Уж на сковородке, или Слава богу, вынужден жить!

Одна Принцесса очень хотела стать Королевой. Ну, очень-очень! Только, как известно, королевой можно стать, когда мамка, папка и братья помрут. Братьев у нее, слава богу, не было, папка помер давно, а вот мамка была – вдовствующая Королева. Потому Принцессу советь мучила, что, вроде как, смерти мамкиной желает, хотя мамку она очень любила. Тут мамка заболела и срочно померла и Принцессино желание исполнилось. Но ее чувство вины очень мучило – вдруг мамкину смерть ее желание власти приблизило (книжек умных начиталась по психологии царствования) – и радоваться в полную силу она не могла. Вот и мучилась бедняжка. Хотя дело свое королевское знала туго и постепенно втянулась, горевать забыла – все дела, да дела.

Однако, беда никогда, как известно, не приходит одна. Девушкой (или не девушкой) Принцесса была в самом соку и мужчины ее своим вниманием баловали, не только из-за сану её королевского, а и по другим поводам: и фигуристая, и лицом недурна, и шуточку отпустить может к слову, одевалась со вкусом, хоризма, опять же, имелась. Принцесса ханжой не была, что было и с кем было – все само собой разумелось. В общем. Погода была ужасная, Принцесса была прекрасная и она заблудилась в лесу. Да-да, не смейтесь, но так оно и было. Набрела в жуткую непогоду на шалашик и укрылась от дождичка. Хозяина на месте не было, вернулся погодя, оказался Лесником, приятным таким мужчиной. Телом крепок, собой хорошо, не многословен. Дров нарубил, воды наносил, кашу сварил, ну, и чего там еще ночью в шалаше нужно, все как следует справил. Утром Премьер – министр Принцессу отыскал, во дворец доставил, Леснику золотой за труды оставил. Казалось, все хорошо, все довольны. Ан, нет, с Принцессой (то бишь, с Королевой молодой) беда. И вот почему. Жила – то она бедняжка до сих пор во дворце, отродясь не видала, чтобы кто из мужчин какую работу руками делал, и не руками тоже не особо получалось, кроме языка, разговоров, в смысле. Потому Лесник поразил её в самое дамское сердце. Оно бы и ладно, поразил и поразил. Перевели бы в постельничие или она романтично к нему по тропинке проторенной в шалаш наведывалась. Не тут-то было! Решила Принцесса, что не так жила до сих пор, не о том мечтала, не те цели ставила. Надо жить в простоте, своими руками хлеб добывать и природе вокруг себя радоваться, и простого мужчину в шалаше любить. В том и назначение человека, а не в суете власти. Девушка она была решительная, цели-мечты решительно поменяла, от трона отреклась в пользу Премьер-министра и в шалашик к Леснику жить ушла.

О-о-о-х! Печку топила, кашу варила, белье стирала – все с королевским спокойствием, любому зайцу или ягодам-грибам, что Лесничий приносил, радовалась, как победе в походе против иноземных государей. Только он не часто приносил, все больше ее по ноге гладил, а питались на побрякушки Принцессины, в ломбард заложенные. На эти же денежки он ей и королевские подарки делал, а она радовалась, как дитя.

Как-то ушел он на охоту, и долго его не было. Принцесса извелась вся – как бы зверь дикий не загрыз. Молитвы молила, гаданья гадала, аукать ходила – ничего не помогло, не вернулся. Простилась она с ним, решила, за мамку это ей наказание, за то, что при живой матери хотела королевой стать. Посидела-посидела в шалаше одна и решила на царствование вернуться, но не вышло, Премьер ее на порог не пустил, обещал собаками затравить, если не уйдет. Она и ушла, не из-за собак, конечно, они бы ее не тронули, знали – потому. Но, талант и кровь королевскую, их в шалаше не проживешь, в лесу не зароешь. Потому, устроилась Принцесса управляющей в знакомом королевстве, потом себе земли прикупила и новое королевство сделала.

