Антисвинизм. Чёртов узел

А рабочую силу мы вам найдём! У меня уже есть по этому поводу кое-какие мысли. Мы обсудим их с верховным правителем и примем верное решение.

Старый Хряк после этих слов переглянулся с Каифой и оба подозрительно уставились на Коммода.

«Что он опять задумал, этот хитрый пёс? Чтоб ему провалиться сквозь землю! Кого он там задумал рабочей силой сделать?», – такие мысли завертелись в головах обоих боровов. Но вслух Стрый Хряк произнёс совершенно другое:

– Прекрасное предложение, Коммод! Конечно, мы должны мобилизоваться! В первую очередь, это касается нас, свиней! Нам не до отдыха, ведь бог избрал нас и возложил на нас самое тяжёлое и трудное бремя. Мы готовы взять на себя всю полноту ответственности за всё происходящее перед богом и братьями нашими по вере! Я уверен, что твоё предложение, Коммод, будет одобрено всеми присутствующими, поэтому не будем тратить столь драгоценное время на какие-то голосования. Собрание считаю закрытым! Пойдёмте, братья и сёстры мои, помолимся богу за здоровье и благополучие нас свиней, а так же за здоровье нашего боевого отряда – собак! Молитесь за нас, братья и сёстры, усерднее, ибо нам сейчас очень требуется божья помощь! Завтрашний день, в свете последних и разумных предложений Коммода, я объявляю праздничным и выходным днём! Праздник объявляю по случаю принятия свиньями на себя всей ответственности за ваше будущее благополучие и просвещение! А так как он попадает на воскресенье, которое должно быть посвящено молитвам, то выходной день будет также и в понедельник! Отдыхайте и веселитесь, братья и сёстры мои! Бог любит вас и проявляет заботу о вас! Радуйтесь, ибо теперь под нашим мудрым руководством и под надёжной защитой нашего боевого отряда, вам не о чем больше беспокоиться и нечего больше бояться! С этого момента вы теперь будете только получать заслуженные вами блага и удовольствия!

– Урагаагаа! Да здравствует наш верховный правитель! Да здравствуют свиньи! Слава Коммоду! – животные все как один стали прославлять своих новых повелителей.

После того, как все животные разошлись по своим курятникам и конюшням, Старый Хряк подошёл к Коммоду и сказал, что им надо бы пообщаться без лишних свидетелей.

– Некогда сейчас! Чуть позже! – отрезал Коммод. – Иди лучше и диктуй указ о расселении твоих собратьев по общинам других животных. Надеюсь, что ты уже отобрал надёжные кандидатуры?

– Конечно, конечно, Коммод! Как скажешь! Илия уже ведёт в свинарнике идеологическую работу и отбирает самых надёжных и беспринципных свиней. Но, я хотел бы всё-таки поинтересоваться о твоих ближайших планах и намерениях!

– Я сообщу тебе о них, когда сочту это нужным! – и Коммод, отвернувшись от Старого Хряка, направился в дом, где находились заключённые Пират и Ник Бэри. Хряк провожал его взглядом полным ненависти. «Ну, погоди же, пёс! Будет и на моей улице праздник! Ты даже не знаешь, какие ужасы тебя ждут впереди!» – думал вслед Коммоду Старый Хряк, а затем тоже развернулся и отправился в свой новый дворец, где на двуспальной кровати Стива уже давненько дожидалась его новая любовь с нежным именем Роза.

Глава 32

Пират услышал лязганье замка и скрип открываемой двери. Он с трудом поднял повреждённую волкодавами голову и даже в таком состоянии ощутил легкий шок от увиденного. В сопровождении Циклопа и двух волкодавов в комнату вошёл человек.

– Принимай союзничка, пророк! – Циклоп, ухмыльнувшись, толкнул по направлению к Пирату вновь прибывшего, после чего дверь опять захлопнулась и заключённые остались наедине друг с другом.

Ник, оставшись стоять посередине комнаты, стал озираться вокруг, пытаясь найти в полумраке того, кого только что назвали его союзником и пророком. Он надеялся увидеть перед собой человека – соратника по несчастью, но никого кроме окровавленной собаки, тихо лежащей на полу в дальнем углу, и трупа свиньи, лежащей в луже собственной крови, он не обнаружил.

– Садись, в ногах правды нет, – вдруг услышал он доносящуюся из того угла, где лежала собака человеческую речь. – Чего глаза вытаращил, ещё не понял, куда и к кому попал? Помоги лучше подняться и давай знакомиться! Я, Пират, доберман Соломона Гросби, который научил меня говорить и мыслить по-человечьи. Ты-то как сюда попал? Они вообще-то с людьми не церемонятся. Но ты, я вижу, счастливчик! Хотя и не уверен я в этом! Может, лучше было бы тебе умереть сразу! Но видно, у них на тебя есть какие-то планы! Да что ты пятишься? Не бойся! Нам с тобой здесь ещё какое-то время вместе сидеть, пока меня или тебя не прихлопнут! А если общий язык найдём, то может, ещё и выпутаемся живыми из всего этого! Ты человек всё-таки, а не этот верующий идиот – кот со своей кошачьей бабой! – и Пират кивнул головой в сторону тех ошмётков, что остались от кота и его семейства.

– Изыди! Изыди, сатана! Господи! Господи! Спаси и помилуй меня, грешного! – услышал он только в ответ. Ник Бэри рухнул на колени и стал усиленно молиться.

– За что, Господи? Почему ты оставил меня? Зачем подверг столь ужасному испытанию? Что я сделал не так? В чём провинился перед тобой? Слышишь ли ты меня? Спасёшь ли меня? – рыдал в истерике Ник.

– Брось, дурак, истерить и чепуху молоть! Твой Господь, то же, что и наш – самозванец и проходимец? Никого и ничего он никогда не спасал, кроме собственной шкуры, и спасать не будет? Хоть и негоже так говорить о своём хозяине, но я-то знаю его лично! Хотя и сам в какой-то момент ему поверил! А ты совсем дурак! Молишься, даже не зная кому! Как и наши глупые животные! Смотрю на тебя и думаю: это ж надо было стремиться стать похожими на вас людей! Тьфу! Противно смотреть! Ты ещё хуже кота! Тряпка! Успокойся, соберись, и давай лучше подумаем, как нам быть дальше, пока не поздно!

– Изыди! Не искушай! Бог знает! Бог мне поможет! – не унимался Ник. – Только никаких дел с сатаной! Он – искуситель! Избавь! Избавь меня, боже, от лукавого!

– Это я-то лукавый?.. – ухмыльнулся Пират. – Да, ты прав! Наверное, я лукавый! Такое провернуть! Не всякий человек сможет! Тем более, я вижу, что даже служивые люди, и те, как тряпки! Даа!.. Вот, что вера в бога единого с мужиком делает! То же самое, кстати, безбожник Соломон и среди животных провернул! Их самцы в рыдающих и истеричных самок превращаются, которых ни во что не верующие свиньи и собаки вокруг пальца обвели! Я лукавый…. Эх! Дурак, ты братец, дурак! Не видел ты ещё лукавых! Скоро появятся! Наобещают, разведут, запугают, вытянут всё что можно, а затем, в расход! Я сам такой же, только те – ещё похлеще меня будут! Меня развели – как щенка какого-то! – Пират уже, по всей видимости, разговаривал сам с собой. Ник Бэри его абсолютно не слушал, ибо находился в состоянии шока от всего, что с ним происходит.

– Был бы я сейчас в другом состоянии, я бы быстро тебя в чувство привёл. Либо глотку тебе перегрыз, чтобы Коммод тебя использовать не смог в своих целях! Но волкодавы потрепали меня конкретно! Жаль!.. Видно рассердились на меня высшие силы! – Пират разочарованно замолк и, отвернувшись от Ника, опустил голову на пол.

Так, в молчании, они просидели до вечера, каждый думая о своём. Молчание это периодически прерывал Ник, то и дело, пускаясь в очередные истерики и молитвы. Пират уже не прерывал его и только грустно, даже с некоторым презрением смотрел на распустившегося и опустившегося человека, образ которого так долго казался ему недостижимым идеалом. Теперь и кот, по сравнению с этим полицейским, казался ему героическим созданием. А этот мужик, полицейский, человеческий воин, напоминал ему скорее истеричную и фанатично верящую в бога Матильду, которая, в общем-то, и загубила всё дело по освобождению своего семейства из заточения.

«Неужели они все такие? – думал Пират. – Храбрые только тогда, когда чувствуют своё превосходство, и такие фаталистичные, когда дело касается того, чтобы проявить хоть какую-то волю к жизни и к свободе при невыгодных для них условиях. Ему и хлеба волшебного давать не надо для того, чтобы он в животное превратился. Хотя нет! Ему уже дали такой хлеб в виде их святых писаний, при этом убедив его, что только вера слепая отличает его от животных и делает его человеком! А я вижу, что она превратила его в животное, которое вылезло из него при первом же серьёзном испытании! Потому что, наверное, это даже не его вера! Ему просто внушили, что эта вера святая, а на самом деле это не его внутренний мир! Видимо, это всё построено на таких же фокусах, что проворачивали сначала перед свиньями мы с Соломоном, а теперь, перед другими животными и птицами, проворачивают Старый Хряк с Коммодом. Как всё это надоело! Повидать бы сейчас Джесси! Попросить бы у неё прощения! Где ты, Джесси?»

Пирату при мысли о Джесси стало как-то грустно, и он ощутил, что его глаза стала заволакивать какая-то жидкость, точнее вода, а в горле застрял какой-то комок. Впервые в жизни Пират понял, что он плачет. Но он не испугался этого и не стал противиться, ибо ему эти слёзы не показались слабостью, или позором, как только что он думал о слезах Ника Бэри. Наоборот, ему от них становилось как-то легче и теплее на душе. Он не проклинал себя за упущенные возможности, не корил за допущенные ошибки. Нет! Он просто представлял себя рядом со своей Джесси, со своими детьми и ему становилось от этого приятно и грустно. Слёзы текли из его глаз, а он просто молча лежал в тёмном углу на полу и мечтал. Более того, именно сейчас он в полной мере ощущал себя настоящим человеком, ибо видел себя с Джесси и с детьми, весело бегающими и играющими на прекрасной поляне. Но не на задних лапах, а на ногах; державшими друг друга не передними лапами, а руками; смеющимися от счастья, что они есть друг у друга; видящими свою дальнейшую жизнь действительно в царстве божьем – но только тут на Земле, в этой жизни, здесь и сейчас.

Пират забылся в своих мечтах на какое-то время.

– Джесси, ты здесь? – произнёс он, почувствовав, что кто-то осторожно трогает его за шею, как вдруг это, изначально тёплое и мягкое, страшной удавкой сдавило его горло.

– Изыди, сатана! Сдохни! Бог поможет мне, если я уничтожу тебя! – слышал Пират над собой в последние моменты своей жизни.

– А может оно и к лучшему! – мелькнула у него в голове последняя мысль, и Пират, подчинившись ей, перестал дергаться и сопротивляться. – Дджессиии! – успел прохрипеть он напоследок и затих навсегда.

Ник продолжал ещё некоторое время держать за горло уже неподвижное и бездыханное тело задушенной им собаки, затем отпустил Пирата, и, шатаясь, направился в свой угол, где обессиленный рухнул на пол и стал в полубреде бубнить заученные, но никогда не помогавшие ему молитвы.

Глава 33

Коммод шёл к заключённым в приподнятом настроении. Всё складывалось как нельзя лучше. Сражение выиграно. На какое-то время людей можно не бояться. Животные и птицы окончательно зомбированы и подчинены. Свиней пока тоже сильно опасаться не стоит. Осталось провернуть несколько дел и всё! Абсолютная власть без всякой ответственности будет достигнута! Одним из этих дел должно стать устранение Пирата. На девяносто пять процентов это уже было сделано. Пират арестован и теперь дело оставалось только за малым: сделать так, чтобы он сыграл свою последнюю роль, выгодную Коммоду. Но этот доберман, убив Джулию, показал, что не собирается быть его марионеткой. Больше всего Коммод боялся сделать из Пирата невинно убиенного мученика, погибшего за свою веру. Он собирался вывести его на суд в жалком, позорном состоянии кающегося преступника. Но если Пират умрёт до суда, или выкинет какой-нибудь фортель на самом суде, то это будет очень неприятный момент.

Животные и птицы, конечно, проглотят всё, что угодно и будут верить в то, во что прикажет Коммод, но вот – свиньи....

Для них мученичество Пирата может быть хорошим подспорьем в деле борьбы с Коммодом и его собаками. Они не посмотрят на то, что Пират – пёс и, что они сами совсем недавно объявили его врагом всех животных и птиц. Они завтра же, если им это будет выгодно, объявят его свиньёй и павшим за веру мучеником, а затем заставят поверить в это остальных животных.

«Кстати, хорошая мысль! – как-то ёрничая в душе, подумал Коммод. – Пусть Пират во всём покается публично, «посыплет себе голову пеплом», а после казни, через пару дней, мы объявим, что он был свинского роду-племени. Пусть все его преступления останутся в памяти животных как преступления свиньи! Это, кстати, всегда будет подогревать антисвинизм среди моей паствы. А кто засомневается в том, что Пират был свиньёй, а не собакой, тот предстанет перед советом «по делам защиты святой веры». Надо бы его больше разбавить представителями других пород животных. Одного барана там маловато. Нужно добавить туда к ним ещё гуся, индюка и козла. Свиньи, правда, тут же захотят Пирата реабилитировать и сделать его опять святым пророком, переписав историю, но здесь мы с ними поборемся. Если надо, то и глотку кому-нибудь порвём. Так что с Пиратом, думается, особых проблем быть не должно. Не захочет сотрудничать добровольно – заставим! Завтра выйдет на суд, и будет там вести себя, как нашкодивший щенок. Вообще это шикарно и впечатляет – заставлять верить других в то, что тебе нужно и чего никогда не было. Забавно даже!»

«Ладно, бог с ним, с Пиратом, меня сейчас больше интересует человек! – продолжал размышлять Коммод. – Надо выудить из него информацию о том, что такого нового у них произошло, что заставило людей послать сюда вооружённый отряд полицейских. Надо также испытать на нём чудесный хлеб, а затем, в зависимости от полученных результатов, буду дальше решать, что с ним делать». – С этими мыслями он в сопровождении охранников зашёл в комнату, где находились арестанты.

– Эй! А ну-ка встать всем! – громко, человеческим голосом рявкнул охранник по кличке Гром. Ник быстро вскочил на ноги, но Пират продолжал лежать неподвижно.

– Вы с пророком не перестарались случайно? – Коммод с тревогой взглянул на Грома.

– Да нет, босс! Когда мы уходили на войну, он вполне нормальный был! Эй! Я сказал встать, сволочь! – Гром, подскочив к Пирату, сильно толкнул его в бок. Но Пират не реагировал.

– Босс! А он, кажись, того… – Гром удивлённо и глупо уставился на своего начальника.

– Чего – того?!.. – заорал на него Коммод и сам бросился к телу Пирата. – Да я вас всех сгною! На кусочки порву, дармоеды!

Коммод тряс тело Пирата, пытаясь привести того в чувство, при этом всё больше осознавая, что это напрасное занятие. Перед ним лежал уже абсолютно мёртвый Пират.

Это было довольно болезненное разочарование, которым завершался сегодняшний, так удачно начавшийся победный день.

– Как это могло произойти? – не снижая интонации, продолжал орать на охранников Коммод. – Почему этот пёс сдох без моего разрешения? Кто дал такую команду? Свиньи? Старый Хряк? Джулия? Отвечайте, идиоты!

– Босс! Честное благородное! Мы его больше не трогали, а Джулия, упокой господи её душу, наоборот, нас остановила! А то мы бы его ещё тогда… прямо на месте бы порешили! Босс! А может его этот?.. – и Гром указал лапой на Ника Бэри.

Все повернулись в сторону Ника, который весь дрожал от очередного потрясения, ведь собаки вели себя прямо также, как и он с товарищами у себя в участке, когда шериф устраивал им какой-нибудь разнос из-за какого-нибудь, не в меру покалеченного арестанта. Он как бы наблюдал за собой со стороны, только перед ним были не люди, а собаки.

Ник выхватил из-под рубахи нательный крестик и, выставив его перед собой, завёл прежнюю пластинку.

– Изыди, изыди, Сатана! Боже! Я же всё сделал, как ты велел! Я убил его! Почему они опять преследуют меня?

– Да это он его… точно! Босс! Он же спятил совсем! Посмотри на него! Обмочившийся весь стоит! Тьфу!

Коммод смотрел на уже бывшего полицейского, и его переполнило чувство презрения к этому человеку. «Вроде бы этот человек ещё совсем недавно храбро бился во время сражения и, что с ним стало за каких-то несколько часов! А ведь его пока никто не пытал, не истязал! Вот наглядный пример того, кому веру вбивали с самого рождения! Ничего эта навязанная извне вера не стоит! Это с детства наученные молитве и ритуалу попугаи, а не люди! Так же и мои животные! Те тоже стали полными идиотами, с которых три шкуры драть надо! Глупо, конечно, получилось, что его с Пиратом оставили наедине. Все планы этот идиот разрушил! Ну ладно, будем менять эти планы по ходу событий. Сейчас посмотрим, насколько этот воин в мокрых штанах верен своему богу!».

Коммод стал наступать на попятившегося назад Ника, грозно рыча и смотря ему прямо в глаза. В глазах собаки зажёгся зловещий огонёк и когда Ник упёрся спиной в угол, пёс, подойдя к нему вплотную, громко рявкнул ему в лицо: «На колени, сволочь человеческая!».

Ник рухнул на них незамедлительно. Дважды повторять ему было не нужно.