Фам фаталь

– И что же ты представлял себе? – еще более лукаво улыбнувшись, уже не проговорила, а почти промурлыкала Агата ему в самое ухо (Бобров продолжал сидеть на корточках у ее ног).

Ее поощряющий тон придал ему уверенности, и он решил быть до конца откровенным.

– Ну, я мечтал о том, что когда-нибудь ты станешь моей!

– Я СТАНУ ТВОЕЙ?! – ее лицо опять нахмурилось, и на нем снова отразилась ирония. – А ты полагаешь, что после той ночи я уже СТАЛА ТВОЕЙ? Милый, я не хочу вводить тебя в заблуждение, поэтому скажу сразу: все, что произошло между нами – это просто секс. Мы просто получили удовольствие друг от друга, и это не накладывает ни на тебя, ни на меня никаких обязательств! Извини, если мои слова показались тебе слишком циничными, но я считаю, что куда более циничным с моей стороны было бы заставлять тебя думать иначе…

Бобров резко выпрямился и взбешенно зашагал по кабинету, пытаясь вернуть себе равновесие после всего того, что ему только что пришлось услышать от нее.

– Значит, просто секс – и ничего больше???

– Да, теперь ты правильно меня понял.

– Но как же так, Агата? – Бобров взмахнул рукой, пытаясь подобрать верные слова, которые бы максимально точно выразили те чувства, что он испытывал в данную минуту.

– А что, собственно, тебя так удивило? По-моему, это – довольно распространенная позиция мужчины по отношению к женщине. Или ты полагаешь, что допустимо для мужчины – не позволительно для женщины? – еще сильнее нахмурившись, отчего ее лицо приобрело довольно грозное выражение, Агата уставилась на него. Ее глаза при этом гневно горели.

«Ничего себе – она же еще и сердится! По-моему, это я в данной ситуации должен быть вне себя от ярости и негодования!» – подумал про себя Бобров, но в слух ничего не сказал, благоразумно рассудив, что продолжение спора их ни к чему хорошему не приведет. Поэтому надо было придумать, как теперь выруливать из этой ситуации, разворачивая ее в правильное русло.

– Нет, ничего подобного я не думаю, – миролюбиво сказал он, подходя опять к ней, пока – на безопасное расстояние. – Просто я считаю, что мужчину и женщину, которые не безразличны друг другу, могут связывать не только физические отношения… А ты мне не безразлична, Агата. И я хотел бы надеяться, что когда-нибудь ты почувствуешь ко мне то же самое!

– Ну, поживем – увидим… – смягчившись, ответила Агата.

Тогда Бобров, почувствовав, что на этот раз гроза миновала, отважился подойти к ней совсем вплотную и, наклонившись, поцеловал ее в шею.

Агата не отпрянула и не оттолкнула его. Это добавило ему смелости, и он решился на еще более чувственный поцелуй, захватив ее нижнюю губу своими губами. Агата ответила на поцелуй, проведя своей ладонью по его щеке. Это окончательно сняло его с тормозов – он подхватил ее на руки, приподнял с кресла и понес на стоящий в углу кабинета диван. Агата не сопротивлялась, а, наоборот, охотно отвечала на его ласки.

Все произошло очень бурно, с большим накалом страстей. Однако на этот раз она не стала оставлять на нем своих меток. Пострадала только его рубашка, пуговицы которой уже не было времени расстегивать, а поэтому не все из них остались на своих местах – некоторые были вырваны, что называется, с мясом.

Такие их встречи происходили каждый вечер на протяжении всей недели. Бобров, шифруясь и стараясь не светиться перед остальными сотрудниками своей фирмы, каждый раз находил какой-нибудь предлог для того, чтобы пригласить Агату в свой кабинет. После чего они буквально набрасывались друг на друга, не в силах сдержать свой голод. Чаще всего Агата выбирала для любви то самое кресло, которое стояло спиной к окну, и которое она облюбовала в день их знакомства. Почему-то именно оно нравилось ей больше всех остальных – так обычно ведут себя кошки, выбирая в помещении одно кресло, которое становится «их местом».

Но иногда Боброву удавалось ее перехватить и отнести на диван, где, безусловно, было куда более удобно придаваться любовным утехам, или на свой письменный стол. Очень часто во время страстной и безудержной любви Агата поворачивалась к Боброву спиной и просила, чтобы он взял ее сзади, нежно покусывая при этом за «холку». Его удивляла эта ее странность, но он никогда не возражал против нее, считая еще одной причудой Агаты.