Карусель для двоих, или Рыжая-не-бесстыжая

– Позвольте поухаживать за дамой?

– Пожалуйста, милости просим, ухаживайте на здоровье, пока не надоест, – она рассмеялась в ответ.

Нет, всё-таки как сложились обстоятельства замечательно. И не зря в народе говорят: всё, что ни делается, всё к лучшему. Кто его знает, какие бы попутчики попались Лильке в плацкарте, какой проводник, а тут вроде бы приятная компания собралась. И можно о Петрове-младшем поболтать не стесняясь. С Петровым-старшим. А то, что болтать с ним ненапряжно, Лиля уже уяснила. И глупо улыбаться несколько часов подряд – тоже можно.

– Сейчас будет большая заправка. Остановимся. Вы не против перекусить, Лиля Сергевна? Я чай взял с бутербродами.

– И я. И я взяла.

– Тогда сначала – твои, а потом каждый – свои. Ничего, что я на ты перешёл?

– В свете последнего покушения на мои бутерброды – это даже логично.

– Принято, – усмехнулся Андрей Сергеевич. – Сейчас устроим мировой бутербродный чемпионат: кто успел, тот и съел.

– Кто не успел, у того есть яблоки. И бананы.

– Хитра лиса Лиля, ой, хитра.

– Не хитра, а предусмотрительна.

– Предусмотрительна, ишь ты.

– Ишь я.

Так, с шутками-прибаутками, понарошку препираясь, подъехали к заправке. «Щёки болят уже, – подумала Лилька, – и рот до ушей, хоть завязочки пришей, сколько можно смеяться? Серьёзней нужно быть, гражданочка, серьёзней, Лилия Сергеевна. А то что об вас люди добрые скажут, какое мнение составят?».

Добрый людь Андрей Сергеевич ничего такого ужасного не сказал, только предложил уничтожить сразу весь мировой запас бутербродов. До последней крошки сыра, до последней капли колбасы:

– А то задохнутся, Лиль.

– Пусть лучше утроба лопнет, как говорила моя бабушка, чем добро пропадёт?

– Типа того. Справимся?

– Должны.

– Может, в кафе придорожное зайдём? Там цивилизация: столы, стулья.

– Не хочется что-то. Насидимся ещё.

– И то верно. А стоя больше влезет. Ну что же, приступим, коллега.

Выбрали тенистое местечко под ивой, что раскинула свои ветви рядом с заправкой. Припарковались аккуратненько, вылезли из авто, багажник открыли. Внутри его (на чемодане) скатерть-самобранку из бумаги расстелили, да и приступили.

– Я не пан, я пропал, Андрей Сергеич, всё, – спустя полчаса заявила Лиля и взмолилась: – Больше не могу, смилуйтесь!

– А понадкусывать?

– Не-не! – хихикнула, подняла ладошки вверх. – Сдаёмсу. Иначе в Москву никто не доедет.

– Эх, Лиля, Лиля. Мы тебя воду возить нанимали, а ты рысаком оказалась. Придётся в таком категорическом случае прибегнуть к помощи зала. Где-то тут возле баков крутилась парочка лохматых аборигенов, я думаю они возражать не будут против угощения, – Андрей Сергеевич оглянулся и присвистнул, завидев чёрный хвост бубликом, – эй, Барбос, или как там тебя? Ну-ка, иди, иди сюда, мой хороший, иди. На, на, и друга своего зови. Тузик, говоришь? – ну, Тузика зови. Давай-давай! Зови, не жадничай.

Лилька с улыбкой наблюдала, как две дворняги подскочили к нему наперегонки. Доверчиво нюхали руки Андрея Сергеевича, пакет с едой, припадали на передние лапы, вставали на задние, опираясь о его колени, повизгивали, поскуливали от удовольствия. Как будто нечаянно увидели старого знакомого, подумала Лиля.

– Встреча в верхах прошла конструктивно, – прокомментировал собачью радость Петров-старший, – повар на званом обеде превзошёл сам себя, делегация осталась довольной. Надеюсь, требовать продолжения банкета вы не будете. Да, Тузик?

Будем, будем, а как же, провентилировала хвостами в ответ делегация.

– Простите, ребятки, но больше у нас ничего не осталось, не виннипушничайте понапрасну. Ну, что, Лилия Сергеевна, готова держать путь? Мимо острова Буяна к царству славного Салтана?

– Кстати, о царе, – Лилька уселась в машину, подтвердила тем самым свою готовность. – Вот вы при первой встрече тогда сказали…

– Ты, – поправил Андрей Сергеевич, – ты сказал.

