Лето печали

– Я оставлю экипаж на вокзале, – уверил его Грин. – Полиция присмотрит за лошадьми.

Первым вырвавшись на лестницу, Тоби облегченно бросился вниз.

Заложив руки за спину, Сабуров изучал помпезную картину маслом, осеняющую гостиную преподобного Джеймса Бакли. Хорошенькая девушка в скромном платье опустилась на колени перед распятием, обвитым белыми лилиями. Сзади раздался суховатый кашель. Максим Михайлович обернулся.

– У вас нет картин более позднего периода его творчества? – Сабуров кивнул на холст. – Они ценятся выше, чем подобная живопись.

Преподобный Бакли поджал и без того тонкие губы.

– Нет, – неприязненно ответил священник. – Мы не поддерживаем это направление в искусстве.

Сабуров не сомневался, что семейство Бакли не оценит яркие холсты безвременно ушедшего гения английской живописи, как о нем писал профессор Оксфордского университета Рёскин. Мистер Фредерик Перегрин скончался двадцать лет назад.

– Официально от туберкулеза, – вспомнил Сабуров. – Наверняка, он увлекался и опиумом.

Преподобный Бакли, впрочем, не возражал против дагеротипа покойного тестя. Снимок в серебряной рамке красовался на камине. Переведя взгляд на худощавую женщину в чепце, маячившую за спиной Бакли, Сабуров увидел семейное сходство.

– Он изобразил на картине дочь, – Максим Михайлович присмотрелся. – Ей здесь лет пятнадцать.

Румянец на щеках нынешней миссис Бакли сменился глубокими морщинами. Женщина сцепила костлявые пальцы на заметно выдающемся вперед животе. Гостиную украсили большой семейной фотографией. Перехватив взгляд Сабурова, Бакли напыщенно сказал:

– Господь благословил нас, мистер Гренвилл, – он поднял палец. – Сказано, что жены спасутся чадородием. У нас девять мальчиков и моя жена ожидает десятого ребенка. Старшие дети в школе, дома только малыши.

Судя по тишине в особняке, малыши Бакли знали свое место. Максим Михайлович не прогадал, решив оставить Тоби с мистером Грином. Бакли вряд ли бы обрадовались собаке в начищенной до блеска, неуловимо унылой гостиной.

Сабуров незаметно хмыкнул:

– Вообще они правы. Более поздние картины Перегрина здесь смотрелись бы дико.

Бросив изображать набожных девушек и пушистых котят, живописец увлекся античностью и средневековьем. На выставках холсты мистера Перегрина отправляли в особые залы, куда женщинам вход был закрыт.

Выбравшись из вагона на станции Финчли, Грин предложил:

– Идите к преподобному, мистер Гренвилл, – он потрепал сеттера за ушами. – Мы с Тоби обоснуемся в местном пабе, где всегда можно услышать кое-что интересное.

Максим Михайлович кивнул.

– Вы правы. Встретимся у трехчасового поезда, – он сверился с брегетом. – Если я приду не один, то просто…

Грин ухмыльнулся:

– Я сяду в соседний вагон, мистер Гренвилл. Не волнуйтесь, я эти дела знаю.

Парень вразвалочку направился к золоченой вывеске «King’s Arms», осеняющей беленый паб на вымощенной булыжником станционной площади.

По мнению Сабурова, мистер Грин пришелся бы ко двору и в санкт-петербургской сыскной полиции, хотя парень, как и его начальник, мистер Браун, явно принадлежали к птицам более высокого полета, занимающимся безопасностью империи. В Британии боялись ирландских террористов и русских революционеров, вроде Герцена с Бакуниным, обитавших в Швейцарии.

Максиму Михайловичу не хотелось влезать в политику.

– Может быть, мы имеем дело вовсе не с политикой, – напомнил он себе, шагая к церкви. – И почему я уверен, что Бакли выведет меня на нужный след? Ее сестра два месяца не писала и не появлялась дома, но это еще не повод бить тревогу.

Стоя на аккуратной дорожке среди могильных камней, Сабуров изучил табличку на замшелой стене храма. Здание восходило к временам норманнов.

– Вы кого-то ищете, сэр? – раздался сзади скрипучий голос.

Преподобный Бакли напоминал пилу не только голосом, но и торчащими вперед зубами. Сабуров вытащил из кармана пальто газету.

– Я приехал по объявлению, – сказал он. – Я бы хотел увидеть миссис Бакли. Вот моя визитная карточка.

Священник смерил его недоверчивым взглядом.

– Прошу вас.

Поставив серебряный поднос на покрытый вышитой скатертью столик, миссис Бакли оделила Сабурова чашкой жидкого чая. Молоко не спасло бы положение и он предпочел лимон. На лице миссис Бакли отразилось что-то вроде ужаса.

– Простите, – извинился Сабуров. – У меня расстроен желудок, а молоко усугубляет недомогание.

– Принимайте эпсомскую соль, – посоветовал преподобный. – Три раза в день и организм работает словно часы. Что вы имеете сообщить нам, мистер Гренвилл? У вас есть сведения о моей свояченице, мисс Перегрин?

Максим Михайлович достал из кармана сюртука письмо, полученное от так называемого мистера Брауна.

– Я консультирую Скотланд-Ярд, – миссис Бакли заметно побледнела. – Я должен задать вам несколько вопросов относительно мисс Перегрин.

Прижав руку к костлявой груди, жена преподобного выкрикнула:

– Я знала! Будь проклят день, когда мы впустили в дом коварную тварь!

Аккуратно положив ложечку на блюдце, Максим Михайлович потребовал:

– Расскажите мне все с самого начала, миссис Бакли.

Натруженные руки жены преподобного судорожно подергали украшенный вязаной оборкой носовой платок.

– Видит Бог, мистер Гренвилл, – с чувством сказала женщина. – Мы вырастили Маргарет словно собственную дочь. Иисус заповедовал нам не чернить имя покойника, но мой отец, мой отец…

Обрамленные морщинами глаза женщины выпучились. Она задышала, словно выброшенная на землю рыба.

– О таком не принято говорить в приличном обществе, мистер Гренвилл, – наставительно заметил священник.

Максим Михайлович хмыкнул:

– Преподобный отец, в расследовании преступления приходится говорить о разных вещах.

Миссис Бакли ахнула.

– Я так и знала! Она что-то украла. Это все ее дурная кровь, – ненавидяще сказала женщина. – Мать Маргарет выросла в трущобах и сама не знала, какого она происхождения.

Вытащив серебряный портсигар, Сабуров вовремя вспомнил, что миссис Бакли ждет ребенка. Кроме того, преподобный метнул на него взгляд, под которым Максим Михайлович почувствовал себя откровенным грешником. Бакли явно придерживались трезвости и были противниками курения.