Метанойя. Репликация

Я вернулся на место, в то помещение, куда был определен изначально. Люди из общины и другие соседи с удивлением разглядывали меня, не понимая, куда делись побои, ведь вся площадь видела этот инцидент. Я молчал. Задумчиво глядя перед собой, вспоминал маленькую фигурку дочери в своих объятиях и ее просьбы забрать из этого места. Мия в этот момент продвигалась с сыном через толпу. Она шла ко мне. И ее взгляд я тоже не смогу забыть.

Какое-то адское состояние накрыло меня после этого случая. Рабские условия и тюремные порядки. Странные технологии и полное молчание. Разлучение с семьей и запрет на общение. Они заботятся о нас? Это самая большая ложь за последнее время. Я не приму этого. Никогда. Ни при каких условиях. С этого дня я начинаю сопротивление. Один в поле тоже воин. Я уверен в этом.

Мне пришлось выбрать стратегию, которую я использовал в борьбе с группой древних на острове Северный Брат. То есть сначала наблюдение за системой, внедрение в структуру для более детального изучения, а затем разработка плана борьбы и нападение. Последнее пока не укладывалось в мой голове, потому что я не знал, кто мой враг. Кто всем управляет и кто стоит за этой ситуацией. Но этот момент тоже следовало изучить.

Через несколько дней нас стали распределять на различные точки помощи служащим. Меня поставили на переработку пищевых отходов, помещение которой находилось рядом с кухней, где однажды я увидел Локку. Она шла за служащей и несла пустые пластиковые ведра, а я в это время закладывал отходы в специальный аппарат. Увидев Локку, я так обрадовался, что чуть не закричал, но вовремя опомнился, лишь провожая ее взглядом. Локка шла с опущенной головой, но на углу вдруг повернулась и посмотрела на меня, показывая, что она знает о моем присутствии. Только взгляд ее был очень грустным. Кажется, за все годы я никогда не видел ее такой.

В Сером Городе мы жили по одной схеме, как в страшном пионерском лагере: особый режим, подъем и отбой, непонятная деятельность в виде работы, запрет на общение с людьми из других секторов, послушание и подчинение. Ежедневно слушали речь безволосой и бесполой головы с экрана о том, какие новшества вводятся, какие перемены происходят за стенами карантинной зоны и песнь о том, как о нас заботятся.

В один из дней объявили, что медцентр в ускоренном режиме разрабатывает противоядие и вакцину от страшной болезни. В данный момент готова первая фаза препарата, который собираются тестировать на специальной группе людей. Эту группу определят методом отсеивания от остальных, а для этого всем необходимо пройти медицинские процедуры.

Нас заставили сдавать анализы и просвечиваться перед большими аппаратами. Никто не понимал, что с нами делали, все просто шли туда, куда их вели и выполняли то, что от них требовали. Лишь раз я увидел неповиновение в лице молодого человека, который пытался отстоять свои права, но его постигла та же участь, что и меня. Уложив бунтаря на землю с помощью дубинок, охрана потащила его в строение, где меня держали в клетке. Такое заботливое отношение может стоить жизни, и эта забота щедро падала на того, кто пытался поднять опущенную голову, напоминая, что у человека есть свободная воля и права.

Мне захотелось поддержать парня, такие могут стать союзниками в борьбе с новой системой. А борьба неизбежна. Это я понял очень четко.

Сделав вид, что мне нужно отнести большие кастрюли с зоны переработки на кухню, я составил две из них друг на друга и вышел во двор. Оглядевшись, двинулся за строение, чтобы оставить кастрюли на углу и пробраться в здание с клеткой и лечебной комнатой. И когда мне это удалось, я избавился от ноши и стал понемногу передвигаться к цели, но передо мной вдруг появился дрон. Он спустился сверху и завис чуть выше моей головы. Я замер, ожидая разоблачения, но наблюдатель бездействовал. Тогда я двинулся дальше, решив не обращать внимания на следящий глаз. Метров через десять дрон опустился прямо перед моим лицом и объявил: «Вернитесь в свой сектор. Это нарушение передвижения». Я остановился и, оглядев наблюдателя, нырнул под него и продолжил путь. Дрон догнал меня и снова завис перед лицом со словами: «Вы нарушаете общий режим. Вернитесь в свой сектор».

Это было слишком. Оглядевшись по сторонам, я поискал камень побольше и поднял его, желая заткнуть эту техническую помеху, но вдруг услышал негромкий окрик:

– Марк, не надо.

От неожиданности я вздрогнул и обернулся. В стороне у здания кухни стояла Мария, та самая, которая назвала место пребывания моей семьи, уронив ложки за моей спиной. Когда наши взгляды встретились, она отрицательно покачала головой, и, указывая мне на кастрюли, нарочито громко крикнула:

– А это кто будет заносить?

