Когда её совсем не ждёшь

Если только ненадолго.

Дураку одному – не скучно и самому, есть такая пословица. Зоя, конечно, не дурак, то есть не дура, но ей и не скучно. Не скучно одной дома. Это ж такая свобода, правда же! Никаких очередей в ванную, никакого ажиотажа на кухне. Никто не капризничает, не сорит, не отвлекает, не требует внимания. Готовить? Да много ли одной нужно, и меню – именно на свой вкус. Как говорится, хочу ем халву, хочу – пряники. Или брокколи на пару. А – тишина? Рай для ушей… Тут Зоя оставила хвалебные рассуждения и прислушалась к тишине на всякий случай: может, дом что сказать хочет? Интересно, ему одному – как? Дверьми никто не хлопает, стены не разрисовывают. Беспорядки не устраивают, по полу не топотят. Но дом в ответ молчит: отдыхает, окошками на улицу посматривает.

Кстати, об окнах, вернулась к своим мыслям Зоя. Надо бы шторы повесить. Те самые, сиреневые. Что как нельзя точно подходят к пейзажу с лавандовым полем. А там ещё немного, и – Прованс, вспомнилась популярная песенка. Хорошо же! Придёт Зоя с работы, туфли скинет. Приготовит чашечку какао и – в кресло с книжечкой. Или фильм на ноутбуке посмотреть можно, что там новенького выпустили? А дом будет тихо сопеть трубами, скрипеть половицами. Подбросит клубок – откуда ни возьмись. «Подберу и ворчать буду: "убираешь, убираешь и без толку…", а сама спицы полезу в шкафу искать», – улыбнулась Зоя.

И вот странно, а клубок-то – раз, и выкатился! Прошлогодняя бирюза. Прям – как ответил. Дом-то. Шарфик, что ли, связать в спокойствии? Зоя подняла с пола клубочек. Время есть – вяжи, сколько душе угодно. И не скучно одной, нет. И неплохо. А вчетвером-то лучше… – кто-то шепнул. то ли сама, то ли половица скрипнула, то ли ветерок на своём хвосте весточку принёс. Лучше! – согласилась Зоя неизвестно с кем или с чем. С внутренним голосом, скорее всего. Утешила себя вслух, да и дом сразу:

– Ну, ничего, ничего! Завтра муж из командировки вернётся, а дети приедут из деревни, от бабушки. И снова жизнь пойдёт прежним, родным чередом! Пока же,Зоя, наслаждайся временным, слава богу, временным, одиночеством. Иногда оно необходимо: собрать мысли, отдохнуть от суеты, и понять, что уединение – отличная вещь. Но, чтобы ненадолго. Да, дом? Не-на-дол-го! Ты тоже скучаешь по нас, когда мы уезжаем?

– Да, – открылась дверца шкафа и с полки для рукоделия выпали спицы в чехле. – Да, скучаю…

Первомай.

– На дворе зацветают каштаны,

Под окном распустилась сирень! – Лида с энтузиазмом, да комсомольским задором прочитала первые две строчки, а потом вздохнула: предстояло выучить стихотворение к первомайскому празднику. И бог с ним, со стихом, подумалось (совсем не по-советски), не так уж сложно вызубрить с десяток строчек. А вот прочитать его с городской трибуны, приветствуя шествующие колонны горожан – совсем другое дело!

Никогда, никогда ещё не было Лиде так страшно!

А вдруг она растеряется и забудет слова?

А вдруг сломается микрофон, или голос задрожит, а он задрожит наверняка, шутка ли читать практически перед всем городом!

А вдруг Митя всё-таки придёт, как обещал, и будет искать её взглядом на трибуне, и тогда Лида точно забудет слова, покраснеет, выронит микрофон…

А вдруг не придёт? И тогда она расстроится, и голос задрожит, ещё и слёзы навернутся. Ох, и зачем она согласилась на это общественное поручение? Теперь любимый праздник превращается в какое-то мучение! Энтузиазм потух, задор спрятался за шторку от этих грустных размышлений. Прочь! – сказала им Лида, – или я себе не хозяйка? Впереди три дня, стихи выучу и расскажу назло всем врагам!

– На дворе зацветают каштаны,

Под окном распустилась сирень!

И гудят пчёлы в них неустанно

В этот солнечный майский день,

Как рабочий в труде и в заботе

У станка на заводе своём,

Как шахтёр в горняцком забое,

Как учёный, как врач, агроном,

Как учитель, писатель, а впрочем

Как советский любой человек.

Любим труд, и любой труд почётен

В нашем мире, в 20-й наш век*! – чётко и громко читала Лида в микрофон, который не сломался, стихи, которые не забылись и вообще ничего не приключилось.

