Карусель для двоих, или Рыжая-не-бесстыжая

Карусель для двоих, или Рыжая-не-бесстыжая
Наталья Викторовна Литвякова

Говорят, что наша жизнь – карусель: мы вращаемся в определенном месте с определенной скоростью, наблюдая за событиями или участвуя в них. Иногда это – сплошное падение или свободный полет, но чтобы не произошло, всё вернется на круги своя. Лиля Крылова едет в Москву, чтобы встретиться с бывшим одноклассником и разобраться в чувствах к нему. Но ситуации, в которые попадает Лиля, новые знакомства, превращают путь в наполненное приключениями и неожиданными поворотами, путешествие. И вот уже постулат о том, что «всё вернётся на круги своя» теряет актуальность: финал поездки далёк от Лилиных представлений о нём. Эта история не только о любви, но и о том, что при множестве различий в людях: интересы, убеждения, характеры, воспитание – можно прийти к согласию и даже найти счастье. Там, где компромисс не унижает чувство достоинства, не ущемляет свободу, его нужно использовать. Возможно, всё возвращается на круги своя, но только немножечко изменившись. Как ни крути… карусель.

Наталья Литвякова

Карусель для двоих, или Рыжая-не-бесстыжая

И тогда она сбежала. Вот взяла, и сбежала от них! В самый разгар встречи, когда произнесли уж и первый, и десятый тост за «за встречу», когда уже переговорили о том, о сём, кто, где и как, когда беседа просто превратилась в банальное мытье костей отсутствующим. А Катька развелась, вы знаете? А Петров в Москву подался на заработки, слышали? Съест его столица, съест, и не подавится… Пожелали, в общем, успеха бывшему однокласснику. Лилька послушала-послушала, поглядела на них, компанию свою школьную, бывшую, и поняла: скучно. Пусто. Девиз «Один за всех и все за одного!» приказал долго жить, а плащ Д'Артаньяна в один миг соскользнул с плечей. Его затоптали – не заметили. И вот тогда она сбежала. Ничегошеньки никомушеньки не сказала. Сбежала, и всё. Прям как Петров в свою Москву.

В натопленном автобусе жарко, даром что февраль, Лиля вспотела. Стянула шапку – непослушные рыжие пружинки тут же в разные стороны стали торчать, рады стараться. Не волосы, а клоунский парик, тьфу на них. Чёлка липла ко лбу, Лилька стала дуть на неё, словно на дворе знойный июль, а не последний месяц зимы. Подстригусь, пригрозила волосам, налысо. Без толку. Она в очередной раз поправила причёску и уставилась в окно. Хотя что можно разглядеть в том окошке – света белого невидно? Разве что себя.

…В белой пушистой шапке из ангорки тринадцатилетняя Лиля похожа на одуванчик. Кажется только дунешь – полетят парашютики-зонтики как заздрасьте. Но дуй, не дуй, пушинки и так лезут в нос, в рот, и это помимо надоедливых волос. Как тяжело жить на свете, эх. Так хочется скорей стать взрослой и не носить дурацких шапок, и подстричься как Леська из 7-В. Сессон или Сасун, кажется так, она говорила. И Петров тогда наверняка оставит её в покое, перестанет дразниться и подкалывать. Дурак! Лилька смотрела в окно, будто в телевизор, и вообще нет ей дела до Петрова никакого. Ни на капелюшечку, ни вот настолечко, а он – вот вам, пожалуйста – отражается. Корчит в стекло рожицы и показывает язык. Навязался на её голову: решил проводить после экскурсии с классом по городу. И теперь любуйся на него сколько влезет. Не лезло нисколько однако. Лиля насупилась. Повернулась к нему, хмурая, чтоб оценил степень её раздражения.

– Что показывали, рыжая? – тут же прицепился Петров. Не оценил, понятное дело. До некоторых как до жирафа доходит.

– Программу телепередач, – буркнула она. И огрызнулась: – Сам ты рыжий!