Бросив камень, я развернулся и направился обратно, недоумевая, откуда девушка знает мое имя, ведь в Сером Городе нам присваивают лишь номера.

Поравнявшись с Марией, я поднял кастрюли и отправился вслед. И как только мы скрылись за углом, заговорил.

– Откуда ты знаешь мое имя?

– Тебя многие знают, – тихо ответила она, заворачивая за стену здания переработки. – Не рискуй понапрасну. Ты нужен.

В этот момент появилась охрана, и мы разошлись по своим точкам.

Все последующее время я размышлял о сказанном Марией. Меня знают? Кто? Зачем я им нужен и для чего? Я заметил, что тогда в столовой Мария обратила на меня внимание, но думал, это обычное сочувствие. Хотя ее тайный знак рукой к сочувствию не относится. Это уже другая связь, такие знаки это передача сигнала, и обычно подобное делают среди своих.

В один из дней нас собрали на площади и объявили номера тех, кто подходит для испытания первой фазы. Этих людей освободили от работы и других обязанностей и забрали в строение с лабораторией.

После этого в нашем секторе начали говорить о заботе правительства, о том, что есть надежда, что скоро все закончится, и мы вернемся в свои дома. Я не понимал, почему эти люди так слепо верят правящей верхушке. В Сером Городе творится что-то странное, здесь нарушаются права людей под предлогом заботы, здесь прикрываются какой-то болезнью во внешнем мире, хотя никто из нашей общины не болел ничем подозрительным. Здесь наши имена заменили на номера и оставили нам только правила и запреты. Меня избили, потому что я хотел обнять своих детей и жену. Какая здесь забота? И почему почти никто из людей этого не видит?

Чем дольше я находился в Сером Городе, тем больше вопросов возникало. Что-то случилось. Что-то случилось с миром, и у меня росло подозрение, что вся ситуация подстроена. Болезнь не может быть избирательна: напасть на город, а целую общину обойти. Если только эта болезнь не была создана для каких-то целей. Я сам себе не верил, когда думал об этом, но все складывалось именно так.

Когда вернулись испытуемые, я заметил в них изменения. Их взгляд стал другим, словно из людей вырвали разум. Пустые глаза. Такое бывает после воздействия на сознание, либо наркотических веществ, либо посредством психологических манипуляций. Возвращенные были рассеянными, иногда зацикленными на одном действии, они плохо спали и выглядели тоже плохо. Одутловатые лица, отеки и различные недомогания. Я пытался поговорить с ними, но эти люди вели себя агрессивно, почему-то защищая тех, кто стал нами управлять.

Через некоторое время испытуемые стали умирать. Один за другим. И в народе начались волнения. Все переживали за новую ситуацию. Но нас успокоили, когда собрали на площади, где голова объявила, что это война с вирусом, а на войне жертвы неизбежны. И еще сказала, что это продвижение к разгадке воздействия болезни и новый шаг к победе.

Людям нужна надежда. Она сильнее страха смерти. И люди ее получили.

После массовых смертей нас стали расформировывать в новые группы. Я остался в том же корпусе и тут же начал присматриваться к соседям, выискивая среди них единомышленников. Это было непросто. Любой несогласный скрывал свою позицию от страха быть забитым дубинами или от чувства одиночества в самой массе иначе настроенных людей. Последние, к слову, стали вести себя более агрессивно по отношению к тем, кто выражал подозрение к новой системе. Люди кидались на такого инакомыслящего, стыдили его и угрожали сдать охране. В общем, мы быстро стали чужими среди своих.

В числе моих соседей оказался тот самый парень, который недавно выступил против и был прилюдно наказан дубинами. Виктор, так его звали, мой одногодка, приехал сюда из города, где автобус подобрал его, как и всех остальных. Виктор рассказал, что последние четыре года в городе происходили странные вещи. Что-то творилось с окружающей средой, вода стала странного вкуса, с белым налетом и каким-то посторонним включением в виде тонких нитей, в воздухе присутствовала мелкая дисперсия металлической пыли и посторонние химические запахи, овощи и фрукты стали безвкусными и быстро портящимися, а еще странно болели люди. Основная жалоба была на головную боль и сильную слабость, плюс сонливость и сильное выпадение волос. У многих обострились хронические заболевания и начались проблемы с кровью. Эти события шли по нарастающей, пока не случилась та волна, когда все массово упали без сознания.

То, что Виктор мой единомышленник, я понял сразу. Этот факт меня обрадовал, потому что найти человека твоих взглядов стало практически невозможно. Мой новый друг имел диплом врача общей практики и хоть по профессии работал недолго, мог составить анализ происходящего с научной точки зрения. Виктор видел искусственность событий и понимал, что все физические симптомы, которые проявились у людей за последние четыре года – это химические отравления. И он подтверждал мою версию созданного вируса, называя его химерой.

