Когда листья желтеют

– Я все думала, за что мне это, наверное, это наказание за все то, что я делала с мужиками, так сказать, бумеранг ударил по башке. И знаешь, я решила, мне не надо больше эти мимолетные встречи и какие-то призрачные отношения, которые и отношениями трудно назвать.

8 лет назад

Они знали друг друга с детства, и они были больше, чем просто приятельницы. Друзья, не разлей водой – так можно было сказать про них. Сначала их знакомства, Жанна видела в Анне друга – покровителя, который давал ей чувство защищенности, она была словно маленькая рыбка-прилипала, которая сопровождает огромную морскую рыбину, чтобы полакомиться остатками ее трапезы. И сытно, и безопасно – кто же обидит эту громадину? Она уступала в любых спорах, можно даже сказать, потакала Анне, с которой, в принципе, было спорить бесполезно, слишком виртуозно и логично она расставляла все точки над и.

Со временем они стали, как две капли воды. Между ними было такое родство душ, которое и между родственниками не часто встретишь.

Когда у Жаны резко менялось настроение, Анна старалась ее успокоить и понять. Жанна часто заглядывала в прошлое и ужасно боялась будущего. Заботливая Анна всегда находила нужные слова и даже какие-то вещи, если Жанне это было необходимо. В свою очередь, Жанна тоже была полезна Анне. Она всегда поддерживала подругу, всегда внимательно выслушивала, сочувствовала, давала взвешенный совет.

Но были у них по жизни и разногласия. Критика Анны личной жизни подруги иногда вгоняла Жанну в настоящую депрессию, и она чувствовала себя какой-то неполноценной. Но обиды быстро забывались.

У Анны всегда было стремление к развитию, неустанные поиски смысла жизни, желание постичь мир и его законы, и Жанна, слишком ленивая, чтобы в этом разбираться самой, с удовольствием слушала о «копаниях» подружки.

После очередного разрыва с «мужем» Жанна предложила подруге съездить куда-нибудь, развеяться. Очень кстати она случайно в соц. сети нашла старую студенческую приятельницу Снежану, живущую в Италии, и бывшие однокашники решили встретиться где-то на Апеннинах.

Они выбрали север Италии – отворот итальянского «сапога», страну Альп, рай для горнолыжников и самый интернациональный регион страны, где можно услышит немецкую, французскую, итальянскую, словенскую речь.

Молодые женщины остановили свой взгляд на Бергамо с его средневековой атмосферой, узкими улочками и очарованием подножия Альп. К тому же от сюда одинаково удобно было добираться и до Милана, и до Венеции.

Они остановились в небольшой отеле со смешным названием «Голодный художник». Это даже не была гостиница в полном понимании этого слова, это скорее всего был жилой дом, в котором комнаты сдавались в долгосрочный или краткосрочный наем. Хозяин гостиницы жил здесь же и был, и администратором, и носильщиком, и официантом.

Это был типично итальянский дом из песчаника, сверху покрытый штукатуркой и покрашенный в белый цвет, с черепичной крышей, маленькими окнами и террасами. Здание было построено в виде полого квадрата, внутри которого располагалось патио, площадь которого была вымощена терракотовой плиткой, а в центре красовался фонтан и несколько огромный амфор с цветами. Женщинам нравилось вечерами сидеть во внутреннем дворике, распивая Франчакорту, было тут какое-то ощущение спокойствия, умиротворённости, романтизма, уюта и блаженства.

На следующий день они собирались поехать в Венецию и надо было уточнить у хозяина как туда лучше добраться.

– Анька, давай ты иди, ты можешь разговорить любого, и мужикам ты нравишься, – предложила Снежка.

– Ты язык знаешь хорошо, а не я. И потом кому я нравлюсь? Если кто и нравиться, то это Жанка, пусть она и идет, – парировала Анна.

– Хм, да они со мной только потому, что ты так горда и недосягаема, что куда уж какому-то среднестатистическому Васи дотянуться до небес, – без обид ухмыльнулась Жанна.

– Что за чушь? – возразила Анна.

– Никакая и не чушь, знаешь почему я перестала тебе показывать моих воздыхателей? Потому что они как тебя увидят, начинают о тебе расспрашивать. Знаешь, как это бесило. Нее, я, конечно, тебя люблю и всегда тобой восторгалась и, если честно, мне было приятно что нас сестрами считают. Но это бесиииило, – улыбаясь, растянула Жанна и приподняв голову закатила глаза.

– Было б чем восторгаться? Правда, чем выше летаешь, тем больнее падать. Так и я, мордой об асфальт, и надо ж было отвергнуть положительных и состоятельных и вляпаться по самые помидоры с Михаилом.

– Да ладно тебе прибедняться, – отозвалась Снежана, – Мишка – нормальный еще, у него ж нет на стороне сына – одногодки с твоим Олегом, как у моего Дэна. Ты слишком многого от него хочешь, правда, помнится, ревновал он тебя по страшному, ну так это от того, скорее всего, что любит, – сделала она вывод.

– Не чувствуя я ни его любви, ни его ревности. Ну во всяком случае, я как-то представляю себе любовь немного иначе, – вздохнула Анна, – ладно, кто идет к «сеньору Помидору»?

– Ты и идешь, – хором произнесли Жанна и Снежка и сами засмеялись от этого.

Анна покачала головой:

– Что вы вечно всего боитесь? Да, он хозяин гостиницы, но он – простой человек. И потом, надо же не соблазнить его, а спросить, как лучше добраться до Венеции.

И она ушла на «переговоры».

