Богиня мётел

пустота у меня внутри,
я в нее очертя голову
на щелчок, не на раз-два-три,
бестолковое растолковываю,

открывала за дверью дверь,
да  с петель все они сорваны,
пустота в пустоте теперь,
веры в "верю-не верю" поровну,

израсходованы слова,
сор из букв размела в стороны,
растворяюсь в себе сама,
в непокорности непокорная

Большой Ух

ах, говорите, говорите,
я вся большой  раскрытый УХ,
меня ругайте , не хвалите,
и разносите в прах и пух
сырые полуфабрикаты
и мой бесстыжий голый нерв,
гоните через сепаратор
голодных сук и сытых стерв,

туфли своей прикосновение
об коврик веллкома смелей,
не останавливай, мгновение,
ни стрип , ни лязга челюстей,
ни гомон трепетного стада,
он мне милее соловья,
как лупани арткананадой,
как выдай минные поля,
давай! раскручивай пружину,
какой же все-таки пентюх,
и в  мышковине дерьмовщина,
и под рукой  люфтваффе шлюх,

SANS ЕQUIVOQUE

ненавязчив, подшофе,  вальяжно,
в сумеречном стоке вечеров,
отраженье  выжженных до сажи
временем прокуренных зрачков,

спят на пальцах содранные звуки,
спит рояль со шрамом  поперек
собранных октав,  ленивы мухи,
тянет вниз одутловатость щек,

на губах потаскана улыбка,
сморщена, как бля*ские соски,
в раковине уха спит улитка
слов чужих с прослойками тоски,

скоро утро, пахнет сигаретой
тухлой и заветренным вином,
полуэтим  в том полураздетом,
что висит на стуле откидном,

на столе натоптыши от рюмок,
одиночеств устье и исток,
под столом уныло и угрюмо
зависает виста  завиток,

здесь азарт с удачей не банкуют,
из коммерций  вынув естество,
в  ночь простоволосую, босую
пулями расписанный листок,
под шумок вистующих и прочих,
стоя, лежа, и наоборот,
"знал бы прикуп – жил бы с Олей в Сочи",
каждый понедельник – ковернот,

вечером ты гражданин с пропиской,
а к утру свободен, как плевок,
или нищий с грязною пипиской
банк берет шутя, sans еquivoque.

Мух нет

история проста – учебник без обложки
отложен на потом,  и красными тетрадь
чернилами пестрит,  с упорством неотложки
компостеры в висках бьют дырки для наград,

рассвет раскроен в кровь, и ночи наживую
сметали через край,  и день на волоске,
забытом не тобой, играю – не живу я,
и фоторобот мой на розыскной доске,

ушедшие в тираж ничейной потеряшкой,
печатные глаза, один и тот же цвет,
зажатые в руке газетою вчерашней,
которой лупят мух,  но мух то вот и нет,

придет ни с чем отряд  сермяжных добровольцев,
погреет над огнем озябшее нутро,