Однажды ворота открыли для нового автобуса, который привез несколько человек. Новеньких забрали в госпиталь, но через два дня оттуда вырвался мужчина и с видом сумасшедшего стал нападать на людей, кусая их и выкрикивая несуразные звуки. Сначала все стояли в оцепенении, не понимая, что происходит, а потом бросились врассыпную. Мы с Виктором отошли к стене нашего помещения, продолжая наблюдать за странной сценой, но в этот момент я решил воспользоваться ситуацией и рвануть в строение «А», где держали мою семью. Пока были слышны крики и паника, мне удалось пробраться в нужный сектор, где я встретил женщин из нашей общины, у которых были маленькие дети. Забыв о субординации и уставе общины, они бросились ко мне как к родному, обнимая и наперебой задавая вопросы, ответов на которые у меня не было. Зато на мой вопрос о семье они ответили. Я поспешил в указанное строение, где увидел Мию с детьми и, подбежав к ним, обхватил всех троих и прижал к себе. Как же я был счастлив в тот момент… Минуя заточение и запреты, обходя нелогичные приказы и физическое наказание, я наполнился бесконечным счастьем и радостью от соединения с родными людьми. Мирослава взвизгнула, повиснув на моей шее, а Влад прижался лбом, как-то по-мужски переживая нашу встречу. Мия же закрыла глаза и с облегчением выдохнула, склонив голову к моему плечу. Она казалась спокойной, но это внешняя видимость. Моя любимая была сильным эмпатом и ее переживаний хватило бы на десятерых.

– Мои золотые, – радовался я, обнимая и целуя детей. – Как вы изменились, повзрослели.

– Папулечка мой, – причитала Мирослава, целуя меня по всему лицу и заставляя смотреть только на нее. – Я тебя очень люблю! Сильно-сильно!

– И я тебя люблю, доченька. Всех вас люблю. Сильно-сильно.

– Есть новости? – тихо спросила Мия, взглядом проверив окружение.

– Пока нет, – ответил я, стараясь прикрыть уши Мирославе, по причине ее эмоциональности и сообразительности. Но дочка убирала мои руки, желая участвовать в нашем разговоре, потому что считала себя взрослой.

– Слава! – с укором бросила ей Мия. – Веди себя спокойней, нам с папой нужно поговорить.

– Я не Слава! – обиженно фыркнула та. – Я Мира.

Дочь всегда протестовала, когда Мия называла ее так. У наших детей было по два имени, Мирославу называли Славой или Мирой, а Владислава – Владом или Славой. Но дочь категорически противилась имени Слава, повторяя, что это имя ее брата, а ее зовут Мира.

Я рассказал вкратце о своих мыслях, о том, что у меня появился друг и единомышленник и о планах выйти отсюда как можно скорее.

– Проработаем план и исчезнем из этого места. Мне бы только узнать, кто стоит за всем спектаклем, кто режиссер. А может, это спонсор. Нужно понять направление всего абсурда, а для этого узнать цель заказчика.

– Будь осторожен, – шепнула Мия. – Здесь не все просто. Я ощущаю неприятную энергию. Прошу тебя, Марк, анализируй все свои шаги с захватом на последствия. Береги себя для нас.

– Обещаю, любимая, – закивал я, прижав свое светлое солнышко еще крепче. – Вы все, что у меня есть, вы весь мой мир, и я очень волнуюсь за вас. Как здесь относятся к детям? Вас держат отдельно неспроста, их не обижают?

В этот момент послышались приглушенные крики из коридора. Я только успел оглянуться, как тут же почувствовал острую боль в спине и за этим онемение рук и ног. Через мгновение я упал как мешок и потерял сознание.

Что-то острое воткнулось в мои запястья, заставив очнуться. Это не клетка, и не белая комната. Потолок серый, кровать железная, руки и ноги в ремнях, как в наручниках. Поодаль стоит человек, он повернут спиной и что-то делает у стола с медицинскими приборами.

Натянув ремни на руках, я снова пожалел, что не имею способностей. В таких ситуациях хочется бороться за справедливость, но голыми руками это сделать сложно.

– Это наказание? – спросил я, обращаясь к человеку. – Если так, объясните – за что.

– Вы нарушили устав, – ответил незнакомец, продолжая стоять спиной и позвякивать предметами на столе. – В детский сектор входить запрещено. Вы подвергаете детей опасности заражения.

– Чем я могу подвергать, если дети не болеют этой болезнью? – Возражение с моей стороны было искренним, потому что в обвинении отсутствовала логика.

Человек развернулся и, постучав по наполненному шприцу для выхода пузырьков воздуха, строго произнес:

– Ваша обязанность выполнять требования, а не задавать вопросы. – После этого он направился ко мне.

Увидев шприц, я напрягся и дернул ремни, понимая безысходность своего положения.