Тут бы сказку о Принцессе хорошо закончить, но не получится, потому как Лесничий возьми, да и объявись. С три короба наплел про то, как его разбойники лесные в плен взяли и всячески там эксплуатировали, а он сбежал, к ней, любимой, устремился и ее достиг. Про Белого бычка сказку все знают, потому, сказывать ее не буду, только Принцесса еще пару раз с Лесничим в эту сказку сыграла.

Жила она долго и до глубокой старости все думала: или любовь зла, или охота всегда, чего не пробовала, или мечтать вредно… А вы как думаете?

    2015 г.

Любовь и счастливый брак

Одна Нимфа влюбилась в Эхо. То ли не объяснил ей никто про гермафродитов, то ли любовь зла, но случилось. Переехала из лесного ручья в горный, поближе к любимому, и зажили. Место пустынное, никто семейному счастью не мешал. Проснется утром, окликнет:

– Эхо?

– Хо-хо-хо, – смешливо откликается то.

– Ты меня любишь?

– Любишь – любишь!

Теперь уже она счастливо засмеётся, а Эхо вторит. Только счастье всегда коротко. Пришли на их гору туристы – альпинисты, остановились у ручья напиться. Попили, умылись, разлеглись, разбрелись, тут она, разлучница, от полноты чувств и крикнула: «Эй!». Эхо, конечно, отозвалось. Девушке понравилось – весело отвечает, складно, и голос приятный. Ну, поговорили и поговорили, только девица возьми, да и спроси напоследок: «Я тебе нравлюсь?». Ответ, ясно какой. Ей бы уняться, а она в раж вошла: «Может, ты меня любишь?». Э-э-э-э-х!..

Они-то ушли, а Эхо с Нимфой осталось. С этого дня кончилась у них счастливая жизнь. Денно, а иногда и ночно, «ела» Нимфу ревность, а она «ела» Эхо. Ела, пилила, сверлила… Напрасно Эхо оправдывалось, что у него натура такая, никак по-другому невозможно, и что любит только Нимфу одну – ничего не помогало. Страдалицо подвывало шакалам, подухивало филинам, от отчаяния хотело бежать, куда глаза глядят, да из своего жилья кто ж уйдет, и идти особо некуда, внизу ровная долина, дальше город – места для проживания Эха непригодные.

Прослышала про ту беду мамаша Нимфина, как не узнать, эхо далеко, быстро разносится, слухи-сплетни еще дальше и быстрее. Прибыла она в гости к молодым, стала Нимфу увещевать, что с мужем надо ладить, а то разговоры разные кругом и все такое. Нимфа только слезами заливается так, что ручей из берегов выходит. Тогда родительница достала из сумочки фигурку мандарина китайского, поставила на камешек и тот меленько, согласно закивал головой. Красивая была вещица, возможно, даже фарфоровая, расписана золотом и лазурью. «Вот, – говорит Нимфомать, – тебе новый жених, он-то никогда тебе не изменит, а если разлучница какая на горизонте замаячит, ты его под камень спрячь, главное, на бочок положи, и вся недолга».

– Так он же не говорит ничего, – толкует дочка, а сама глядит на кивающего красавца зачарованно.

– Оно и хорошо, а то мало ли что брякнет. Мужчина он положительный, покладистый и собой хорош. Спроси его, что хочешь.

– Я вам нравлюсь, – стыдливо проворковала Нимфа. Мандарин, само-собой, кивает и улыбается приветливо.

– Может, вы меня полюбить успели? – китаец опять меленько поддакивает.

И снова зажила Нимфа счастливо в браке. Вот, что значит жизненный опыт, мать плохого не посоветует. У Эха тоже все наладилось – подвывать ночами перестало, перебралось повыше в горы, чтобы молодоженам не мешать.

Есть, значит, на свете любовь и браки счастливые.

    2015 г.

Красота несказанная

Жил да был один Богатырь. Происходил он из богатырей, из семьи военных, значит. Династию не подвел, пошел по пути богатырскому, карьеру сделал. А вот с женитьбой не заладилось. Должно, прав был папа богатыря, когда маму упрекал, что она голову парню заморочила всякими книжками не нужными. Скорее всего, так и было, мамаша у него учительницей литературы была.