Мимо текла людская река, с волнами радостных улыбок, приветственных возгласов, проплывали разноцветные острова воздушных шаров, транспарантов, цветов. На плечах у многих мужчин сидели детки, шли нарядные женщины и уже неважно, пришёл Митя или нет – этого не разглядеть в ярком весеннем потоке.

А предательские слёзы навернулись всё равно. В груди стало горячо как от чая и колко как от газировки, от чувства гордости за свою страну, за город, за народ, за единство и счастье людей, за весну, которая шагала ро планете, дарила тепло солнечных лучей и надежду для сердца…

– На дворе зацветают каштаны

Под окном распустилась сирень! – услышала Лида за спиной знакомый голос, когда спустилась с трибуны, и обернулась.

– Любоваться готов неустанно вами я в этот праздничный день! Разрешите предложить вам первое майское мороженое, девушка! – Митя протянул вафельный стаканчик счастливой Лиде.

– Разрешаю! – рассмеялась в ответ. И смех её нежным, словно малиновым звоном колокольчика, взмыл к небу вслед за шарами, что вырывались из чьих-то рук, вслед за вольными птицами, что кружили в облаках над майским городом.

Жулька.

– Смекалкой да хитростью не только люди обладают, но и живность всякая, внучек.

– Как это, ба?

– А вот так. Не будешь крутиться в кровати, Лёня, расскажу. А если будешь…

– Не буду! – Лёнька послушно вытянулся в струнку под одеялом, только уши, что твои локаторы выставил (по подушке раскидал, уточнял всегда дедушка), чтоб ни словечка не пропустить.

Ох, и любил Лёня бабушкины истории, с самого детства. Раньше, когда был маленьким, бабНюра сказки рассказывала, а теперь-то Лёнька большой, ему целых 8 лет недавно исполнилось, и бабуля перешла на житейские байки, что гораздо, гораздо интереснее, честное детское.

– Ишь-ты, какой послушный, аж не верится, – Анна Фёдоровна улыбнулась. – Ну, слушай. Одну историю расскажу. Давным-давно, мне тогда лет, наверное, было так же, как тебе сейчас, завелась в нашем дворе собака Жулька. Уж не помню, кто её ещё кутёночком приволок, то ли отец, то ли брат старший, то ли сама прибилась. Мамка поругалась-покричала, куда ж ещё одну, полный двор уже, как опят в корзинке. Мы же с Петькой постоянно в Айболитов играли, и всех больных да калечных зверюшек в округе домой тащили.

– Прям как мы, ба. Мы тоже с ребятами возле третьего подъезда шалаш построили, и всех бездомных щенков туда поселили. И котят из подвала. И Мурка с ними. И Пальма. Они не дерутся, представляешь.

– А взрослые не ругаются, что вы зверинец под окнами развели?

– Не-а, –  Лёнька приврал, конечно. Но кто ж проверит?

– А кормите их чем?

– Да кто чем, – уклонился от ответа мальчишка: а ну как ба сейчас раскусит, куда мамкины котлеты на колбаса пропадает? На днях она жаловалась бабушке, что продукты исчезают из холодильника с космической скоростью, не напасёшься. – Ты лучше про Жульку рассказывай, не уклоняйся.

– Ну, выросла наша Жулька в даму с характером. Да ещё шкодливую. Где какая проказа в деревне: гусей в речку загнали, Томке, подружке моей, подол оборвали, где Иваныча, пастуха облаяли, так знали все, что это Жулька наша порядки наводит на своё усмотрение. Но справедливая собака была, чего не отнять, того не отнять. Пьяных не любила, жуть. Во двор ни одного батькиного дружка выпившего не пускала. Мамка, бывало, с издали не разберёт, чего у калитки мужик, здоровый же бугай, топчется, не заходит – а ведь это он Жульку боялся. Боялся, что раскусит его, – бабушка хихикнула, и Лёньчик с ней.

– Наша Пальма тоже такая. Пьяных терпеть не может!

– Молодец ваша Пальма! И жадных наша Жулька не любила. Как она их определяла, бог её знает, да только в самую точку, Лёня.  Вот однажды шла мимо двора соседка, тётка Клава. Прижимистая навсю голову, чего греха таить, да склочная, не приведи господь. А в авоське у ней кила три сосисок, да колбаса, да сыр. Ей, вишь ли, дети с города передали. Ну передали да и передали, эка невидаль, неси домой. Так нет, зашла к нам. Похвалиться. Похвасталась, да и собралась восвояси. Идёт, да не торопится, чтоб мы, значит, успели как следует на её добро полюбоваться да слюни попускать. Я смотрю, а за ней Жулька крадётся.

Лёнька аж привстал:

– Чтобы укусить?

– Та не. Я ж говорю, не злая она была. А справедливая. Ложись, Лёня. За сосиску Жулька ухватилась и держит. Клавдия идёт, а те одна за одной из авоськи-то да и выскакивают, как горох из стручка.