– Здравствуйте, товарищи! Начинаем программу телепередач на завтра, на завтра. Завтра вы увидите, то, что никогда не видели, это будет завтра, – запел Петров в ответ, всё так же кривляясь. Тоже тут, нашёлся Александр Барыкин. Окончил голосить и громко засмеялся. Заржал прямо. На весь автобус. Лильке аж стыдно стало и горячо, будто в Африку попала.

– Точно – рыжий. Клоун! Потише себя веди, мы не в цирке, – пыталась приструнить она одноклассника. Но того уже не унять:

– Да ладно тебе. Что наша жизнь – ци-ы—ы—ырк!

Так бросьте же борьбу,

Ловите миг удачи,

Пусть неудачник плачет,

Пусть неудачник плачет,

Кляня свою судьбу, – новоявленный Герман поклонился Лильке.

– Клоун! – повторила она.

– На манеже всё те же. Петров и Крылова. Тарапунька и Штепсель. Звучит же? Будешь со мной выступать? Мне такие нужны в ассистенты, рыжие-бесстыжие.

У Лильки от возмущения дыхание спёрло, слёзы выступили: это кто бесстыжая? Она?! Вылетела из автобуса в последнюю минуту, едва двери не прищемили, чуть ли не на ходу:?

– Дурак ты, Петров! И шутки у тебя дурацкие! Тебя ни в один цирк не возьмут!

А ей только хохот в спину:?

– Рыжий, рыжий ёжик

Сел на провода…?

– Девушка, вы выходите на следующей??

– А? ?

– Вы выходите, спрашиваю.

Лиля посмотрела с удивлением на пассажира, будто спросонья, будто не вопрос – будильник прозвучал над ухом.?

– А… да, выхожу.?

Посмотрела снова в окно. Там, за запотевшим стеклом, в темноте таяла девчонка в белой шапке. Сбежавшая тогда, сбежавшая сейчас, сердитая Лилька окончательно исчезла, едва автобус исчез за поворотом. Лиля достала из рюкзака шапку, натянула её до самых бровей, спрятала все-все непокорные рыжинки-пружинки (вот вам) и направилась к дому. «Петрова попробуй съесть, ещё неизвестно, кто кем подавится, – усмехнулась она, заходя в подъезд. Вспомнила пересуды одноклассников. – А не махнуть ли нам в отпуск в Москву, Лилия Сергеевна? Не посмотреть ли нам на сие то ли цирковое, то ли кулинарное представление? Петрову-то, может, салфеточку нужно подать, а, рыжая-бесстыжая?».

Перед тем как вызвать лифт, Лилька ещё раз, по давней привычке, проверила себя, то есть, свою готовность к поездке, проговорила вслух:

– Билет. На месте. Паспорт – на месте. Ключи, кошелёк? В рюкзаке. Зарядка. Телефон. Телефон? А где телефон? Вот же он! – Лиля посмотрела на мобильник. – И такси прибудет через три минуты – всё идёт по плану. Утюг выключила. Газ, воду перекрыла. Цветы полила, кота накормила, родителей предупредила – можно ехать! – разрешила себе и надавила на кнопку. Где-то внизу заурчал лифт. – Можно ехать, встречай, столица, я почти у твоих ворот.

– В Москву? Все нормальные люди в отпуск на юг едут. К морю. А она – на север, – удивилась мама. – Лиль, ты не переработалась?

– Зачем? Красную площадь, что ли, с мавзолеем никогда не видела? – иронизировал папа.

– Я так и знала, – заявила Ксюша, лучшая подруга, – ты всегда неровно дышала к Петрову.

– Да она его терпеть не могла! – возразила Ленка, вторая, но не менее лучшая подружка.

– Что ты там забыла, в той Москве? – спрашивали все хором.

«Надо было молча собраться и уехать», – резюмировала Лиля после расспросов, выдачи версий, советов и даже местами насмешек. Почему-то все всегда знают как жить и поступать кому-то другому. И ещё при этом уверены, что их знания – самые верные.