Дело вот в чем. Решил Богатырь жениться только на Самой умной, Самой доброй, на Самой – Самой красивой. Много девушек он встречал и умных, и добрых, и красивых, но чтобы все сразу, да еще красота самая-самая, не случалось. Возрастом уже был не юноша и как муж проблему свою понимал, потому, порешил решительно её решить. Кто Богатырю в сказке помощник, вернее, помощница? Правильно, ведьма, она же матерь ведающая, она же его собственная мать, женщина очень начитанная, информированная. Поведала ведьма сыну, что живет, мол, за семью горами, за семью лесами, за семью морями девица – умна-а-ая, душе-е-евная, главное, красоты несказанной. Только похитил её, как водится, злой Змей Горыныч и в башне заточил, потому, как она замуж за него не идет. Который Богатырь Красоту несказанную освободит, тот и женится. Войны о ту пору, слава Богу, не было, отпуск очередной подошел у воина, да отгулы поднакопились. Получил он отпускные, благословение от мамаши, оседлал добра коня и в путь.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, пока все три раза по семь обошел Богатырь, седина ему в бороду ударила, а бес, соответственно, в ребро угодил. Оно и вовремя: и жениться крайний срок, и до башни заветной дошел. Глянул вверх и присвистнул. Посмотрел на коня богатырского, мол, как, возьмем высоту? Конь тоже присвистнул и копытом у виска покрутил, кто ж в таком возрасте в олимпиадах участвует? Ох! Охота пуще неволи! До оконца заветного не допрыгнуть, а девицу добывать надо. Решил воин не ловкостью, так хитростью своё взять. Денежек немножко осталось, смотался в соседний шинок, купил две четверти чистейшего самогону и постучал в дверь к Горынычу решительно. Горыныч дома бездельем маялся, ему что пить, что драться – все однова. Богатырь предложил тяпнуть, по-дружески, за знакомство. После первой четверти побратались, после второй Змей побратиму ключи от башни отдал. Тот спьяну ничего не заподозрил. Хотел было за мечтой своей бечь, да посчитал неудобным в таком виде знакомиться, воспитание имел все-же. Утром, умылся, побрился, анису пожевал, пошел. К концу винтовой лестницы семь потов сошло, но на то богатырь – дошел. Ключиком повозил, замок поскрипел, щелкнул. Постучал для приличия – вошел. Снова сопрел, теперь от волнения – как-то его Красота несказанная примет?

Сказку сказываю не страшную, потому следующую сцену опущу, да и статус богатырский занижать не хочется. Натерпелся он, конечно, но справился. Красота – то несказанная в башне без малого тридцать лет сидела, и заключил её змей перестаркой, лет двадцати, плюс отсутствие воздуха свежего, гиподинамия, неправильное питание, климакс подкрался незаметно.

М-да-а… Крепкий парень Богатырь! Но ловкость былую утратил, тоже не мальчик, едва успел дверь снова запереть, как очухался, а то был бы сейчас женат на Красоте – несказанной. Спустился, Змей ему чарку подает. Знал подлец, чем смертушку свою отвести. А уж как отошел парень, сказал: «Ты бы мне всё одно не поверил, брательник!». Приняли побратимы еще полведра и тронулся наш герой в обратный путь. По дороге домой женился на славной девушке – коса до колен, кровь с молоком. Старенькие его родители рады были почти до смерти (возраст все же), они уже его и не чаяли живым увидеть. Девушка попалась покладистая, без глупостей новомодных, родила им внучка, потом внучку. Дети росли здоровыми, смышлеными, голову им родители книжными премудростями всякими не забивали, потому ни о какой Красоте несказанной и подвигах богатырских знать ничего не знали, ведать не ведали. Учились себе на менеджеров вполне успешно.

