Богиня мётел

нечаянно с водой повычерпает солнце
и жадно, через край,  ведро, как реку вброд.

Графомань

убить себя, чтобы достать причину
болезни под названьем графомань,
смех над собой – не признак дурачины,
а тонкая, невидимая грань,

убить себя, похоронить и выпить,
забацать офигенный некролог,
любите, до безумия любите
того, кто вас любя прикончить смог.

Гетеро сексуальный гуманизм

апрель забарагозил в препинаках .
и где, они, весенние ручьи?
всё изменилось, даже вкус и запах.
но! как цветут трухлеющие пни…

как хороши гуляющие суки,
в порывах страстных позадрав хвосты,
и на руки берут, как на поруки,
мечты на оборотах холостых,

и ноги, ощущая вдохновенье,
выписывают в грязях кренделя,
и веником сметая муравейник
с паркета, понимаешь, вдруг, что зря,

летает мухой сонной, но ожившей,
пока еще не ясная, но мысль,
и ху*ерашку каждую колышет
гетеро сексуальный гуманизм

Оборзевшими щенками

Снегопад весной такой несчастный,
падают снежинки мордой в грязь,
люди распадаются на части,
внутренности вынув напоказ,

тает снег, и расцветают кучи,
заменив лопату на метлу,
дворники размазывают тучи,
солнце, как намокшее манту,

растеклось неровными боками,
воспаленье воздуха навзрыд,
формы оборзевшими щенками
пишут рентгенологи  навскид

угол изменяя наклонения,
тени каруселят,  как часы,
суетно распихивая тления
по карманам,  по платкам – носы,

ходят нараспев, на две четвертых,
сами дирижируя себе,
с лицами, в слезах  веснушек стертых,
боги и богини  гольтепе.

Спичка

и ненависть крест накрест нацепив,
она сгорела спичкой на ветру,
наполовину выжгла лейтмотив,
но больше никогда не даст искру,

среди окурков, фантиков, газет,
давно к которым интерес пропал,
имеющих другой менталитет,
на положении шатком нелегал,
вдруг вспомнила залипшие листы
и запах почек, птичьи голоса,
прозрачный сок  в морщинках бересты,
роса в траве, запуталась оса
в причудливом сплетении паутин,
в углу – паук, ленивый и большой,
и где-то там, за лесом, рык машин,
купающийся мальчик голышом
в заросшем озере осокой и тоской
вот по таким же бывшим, как она,
катилась по наклонной, став доской,
потом распилена была, расщеплена
на тысячи считалок для детей,
в коробочках отправленных на смерть,
и вот лежит  и думает теперь,
зачем зажглась, когда нельзя сгореть.

И нах потолок

когда они стучат
отбойным молотком,
и сумасшедший взгляд
и … в общем,  кипятком,
ни времени, ни сна,
без  хлеба, сигарет,