Ван Цзинь помог матери сойти на землю, взял свой узел и, ведя лошадь под уздцы, прошел за слугой во двор. Здесь он сложил свои тюки и привязал лошадь к иве. Затем путники вошли в дом, где увидели хозяина усадьбы.
Хозяину было за шестьдесят, у него были седые волосы и усы. На голове он носил стеганую теплую шапку, а одет был в широкий халат с черным шелковым поясом; обут он был в сапоги из дубленой кожи. Увидя его, Ван Цзинь низко поклонился, на что хозяин поспешно сказал:
– Что вы, что вы! Оставьте церемонии… Вы – путники и испытали много трудностей и лишений. Прошу вас, садитесь!
После взаимных приветствий мать и сын сели; тогда хозяин усадьбы осведомился:
– Откуда вы держите путь и как оказались здесь в столь поздний час?
На это Ван Цзинь ответил:
– Имя вашего покорного слуги – Чжан, родом я из столицы. Я разорился, дела мои пришли в упадок, и мне осталось только отправиться к своим родственникам в Яньань. Торопясь прибыть на место, мы с матушкой не заметили, как миновали постоялый двор, и остались без ночлега. Просим разрешения провести эту ночь под вашей кровлей. На рассвете мы отправимся дальше. А за ночлег уплатим, что положено.
– Об этом не беспокойтесь, – сказал старый хозяин. – Ведь известно, что, отправляясь путешествовать, не берут с собой крышу. Вероятно, вы и ваша достойная мать еще не ужинали? – И, обратившись к слугам, он приказал накрыть на стол.
Вскоре в зале был приготовлен ужин. Слуга поставил перед путниками поднос с четырьмя овощными блюдами и одним мясным. Усадив гостей за стол, хозяин налил вина в чашки и сказал:
– В нашей деревенской глуши нет изысканных кушаний, поэтому прошу не осуждать меня за скромное угощенье.
Ван Цзинь встал и, поблагодарив хозяина, произнес:
– Мы – маленькие люди, к тому же доставили вам неожиданные хлопоты и даже не можем отблагодарить вас за гостеприимство.
– Не говорите так, – сказал старый хозяин. – Прошу вас, ешьте и пейте без стеснения.
Уступая просьбам хозяина, Ван Цзинь выпил несколько чашек вина, после чего слуга подал рис. Когда ужин окончился и со стола было убрано, хозяин усадьбы сам повел мать и сына в отведенную им комнату. Ван Цзинь обратился к нему:
– Я почтительно прошу вас приказать слугам накормить лошадь, на которой ехала моя мать. Завтра я за все расплачусь.
– Пожалуйста, не беспокойтесь об этом, – отвечал хозяин. – В моем доме есть мулы и лошади, и корм у нас найдется. – Он тут же приказал слуге отвести лошадь Ван Цзиня в конюшню и дать ей корму.
Еще раз поблагодарив хозяина, Ван Цзинь взял свой узел и вошел в комнату для гостей. Слуга зажег лампу и принес кувшин горячей воды, чтобы путники могли обмыть ноги. Старый господин удалился во внутренние покои, а Ван Цзинь, вежливо поблагодарив слуг, отпустил их и закрыл двери. Мать и сын постлали постели и заснули.
Наступило утро, но гости не выходили. Проходя мимо их комнаты, хозяин услышал стон и окликнул:
– Почтенные гости! Уже рассвело! Вы еще не проснулись?
Услышав эти слова, Ван Цзинь поспешно вышел к нему и приветствовал его почтительным поклоном. Затем Ван Цзинь сказал:
– Ваш нижайший слуга давно уже на ногах. Мы доставили вам столько хлопот… Нам очень неловко…
Вместо ответа хозяин спросил:
– А кто же это стонет в вашей комнате?
– Не смею скрывать от вас, – отвечал Ван Цзинь. – Это стонет моя старая мать. Она слишком устала от езды на лошади, и ночью у нее заболело сердце.
– В таком случае, – сказал хозяин, – вам не следует торопиться. Пусть ваша матушка поживет здесь несколько дней. У меня есть рецепт лекарства от сердечной боли, я пошлю за ним слугу в город, и вы дадите это лекарство вашей матушке. Пусть она немного отдохнет здесь и поправится.
Ван Цзинь сердечно поблагодарил хозяина усадьбы.
Ван и его мать прожили в поместье несколько дней. Больная принимала лекарство и вскоре совсем окрепла. Тогда Ван Цзинь собрался в дорогу. В день, назначенный для отъезда, он пошел в конюшню взглянуть на свою лошадь. На открытой площадке перед конюшнями он увидел молодого человека, тело которого до пояса было татуировано ярко-голубыми драконами. На вид юноше было не больше девятнадцати лет; лицо его, широкое и круглое, походило на серебряный поднос. В руке юноша держал палицу и упражнялся в фехтовании.
Ван Цзинь долго и задумчиво наблюдал за ним и неожиданно для себя громко произнес:
– Он не плохо фехтует, но у него есть недостатки, которые помешают ему стать хорошим фехтовальщиком.
Услышав эти слова, юноша очень рассердился и крикнул:
– Кто ты такой, что берешься судить о моих способностях? Меня учили знаменитые мастера фехтования, и я не верю, что они фехтовали хуже тебя. Давай-ка сразимся!
В это время подошел владелец усадьбы и сурово прервал юношу:
– Нельзя быть таким неучтивым.
Но тот сказал:
– Я не позволю этому проходимцу издеваться над моим мастерством в фехтовании.
– Почтенный гость, – обратился к Ван Цзиню хозяин, – вы, очевидно, тоже умеете фехтовать?
– Да, немного фехтую, – отвечал Ван Цзинь. – Осмелюсь ли спросить, кто этот юноша?
– Это мой сын, – произнес хозяин.
– Если он ваш сын, – продолжал Ван Цзинь, – и если он желает изучить мастерство фехтования в совершенстве, я буду рад помочь ему избавиться от ошибок.
– Это было бы очень хорошо, – сказал старик и приказал юноше приветствовать Ван Цзиня как своего учителя.
Но юноша наотрез отказался выполнить приказание отца и, еще более распалившись, закричал:
– Отец, не слушай вздорных речей этого проходимца. Вот если он в поединке со мной одержит победу, тогда я поклонюсь ему как учителю!
На это Ван Цзинь отвечал:
– Молодой человек, если вы согласны, я готов померяться с вами силами. Посмотрим, кто победит…
Тогда юноша встал в центре круга и, подняв палицу, начал вращать ею, как ветер вращает крылья ветряной мельницы. Он крикнул, обращаясь к Ван Цзиню:
– А ну-ка, попробуй подойти! Будь я презренным трусом, если испугаюсь тебя!
Ван Цзинь посмотрел на юношу и улыбнулся, но не сделал ни одного движения. Тогда отец юноши воскликнул:
– Нашему почтенному гостю следовало бы хорошенько проучить этого самоуверенного упрямца. Прошу вас, сразитесь с ним, если это вам не трудно!
Продолжая улыбаться, Ван Цзинь произнес:
– Я боюсь причинить какой-нибудь вред вашему сыну. Это было бы с моей стороны неблагодарностью.