Только за ней закрылась дверь, как Снежана выпалила:

– Это ж надо так критически относиться ко всему вокруг, включая саму себя. Она что реально не видит, что мужики смотрят на нее и слюной исходят?

– А что ты удивляешься, так всегда было, – спокойно ответила Жанна, разливая «Шардоне» по бокалам, – думаю это из-за ее близорукости. Я ж всегда ее глазами была. Она ж очки когда стала носить? Лет 25 ей было, а до этого, как слепая курица ничего и никого не видела. Идет, задрав голову, по сторонам не смотрит, а что смотреть, если ни хрена не видишь, – она засмеялась, – скорее всего из-за этого и сложилось общественное мнение, что Анька – ого-го, гордая и непреступная. А еще это вечное «спасибо за вечер».

– В смысле? – непоняла Снежана.

– Ну каждый раз, когда ее кто-то провожал, она всегда говорила: «Спасибо за вечер, было приятно». Парень у нее: «Ну так дай телефончик, завтра встретимся». Ха-ха, не тут-то было, знаешь, что она говорила? «Зачем начинать, если нет будущего». Вот и вся «любовь». А вообще она простая, только об этом знают ну очень близкие люди, – сделала заключение Жанна.

«Простая» Анна шла к апартаментам сеньора Розарио, расположенные на втором этаже отеля. Ей вспомнилась встреча с президентом страны во время его посещения университета, как все тогда обомлели и были в шоке от того, как она так спокойно, словно старые приятели вела беседу с главой государства. «Ну а что пресмыкаться и вытягиваться по струнке?! Обычный мужик только немного удачливее других» – усмехнулась она.

Дверь открыла какая-то без возрастная «латинос» и на плохом итальянском сказала, что сеньор Розарио работает в кабинете. Анна вошла в комнату. Хозяин явно был фанатом стиля «ар-нуво». В интерьере не было ничего стандартного, только уникальность и буйство фантазии дизайнера, много пространства и ощущение простора. Ей казалось, что она попала в одну большую живописную картину, в которой гармонично сочетаются все детали. Комната воспринималась, как единое целое.

Она рассматривала одну из картин на стене. Художник создал чувственный и утонченный женский образ, украшенный сложными узорами и позолотой.

– Это Густав Климт. Оригинал, – услышала она у себя за спиной.

Женщина повернулась, «сеньор Помидор» стоял слишком близко, она даже могла слышать его дыхание.

«Как это он так неслышно подошел?», – мысленно удивилась она и посмотрела на его ноги. Он был в домашних войлочных тапочках и красивых шелковых в клетчатом узоре ланч-брюках, на шее был повязан шелковый платок, руки были в карманах мягкого роскошного кардигана.

Он не был типичным итальянцев: не был смуглый, кареглазый и темноволосый. Сеньор Розарио был итальянец с севера с лишь немого тёмными глазам и с более бледной и прозрачной кожей. На вид ему было лет 55, удлиненные седеющие вьющиеся волосы красиво спадали до плеч, он был гладко выбрит, элегантен и окружён едва уловимым приятным ароматом.

– Я не сколько не сомневаюсь, сеньор Розарио, что это оригинал, – Анна когда-то в университете изучала итальянский и сейчас была довольна представившемуся шансу попрактиковаться.

– Сеньора Анна разбирается в искусстве?! У меня в кабинете есть еще несколько полотен современных художников-модернистов, – его голос был бархатистый, немного эротичный, с какими-то сексуальными нотками, что придавало и без того мелодичному итальянскому языку своеобразную томность, – не хотели бы взглянуть?

Его похотливый, многообещающий взгляд раздевал ее, наверное, так смотрел Дон Жуан или Казанова на своих женщин.

Анне стало забавно, в голове всплыл разговор с подругами: «Интересно, это он так смотрит на меня «на меня» или он так бы смотрел на любую боле-мнее приличную «клюшку»?! А еще говорят французы-ловеласы, по сравнению с «итальяшками», они мальчики в коротких штанишках».

– Я здесь не за этим, сеньор Розарио, – Анна тоже томно взглянула на него, – но, с удовольствием посмотрю. Где еще в частных коллекциях я увижу современных модернистов…в оригинале?!

Ей стало даже интересно, как далеко решится зайти «сеньор Помидор».

– Скорее, я бы назвал их постмодернистами.

Анна почувствовала мягкое прикосновение мужской руки на своей талии, другой Розарио показывал на картины:

– Это направление в искусстве, отражающее поиски современными художниками новых смыслов, сеньора Анна. Эти поиски – ответ на кризис классической культуры, понимаете, – он крепче обнял талию женщины, – что мы видим вокруг, пошатнулся религиозный фундамент, возник кризис гуманистических идей…У вас приятный парфюм, сеньора, – вдруг сказал он не к месту. – Это «Опиум»?! – утверждающе спросили он и совсем близко приблизил свой большой итальянский нос к ее уху. – Да, я узнаю этот глубокий, мощный, насыщенный запах ванильного кофе в сочетании с апельсином, но смешиваясь с вашей кожей, у него появились какие-то особые нотки.

– Да что вы говорите?! – она явно дразнила его своим бархатисто-проникновенным голосом, ее забавлял этот флирт. Она коснулась его руки, – и давно вы коллекционируете живопись?

– В спальне у меня еще есть кое-что из классики, – взгляд «сеньора Помидора» поплыл от предвкушения плотских удовольствий.

И вдруг учительский менторский тон Анны ввел его в ступор:

– Спальня слишком сакральное место, чтобы туда приглашать посторонних, – властно-механический голос женщины был словно ведро холодной воды, вылитое на разгоряченное тело мужчины.