А как же Красота несказанная? Много Змей еще самогону выпил, много ни за что ни про что богатырей разбилось, но, знать судьба её такая – век одной вековать. Жива ли, нет ли, не знаю. Может долгожительница, а может просто легенда до сих пор богатырям покоя не дает.

    2015 г.

Сказка про пони, которая думала, что она лошадь

Жила-была одна пони. Веселая, смышленая, крепкая, работящая. Был у нее, правда, небольшой недостаток – она думала, что она лошадь. Но кто из нас без недостатков? К тому же, это никому, кроме нее, неудобств не доставляло. Может, у нее комплекс неполноценности был из-за малого роста, может, мама была авторитарная очень, только считала пони себя лошадью и все тут. Еще одна деталька – лошадью свадебной. Шея и голова всегда в лентах, а зад, извиняюсь, в мыле. Раз пони – лошадь, то и работала как лошадь. Гордилась успехами в нелегком лошадином труде, родных и близких им радовала, да обеспечивала.

Много ли мало ли времени прошло, только век лошадиный короток, стала пони уставать, лошадиную норму с трудом вырабатывать. И еще – то копыта заноют, то хребет заломит, то хомут шею натрет. Не помогала ей мазь «Лошадиная сила», то ли мазь не очень, то ли именно на лошадей рассчитана, а пони не подходит. Пробовала травки разные на лугу специальные есть, лечебные, но лишь зубы оставшиеся, до корней стерла. Пробовала голоданием лечиться – зубов то все одно нет – хуже стало, полнормы лошадиной сделать не могла, с голодухи ноги подкашивались и в глазах темнело. Ходила к Бабе Яге в избушку, не убоявшись волков, чтобы та заговор какой почитала. Яга пошептала, на день-другой полегчало, даже норму сделала и на конюшню к вечеру жеребенком прискакала, а утром уже не поднялась. Вызвали ветеринара. Он поставил диагноз быстро: старость пони, полный износ понячьего организма, к работе не пригодна, списать. Первым делом, в диагнозе пони возмутили определения «износ пони» и «понячьего», а уже потом «списать». «Это какой такой пони? Может, он анализы перепутал или ему очки сменить надо? Лошадь от пони отличить не в состоянии! Самого его надо списать!» – бушевала пони. Но доктора оставили работать, ему еще три года до пенсии оставалось, а пони списали. На мясо она не годилась, зерна ей не полагалось, да и зубов не было, отправили на свободный выпас – может какой мох мягонький пожует, тем и прокормится, все одно, долго не протянет.

Жеребята её давно выросли и превратились в крепких пони, недостатков мамкиных не унаследовали, лошадьми себя не считали, занимались пониной работой – один детей по набережной катал, другая в зоопарке служила – для демонстрации, третья выбилась в артистки, в цирке выступала. Никто телеги с грузом не таскал, мешки да тюки на загривке не перевозил, жернова не крутил – прошлый век, теперь пони так не работают. На зерно и сено им хватало, на жизнь не жаловались. Над материнским пунктиком про лошадь посмеивались. Вернее, это они теперь посмеивались, а пока пони еще не списали, они эту идею очень поддерживали: «Да, мать, ты у нас отличная лошадь, крепкая, тяжеловоз!» Теперь шутили: «Ну, что, старая кобыла, зубы на полку и с конюшни вон?». Пони говорила, что она сама ушла, на волю давно хотелось – в ночное ходить, на звезды смотреть и все такое. Что голодает, мох жевать не может, мерзнет холодными зимами в поле, молчала, заводилась только, когда вспоминала, что списали её не как лошадь, а как пони.

Когда пони умерла, дети поделили между собой все, что от неё осталось: шкуру, кости и копыта. На могилке плакали и решили поставить памятник. Скинулись и поставили. Надпись написали прочувствованную: «Здесь покоится Лошадь (маленькая)».

    2015 г.