– Точно, – чуть смутилась Лиля, – ты. Так вот. Ты тогда произнёс: та самая Крылова, от которой покоя нет ни днём, ни ночью – это, что, Макса слова? Он так обо мне говорил?

– Нет. Оксана говорила. Жена. Мать. То есть, мне жена, а ему – мама.

Они выехали с заправки.

– Ты не думай, Лиль, что наш Макс дурака валял и цеплялся к тебе от нечего делать. Оксанка-то сразу поняла: всё, говорит, пропал сынок. Прикипел к девчонке, доставать её будет. Хоть от любви, хоть от ненависти. Чувства свои проявлять. Мальчишки – они ж такие: чем больше кнопок на девчонкином стуле, чем больше дразнит – тем сильнее нравится. И вот если бы ты замечала его, привечала – может, он бы и остыл. А, может, и нет, конечно. Только дома он все уши прожужжал матери: а Крылова то, а Крылова сё. Рыжая, рыжая. Рыжая-бесстыжая. Лилька-Шпилька. Уж я к ней и так и этак, со словами и без слов, как поётся. Обломал немало веток, наломал немало дров*.

– Я думала, что Максим терпеть меня не может. И специально изводит. Шуточки эти его дурацкие. Прозвища.

– Внимание пытался обратить на себя. Вот и вредничал. Ну, и заводился, конечно, что не удавалось. Обижался на весь свет. Оксана рассказывала потом: явится домой злющий. Бурчит, портфель пинает. Хорошо, хоть на тренировках пар спускал. Бывало, не спит допоздна: вроде книгу читает. А спроси о чём – не вспомнит. И винить-то некого. Голову ты ему не морочила, наоборот даже. А покоя хлопцу нет. Он и уехал, Лиль, из-за тебя. Мол, шансов нет. Забыть не могу здесь, потому что знаю – в любой миг увидеть могу, а сил уже нет понимать – что всё бесполезно.

– А вы не сердитесь на меня?

– Ты.

– Я имела в виду вы – вас, родителей. Ты и… Оксана. Мама. Всё-таки разлука с сыном… из-за какой-то рыжей девчонки.

– Лиль, глупо сердиться: что за разлука? Он же не на другую планету улетел? Ну, Оксанка пофыркала для порядка. Целых полчаса. А потом снарядила котомку, куда делась. Теперь, думаю, только радуется: лишний повод есть почаще в Москву наведываться.

– А почему… – Лилька едва успела прикусить язык, чтоб не сорвался вопрос: а почему сейчас нет рядом Оксаны, почему она не поехала, но вовремя спохватилась: что же она лезет не в своё дело, какая ей, собственно, разница, где жена Андрея Сергеевича.

– А почему я вас не помню по школе совсем? – фух, выкрутилась вроде, ох, уж это любопытство. – Не то, чтобы я знала родителей всех одноклассников, но хоть что-то как-то да слышала, встречала. А вот вас – нет. Ну, ладно – на школьные собрания многие предки не ходили, но к директору там, или к классухе, вызывали же по-любому. Макс ведь не паинька.

– А твоих вызывали, Лиля?

– Ага. Пару раз случалось. Когда с урока сбежали классом. Ну, и так ещё. По мелочи. Между прочим, когда с физры, в смысле, с физкультуры, свалили – Петров, Макс в смысле, заводилой был. Мы не выдали его, естественно. Поэтому всех родителей тогда директор на ковёр вызвал. Навроде экстренного собрания. Вместе с детьми. Но… ни один из вас не пришёл. Я это к тому спросила, Андрей Сергеевич, что пытаюсь объяснить сейчас, почему не признала вас в бригадире. Тебя, то есть…, – кажется, я слишком много болтаю, решила Лилька в ответ на молчание Петрова-старшего. И любопытничаю всё же. Ну и пусть! – разозлилась вдруг ни с того, ни с сего. Тем более, душу перед ней никто, кажется, раскрывать и не собирался.

– На то была причина, – наконец произнёс Андрей Сергеевич. – Не скажу, что уважительная, но весомая. Вы о ней, Лиля, несомненно, узнаете, но попозже. А сейчас нам нужно узнать, почему мы встряли.

– Что мы сделали?

– Встряли. Стоим в пробке уже 20 минут. В довольно удивительной. Странной. При моей памяти именно здесь и такая огромная – впервые. Мы не двигаемся вообще. Вы, Лиля, посидите, а я пойду посмотрю, что там. Да других водителей поспрашиваю.