Лифт подъехал, гостеприимно открыл двери, Лиля запихнула чемодан, себя, нажала на циферку «1». Вообще-то она предпочитала пешком спускаться-подниматься. Полезнее для здоровья и не так страшно (что поделать, замкнутого пространства боялась с детства), но с багажом не набегаешься. Да и время поджимало: телефон весело пиликнул. Сообщил, что таксист Юрий и его «Рено» уже на месте и вас ожидают. Всего 3 минуты бесплатно, имейте в виду. Имеем, имеем. Три так три. Скорей бы уж доехать до первого этажа. Господи, как тесно в старых, советских, лифтах. Кто их проектировал, чем руководствовался? Один человек с чемоданом зашёл, и все: без окон, без дверей полна горница людей. Дышать нечем. Надписи на кнопках почти стёрты, стены – в объявлениях и вандальских надписях, зеркала давно нет, пол дребезжит, потолок давит единственной мутной лампочкой.

– Я поняла! – воскликнула Ксюша. – Петров – это твой незакрытый гештальт. Вот встретитесь с ним…

– Пошлёте друг друга, как обычно, – подхватила Ленка и показала язык возмутившейся было Ксении, что: её перебили – раз, не согласны с версией влюблённости – два.

– Встретитесь и пошлёте, – повторила Лена. – И ты, наконец, заживёшь нормальной личной жизнью. Не Петров твой гештальт, Лилька, не слушай Ксюху, а – личная жизнь. Которой нет!

– Да нет же, Лен! – подруги заспорили между собой. Впрочем, это их любимое состояние. Спорить. Но при том уравновешивать её, Лилю.

– Ксюша – твой ангел, – говорила мама.

– А Ленка – бес, что ли, – усмехался над ней, нет, над ними всеми, отец.

«А вместе мы три товарища», – улыбнулась Лиля, с замиранием сердца отсчитывая этажи. Семь, шесть, пять…

Лифт заскрежетал, дёрнулся и остановился. Не доехал до четвёртого этажа. Лилька бросилась нажимать на все кнопки подряд, в том числе и на вызов диспетчера. Забыла в панике, что она сто лет не работала, а на доске объявлений (вместо зеркала) висело объявление с номером ремонтной службы.

– Да бли-и-ин! – у Лили устали уже руки стучать по двери, голос кричать. Телефон диспетчера (он тоже обнаружился, к счастью), как и телефон бригадира, то был занят, то вызов срывался, то просто никто не брал трубку. И в подъезде тихо, будто все жильцы одновременно покинули свои квартиры за пять минут до Лилькиного фиаско, и теперь никого не тревожили вопли из кабинки лифта.

Такси пришлось отпустить. До отправления поезда оставалось полчаса. Лиля на него не успевала, даже если полетела бы на метле. А она от неё не отказалась бы, простигосподи, в данную минуту. Или от ещё какой-нибудь фантастической штуки, вроде телепортации.

Ну, а может, это – знак? И все правы: какая Москва? Какой Петров из школьной, почти детской, истории? Возможно, это не первый уже знак, просто Лиля вбила себе в голову идею, из упрямства. И если припомнить подробности классных событий (и не только), то ничего у них не получалось и не собиралось получаться. И не выйдет никогда. А она просто проходила мимо этих посланий и качала головой, пока судьба поломкой лифта буквально не щёлкнула по лбу: не тот гештальт закрываешь. Права Ленка, права. Дело вовсе не в Петрове, дело в ней самой – в Лильке! Ну тогда вот вам всем: и тебе, Лилия Сергеевна, и тебе, Петров, и вам, подружки дорогие да родители, и коллегам заодно, и ещё кому там? Вселенной, случаю, вот вам всем, нате: она в последний раз (знак – так знак) набирает номер. И злорадно потыкала по экрану телефона. Представила, как поедет всё-таки после на вокзал, ведь когда-нибудь её освободят, поменяет билет на Сочи или Анапу, станет «нормальным людём», будет отдыхать на юге… и тут в трубке отозвались: