Новая эра. Часть первая

Опять же он, Розанов, родной. И как точно увидел, что христианство – это убийство Бога-Отца, своего рода история Эдипа в космических масштабах.

Розанов называет социализм мнимым братством, искусственным, насильственным. Отмечая при этом, что «сила» социализма именно в иллюзии возвращения этого самого братства. Он идет еще дальше, разоблачает и христианство, как мнимое братство, братство в нищете, а не в роде, братство в отшельничестве, в уходе от мира, в смерти, а не в жизни. Он зовет Бога-отца, зовет «еврея», «ветхозаветный дым на теплых алтарях». И на самом деле сегодня иудео-христианский мир (тот самый Запад) отбросил и то и другое, но не вернулся, конечно, к ветхозаветному дыму, а вернулся к римскому закону, как основе жизни. Америка стоит на «законе». И все «лучшие люди» (соцдемократическая сволочь) поют ему осанну. Но на чем стоит этот «закон»? Пока он покоится как бы на библейских принципах (только не называйте их «христианскими»! ), это гигантское здание, эта новая вавилонская башня еще как-то держится. Но свобода индивида уже выше власти рода, холод сильнее тепла (оно и по термодинамике так), и поэтому здание это будет все дальше и дальше уходить ввысь, теряясь в облаках виртуальности, пока… не рухнет. И что есть искусство в этой очевидной глобальной перспективе?

И еще меня бесит преступное скудоумие нашей, израильской «социал-демократической сволочи», их сюсюканье по поводу «универсальных ценностей». И так хочется бросить им в лицо – нет, не «железный стих», а гранату. Стихами их не проймешь.

Нет, я себя с ним не сравниваю, пойми, просто исходные побуждения те же (потому я так Розанова и люблю). Я ведь, на самом деле, розановский эпигон.

12.4

От Ф:

Муж завтра приезжает, а я вместо того чтобы пироги печь, не говоря уж о лекции своей на иврите в пятницу, не могу от книги твоей оторваться.

Читая, чувствую такую близость, нежность к душе твоей мятежной и тоскующей… И от тоски по несбывшемуся сердце сжимается.

От Л:

если еще не поздно, не мог бы ты для меня заказать «Женский портрет» Джеймса и диск Козина? Конечно, если это удобно и не в тягость. Матвей превзошел сам себя. Я его теперь люблю, как родного. Получается мы таки мыслим синхронно – ты думаешь, что я тебя хороню, а я думаю, что тебе легче меня утопить, чем в море отпустить… я давно не комментирую, но не могу сдержаться и не напомнить, как посоветовала тебе «предохраняться» с Ф и еще у меня есть масса вопросов, но это потом.

Faksy i baksy

Дорогой Николай!

Письмо Гринбергу завтра отправлю, он уже звонил, вроде поблагодарить за книгу (я ему послал), и спросил про ваш «факс» (во, как я его «подогрел»! ).

А вам, шаркнув ножкой и эдак попятившись, напоминаю о нижайшей просьбе насчет справочки, ваших книг и Козина (см. предыд. письмо), если, конечно, Марианна в наши края соберется.

Что касается моей «склочности», то я в ней не уверен. И не потому что «обиделся», или, тем более, хочу «поправить» (пусть пишет, как видит, может ему и виднее). Вредность, конечно, имеет место быть, как и память злая, но все-таки не склочность. Если бы обо мне что-нибудь толковое написали (вот, надеюсь на Золотоносова), я бы решился высказаться, как сам все это вижу… Кстати, если Золотоносов захочет спросить о чем-нибудь, уточнить, я рад пообщаться.

Всегда ваш

Наум

13.4.2000. В номере сумрачно. Прохладный ветер колышет занавески. Шарав нишбар – хамсин на сломе. Заставила меня читать кусочки из книги.

… – Я иногда так горжусь…

– Хорошо. Я хотел бы, чтоб ты мною гордилась.

– Да я не тобой, а собой горжусь. А тобой я не горжусь, я тебя обожаю. … А я знаю теперь твою страшную тайну!

– Какую тайну?

– Забыл?

– Не помню…

– Что ты хомячок. Не рыба, а хомячок. А ты знаешь, что хомячки все время делают?

– Трахаются.

– Сам ты трахаешься. Они моются! А знаешь, как они ужасно смешно моются? Вот так, обеими ручками щечки свои вот так… У меня была дома хомячиха, я ее невзлюбила, когда она всех своих детей съела, двенадцать штук…, она любила по занавеси забраться и по палке наверху ходить, а потом мы ее оставили у подруги, когда в отпуск уезжали, и она погибла, упала в фотораствор, а когда подруга пришла, так она уже умерла, а я.., вот ужасно, но я даже была рада, я не любила ее, после того, как она съела. … А помнишь, в церкви в Яффо было написано: отправляем все требы. Вот ты мне отправил все требы. … Ой, я вспомнила смешную историю, которую мне подружка рассказывала, она в Москву ехала, скорый Москва-Ташкент, и в купе с ней была одна учительница, уже немолодая, а у подружки была верхняя полка, и вот, говорит, вдруг зашли два таких классных мужика, знаешь, как говорили: в шляпе и с портфелем, такие видные мужики, наверное, командировочные, ну, один тут же ей место внизу уступил, мы, говорит и наверху разместимся, и пошли в ресторан, пришли, конечно, пьяные, этот, что подружке место уступил, хлопнул ее по заднице: а ну дуй к себе наверх, она действительно «дунула», а второй вдруг писать захотел и в уголок пописал, а там эта училка спала, он на нее и написал, прям на лицо, представляешь?, ну, та стала орать, в общем, милицию вызвали, стали протокол составлять, эта училка в истерике, не может, так подружка за нее протокол писала, а ее милиционер поучает: не написал, а отправил малую нужду, а второй через сутки очнулся, где товарищ, такой скандал поднял, подумаешь, говорит, ну выпил человек. … я до сих пор не пойму, как мама могла.., я раз прихожу со школы, мне было лет двенадцать, а сестре лет восемь, а у нас такой шкаф был, сверху книги, а внизу две полки такие, одна моя, другая сестры, там для школьных всяких принадлежностей, у меня всегда была в образцовом порядке, а у сестры куча-мала, она, когда искала чего-нибудь, всегда выгребала все на пол, ковырялась-искала, а потом все так кучей обратно и запихивала… ну вот, прихожу я, а мама сидит на полу, и читает ее дневник, решила ее полку убрать, и нашла дневник, и говорит, ты только посмотри, что наша малая делает, а там была такая тетрадка, разделенная пополам, и подвал такой, и вот она слева записывала всякие события, ну совершенно простые, лет восемь ей было, а справа записывала что могло бы произойти самое худшее, если бы случилось не так, а иначе, а в «подвале» записывала все что могло произойти, если бы наоборот, ужасно повезло, ну и т.д., представляешь? А мне неприятно было, что мама читает, хотя я дневники никогда не писала, я всегда с мамой советовалась, все ей рассказывала, хотя могла и наоборот сделать, а сестра была ужасно скрытная…, и вот я только теперь узнала, что мама ей в конце тетради написала, что мол зачем ты воображаешь самое плохое, ну что-то в таком духе… Представляешь? Это так не вяжется с образом мамы, она была такая деликатная, умная, и дневники читать, да еще написала ей… Сестра с тех пор перестала дневник писать. … ты знаешь, я когда вошла в Сикстинскую капеллу, то у меня голова закружилась, я как-то потеряла ориентацию в пространстве, это даже не картины, не фрески, а как будто объемно все, прям на тебя свисают ноги, руки. … у нее была ужасная послеродовая депрессия, и муж ей подарил краски, какой-то психолог посоветовал, и она стала рисовать, и даже в какой-то любительской выставке участвовала, и на эту выставку пришел один директор банка, и ему очень понравилось, и он ей предложил, что она в течении трех лет будет писать ему в месяц по картине, а он их заранее покупает по 600 долларов, ну она, конечно, согласилась, и вот, сейчас, представляешь, ее картины висят в музеях, стоят совсем другие деньги, но она все равно продолжает этот договор с тем директором банка, говорит, что так благодарна ему, что он в нее поверил.., правда удивительная история, про Золушку? А потом еще у одной нашей знакомой была депрессия и муж этой художницы тоже ей подарил краски…

– И она тоже прославилась?

– Еще нет. … он себе обрезание сделал, на старости лет, ну все ужасно смеялись, требовали предъявить… он вообще очень интересный человек. … с ним произошла ужасная история, мы вместе собирались уезжать, и даже билеты были на один самолет, и перед самым отлетом у него заболел ребенок, и они отложили, ну, мы сказали, что будем его встречать в Вене… они так и не прилетели, а уже в Израиле мы узнали, что они поехали в Америку… ты знаешь, когда мы в Вену прилетели, мы были единственные, представляешь, единственные, которые повернули в Израиль, все летели в Америку, все нас спрашивали, а что вы там будете делать в Израиле, дыра, ну и всякое такое, и ты знаешь, если бы не дочка, которая раньше нас прилетела и ждала нас в Израиле, я бы, может, передумала, я просто заколебалась… а у них мать его очень не хотела ехать в Израиль, говорила там война, мальчику придется в армию идти, а ему было тогда лет девять, и еще она говорила, что в Израиле плохая вода и мальчик может заболеть, в общем, они поехали в Америку, нормально устроились, и вдруг мальчик этот заболевает лейкемией, и умирает. И вот он решил наверное, что это ему наказание, и решил сына похоронить в Израиле, мы были на похоронах, жена еще держалась, а он…, а потом решил лахзор бе тшува[25 - вернуться лоно религию], стал кипу носить, и решил остаться, а жена не хотела и вернулась, потом они развелись, они вообще-то всегда плохо жили…, он тут тоже устроился, постепенно стал отходить от религии, жениться все не получалось, уж сколько подруг я ему подсовывала, он вообще такой видный мужчина, в общем, он решил обратно в Америку возвращаться, но перед отъездом вот обрезание себе сделал….

– Чтоб быть евреем до конца.

От Л: Я твоего Портоса даже зауважала за «8 марта»

целую тебя в глазки

оп-па, ма кара[26 - что случилось? (кара – ударение на последний слог)]?

От Л:

ма кара ма кара нишбера а кеара[27 - Что случилось, что случилось – наша мисочка разбилась (ивр.)]. А что Зайчик теперь вместо Бар Селы?

И кто такой Раймонд де Шатильон, пардон?

Ты получил вместе с Dio Барселону на русском и Монсерат? Когда поднимались в Монсерат тоже все было в тумане, даже не молоко, а свинец, потому что туча – очень похожие ощущения с твоими от Герата – забыла еще фотки вложить, кот. я сделала. И еще в театре-музее Дали есть мумия-саркофаг, одетая в доспехи из печатных плат (к вопросу о деградации и транзисторах)

Целую тебя в щечки

14.4. Да, Зайчик вместо. Это хорошо

а Раймонд де Шатильон – бандюга-крестоносец, очень колоритная личность. И Монсерат с Барселоной я получил, спасибо.

15.4.2000. Утром позвонил Мирон и сказал, что видел в «Вестях» статью Шамира, где он обзывает меня фашистом и импотентом, сравнивает с Розенбергом, в общем, всякие гадости. Звоню Гольдштейну, он подтвердил, но утешил, что это не в субботнем номере, мало кто прочитает. Жалко, говорю, что не в субботнем, пусть читают, подумаешь, фашистом обозвал.

Ну, говорит Гольдштейн, он еще и о литературных достоинствах отозвался уничижительно, и вообще статья довольно злобная, что особенно странно после вечера, где он был так дружелюбен…

Ну да, и в газете, где мне предлагают сотрудничать. Кто-то решил обосрать, чтоб не задавался?

В лесу было не жарко. И мясо не пережарили. Как всегда гуляли втроем, вспоминали приключения в домах отдыха по профсоюзным путевкам. Мирон говорит: «Это вообще было гениальное социльное изобретение советской власти, на Западе ведь не принято отдыхать отдельно, а тут профком-завком путевку подарил, хошь-не хошь, вот и съезжались со всей страны замужние женщины и женатые мужчины на две недели свободной любви.»

16.4. От Веселова. Привет, Наум! Поздравляю!

Страшно рад письму. В нем тепло Вашей страны. У нас этого сильно не хватает – холодно и мутно.

Завтра пойду за «Хрониками».Привет Вашей солнечной супруге.

До встречи.

Саша.

Дорогой Саша!