Русалочка – новая сказка со старым названием

Интересно, если бы русалки появлялись из икринок, сколько бы их было? Стаи русалочьих мальков сновали бы по мелководью, грелись на солнышке, распевая на все голоса. Шустрые мальчишки ловили бы их сачками, опускали в полиэтиленовые пакеты с водой и тащили домой. Дома мамки и бабки ворчали бы на них: «Зачем ты эту пакость опять домой приволок? Ни на уху, ни на жареху. Да еще спать всю ночь не дают – песни орут. Неси обратно, да не вздумай за баней в бочку с водой вылить, как в прошлом годе. А то соседи точно баню подожгут за их концерты ночные. Или того хуже. Вон, у Васенькиных Петька пустил такую малютку в чан на огороде, а она к осени выросла и Васенькина старшего из семьи увела». «Бабань, у неё же ног нет». «На что ей ноги, её Васька на руках на дальнее озеро отнес и сам за ей нырнул. Теперь семья без кормильца. Ишь, слушают, сучки патлатые, глазенками зыркают. Маленькие, а уже все понимают. Отнеси ты их от греха подальше и не таскай больше в дом!». Мальчишка взял бы пакетик, тяжело вздохнул и поплелся к реке, следом за другими пацанами с такой же ношей. Ему еще повезло, что бабанька сегодня добрая, а Митьку мамка уши так надрала, что они в темноте светятся.

К речке бы подкрадывались тишком, быстро сливали русалочьих мальков в воду и бегом, со всех ног, домой. Страшно! Русалки у самого берега плавают, ребятишек своих кличут, могут запросто схватить и за собой на дно утянуть. А что там – неизвестно, потому как оттуда никто не возвращался. Рассказывают всякое, но доподлинно никто не знает. Хотя Петька Васенькин божился, что батьку своего видел на дальнем озере, толковал с ним. Тот плакал, говорил, что скучает по нему с мамкой, но Русалку свою любит до смерти и уйти от нее не может. Что там, в озере, жизнь хорошая, интересная и страшного на дне ничего нет. На русалок наговаривают лишнего, а они добрые. Ругаются на них бабы за то, что они мужиков уводят, но русалок тоже понять можно, у них только девочки родятся, потому и русалов в природе не существует. Вот и завлекают мужиков деревенских. Детишек человеческих они не обижают, так, пугают, чтобы мальков не ловили, а если тонут малыши, стараются спасти. Бабы же их всяко срамят, коромыслом при случае бьют, детей ими пугают.

Интересно, что было бы, если бы, русалки дружили с людьми? Как бы весело было! Днем они помогали бы бабам полоскать белье, а бабы приносили маленьким русалочкам ватрушки. По вечерам пели б хором протяжно-жалобные любовные песни, костерили мужиков, покрикивали на детей, обсуждали фасоны причесок. Бабы дарили бы русалкам луковую шелуху – волосы полоскать, а русалки им жемчуг речной на бусы. И браки бы были смешанные – русалочье – человечьи.

«Плохо в этом годе с рожью, – сплетничали бы бабы, – как зиму переживем? Вон, Петька Васенькин женился на русалке, так матери уже полный амбар ламинарии на зиму заготовил. Жемчугу подсобирал в заначку». «Это когда как, – встряла бы другая бабочка, – по тому лету вся ламинария у их пропала на жаре, так Петька туда всю зиму муку таскал». «Ах, ты ж язва! Что ж яму жену с детишками голодом поморить?! Как жемчуг, так дай, а как имя жрать неча, так морду в сторону!». «Да, я чо, я ничо!», – оправдывалась бы баба.

Интересно, если бы среди русалок водились русалы, как бы к ним бабы деревенские относились? Пошли бабы вечером, после сенокоса, на речку купаться, а русалы их в камышах поджидают. Волосы по плечам широким стекают, борода кольцами, на три голоса страдания поют. Какая зазевалась, увлеклась вокалом, нырнула вслед за русалом. Шум, визг, бабы на берег, юбки в руки и в исподнем к деревне, по домам. Дома своим мужикам про… бирон: «Есть ли у нас еще мужики, али нет? Ишь, русалы распоясались, скоро всех баб к себе перетаскают, вам и дела нет!». «Вас и таскать не надо – сами мыряете, – отбиваются мужики, – рады – радешеньки за кудри на всех местах подержаться». «Кабы только за кудри, так неча нырять», – язвили бы бабы.

