет именно «хладнокровно»: я все еще рассержена, но уже не взбешена, уже понимаю, что творю. Отец мог помнить оскорбление десятилетиями. А я, видимо, пошла в мамин род – быстро вспыхиваю, быстро остываю…

Я подхватила со скамейки сумку. Шмякнула белобрысого об стену – кухарка мне не ровня, а вот он – да, и нечего было влезать. Хлопнула дверью.

Захочет поквитаться – догонит.

Топот за спиной я услышала, уже выходя за околицу – топот и учащенное дыхание. Потянулась к магии, «оглядываясь» по сторонам – нет, нападать он не собирался.

– Роза, подожди!

Я обернулась.

– Подожди, – повторил он, останавливаясь в двух шагах. – Я хотел извиниться.