Неприкосновение

Я уйти не могу,
что-то близкое мне в той низине,
что-то очень родное. Наверно,
частица души…
Если малая точка
на карте огромной России
так близка мне,
без Родины
невозможно прожить.

«Настрадалась, видно, вволю…»

Настрадалась, видно, вволю.
На виду, как на потеху,
сеточки морщин – от горя,
лучики морщин – от смеха.
Не скрываю счастья, боли,
значит, не могу иначе…
Я хочу по доброй воле
жить,
лицо своё не пряча.

Обычный день оставит след

Я жду сегодняшнего дня —
пусть что-нибудь со мной случится,
уже свершённое – свершится,
захватит полностью меня.
И если это будет снег,
пусть станет он светлей и чище.
Приду к тебе, скажу: «Дружище,
пойдём, он падает для всех!»
И если это будет смех —
пускай он откровенным будет…
Обычный день приходит к людям,
чтоб на земле оставить след.

Берёз просветлённые лица

С утра моросило, весь день моросило,
казалось, что выйти из дому – не в силах,
но, твёрдо на плечи штормовку набросив,
без сына уйду в наступившую осень.
– Возьми меня в лес, не промокну! —
просил он.
– Нет, холодно, дождь. Всё вполне
объяснимо.
– А что тебе дома самой не сидится?
Ты хочешь промокнуть в лесу, простудиться?
Но дождь в октябре,
всё вполне объяснимо:
лесная, спокойно зовущая сила.
Смотрю на берёз просветлённые лица,
как надо в лесу мне
душой проясниться!

Памяти отца

Ты снова печален, отец,
видно, старые раны болят.
И словно подёрнут твой взгляд
тем кронштадтским туманом,
где спас тебя
юный моряк и отважный солдат
в рассветном сражении том,
где ты стал капитаном.

Ты снова рассеян —
не эту газету берёшь,
задумался,
медленно взглядом скользишь между
строчек…
Остались открытые раны,
тревожь не тревожь,
а с ними остался и сам ты
на службе сверхсрочной.

Погибли в последнем сражении
брат твой и друг.
Тогда, в сорок пятом,
исполнилось им девятнадцать…
Болят твои раны,
пока неспокойно вокруг,
навечно, отец мой,
в строю тебе оставаться.

Грусть

Разбросала осень
листья и дожди,
как надежды грустные по свету.