Интересно, а если бы среди русалок появилась Та самая Русалочка, женился бы на ней принц или нет? Бросил бы его революционный матрос Железняк в воду, а Русалочка спасла. Злобная, жадная, стареющая бизнес-вумен присвоила, отреченного от престола принца, и на себе женила. Русалочка ни травить, ни убивать, ни воровать, ни убегать – не умеет. Принц вовсе брутальности лишен. Посмотрели бы деревенские бабы про это сериал, поплакали, собрались у колодца и порешили: принца украсть, привесть к Русалочке, вуменше шары повыжечь, новой паре всем миром хату выстроить, с бассейном (кто знает, какие дети народятся). Я думаю, у них бы все получилось – у баб, соответственно, и у Русалочки с Принцем. Все же, в некоторых смыслах Октябрьская революция принесла пользу – больше сказок с хорошим концом.

    Май 2015 г.

Сказка о малиновом звоне

Было это во времена, когда еще не только радио не было, но даже о патефоне никто слыхом не слыхал. Хорошее было время, все сами пели по любому поводу и при любой необходимости. Бросил любимый, запела любовную страдательную: «Тут не одна трава помята – помята девичья душа». Ходит он, подлец, налево – частушечку ему в самую селезенку: «А мне милый изменил, а я не опешила, в переулочке догнала, и п… инков навешала!». Ушла ненаглядная из жизни: «Не житье мне здесь без милой, с кем пойду, я ко венцу?.. То мое сердечко стонет, то душа моя болит…». Смотрит люба на другого: «Я свою милку посажу на вилку, ножик ей приставлю, танцевать заставлю». Весело, ладно живут: «Мой муж – арбуз, а его дыня, напьюсь, повалюсь, он меня подымет». Забрала парня война: «Полети ты, черный ворон, к родной матушке моей…». Заболел: «Уйди хворь, тоска, кручина во сыру землю». Нет писем, нет дождя.… Умели люди и душу облегчить, и ситуацию поправить, природой и погодой, жизнью своей управлять.

Неладное случилось, когда пошли Иван да Марья в лес, за малиной. Пошли и заблудились. Бродили-бродили, дело к вечеру, вроде мелькнет место знакомое, вот выйдут, ан, нет, снова леший завернет. Солнце садилось, сырость ложилась, да туман так нехорошо заклубился. Уже и филин похохатывал, и мыши летучие мелькали, когда Марья оступилась, покатилась в овражек и Ивана за собой потянула. Овражек глубоконький оказался, ежевика по краям колючая, пока донизу докатились, в кровь ободрались. Полежали, колючки вынули, на царапины друг другу подули и пошли наверх выбираться. Шли в темноте, молитву читали, нечистого отвести. Христом Богом вышли. Видят, что-то в темноте светится, неужто волки? Побежали в другую сторону, и там то же. Решили, будь – что будет, помолились, стали смерти лютой, неминуемой ждать. А она не идет. Что за чудо? Замерли волки со всех сторон и ни на шаг – ни взад ни вперед. Ребята они были отчаянные, решили сами идти – все лучше, чем в страхе мучиться. Только, чем ближе к огням подходили, тем они больше становились, а волков не видно. Что за диво? Долго ли, коротко ли, вышли на дорогу. Дорога асфальтированная, фонари электрические. Но они-то об этом не знали, потому как, отродясь не видали. Потряслись, молитву пошептали и пошли по шоссе. Дорога – она везде дорога, сама приведет куда-нибудь. Она и привела, в стольный град какой-то. Шум, как на ристалище, вонища, как на капище, суета, как в судный день.

– Выходит, Машенька, умерли мы с тобой?

– Отчего же в Ад нас, Иванушка? Неужто так грешны? Плачет захмарено небо! Плач душа – плач мое сердце! – запричитала Марьюшка.