Поэтам не найти Святой Грааль. Рок-н-ролл странствий

Разбогатев, Помыкаев увлёкся дегустацией редких вин. С детства ему мечталось стать знатоком в этом вопросе, но что выпьешь в Совке помимо «Агдама», Золотой осени», «Солнцедара» и тому подобной бормотухи?

Теперь Помыкаев мог позволить себе любое вино, какое его заинтересовало. Продукция лучших виноградников стояла в подвале его коттеджа в специальных шкафах, соблюдающих температурный режим, и была готова к употреблению. Под настроение он открывал то одно, то другое…

Однажды Помыкаеву позвонил его давний деловой партнер, чтобы сообщить: на Мальте проходит аукцион, на котором будет выставлено вино, подаренное в 1585 году французским королём Великому магистру ордена Святого Иоанна.

Помыкаев тут же вылетел на Мальту. Бутылку вина он приобрёл за бешеные деньги, но приятель уверял, что такого он точно в своей жизни не пробовал. Ни разу.

– Ты будешь просто на седьмом небе от него, я тебе обещаю. Кстати, если тебе нужна компания, то я свободен. Можем уговорить эту бутылочку вместе.

– Твоя доля будет скромна – всего-то десять тысяч зелёных, – заметил ему бизнесмен, нехорошо прищурившись. – Потянешь?

– Нет, дружище, спасибо! Я не такой одержимый, чтобы отдавать столько бабок за бутылку спиртного! Но я тебя, Помыкаев, уважаю. Мужик!

Когда несостоявшийся компаньон ушёл, виноман вышел на лоджию своего номера.

Стояла великолепная майская ночь. С моря веяло деликатной прохладой. Помыкаев самостоятельно открыл бутылку, осторожно налил немного вина, покатал в бокале и пригубил.

Надо же, простояло столько веков, но сохранило свой аромат. Никогда в жизни он такого не пил. Ему показалось, что все остальные фавориты его коллекции утратили всякий смысл. Вино было просто божественным!

Помыкаев улыбнулся и наполовину (так по правилам) наполнил бокал, чтобы дать вину подышать. Сейчас оно раскроется в полную силу…

После очередного глотка сама вечность распахнула перед ним свои объятия и свою бездну. Перед мысленным взором бизнесмена рождались и умирали цивилизации, в местах магической силы возникали легендарные города, люди спасались от наводнений и гнева вулканов. Продажные поэты восхваляли тиранов, художники увековечивали полюбившихся толстух, а рыцари бились во имя прекрасных дам, которые были к ним равнодушны.

На дегустатора обрушилось столько безумных желаний, столько страсти, ранее незнакомой, что он буквально утонул в своих чувствах. Настоящая жизнь вокруг потускнела, как монета, давным-давно угодившая в позабытый фонтан…

Утром Помыкаев не проснулся. Вино, подаренное Великому магистру, было отравлено.

Броневик

«Странно, что я не способен помнить вид отчётливо долго, – записывал Егоркин в свой блокнот. – Я вижу море приятного синего цвета. Вижу катер, который покачивается на волнах. Вот неожиданно из-за мыса показался парусник, и он белоснежный. Справа от него застыла старинная сторожевая башня…

Как долго я смогу удерживать всё это перед своим мысленным взором? Вскоре образы потускнеют, и чудесный парусник превратится в своё жалкое подобие из полутеней и размытых пятен…»

Мало того, было похоже, что Егоркин утратил своё прославленное чутьё. Теперь он ставил на свои рассказы, как на тёмных лошадок: авось, что-нибудь из написанного попадёт в точку, заденет читательский нерв, воспламенит и согреет. Ведь чего только не бывает в жизни! Он точно знал: всякое в жизни бывает…

Большевики ночи напролёт зачитывались его «Альбатросом». Текст поэмы был сложным, к тому же неважно рифмованным, но пламенные революционеры, казалось, этого не замечали. Ильич мог цитировать безделушку в цикле. Он подпрыгивал на своих коротких ножках и, брызгая во все стороны слюной, с азартом выкрикивал заученные трескучие строки. Взгляд вождя при этом становился страшен.

Максим помнил, как однажды Ильич залез на броневик с таким зверским выражением лица, что писатель проникся: вот сейчас вождь задаст им всем жару, зарядит о глупых пингвинах! Но нет, в тот раз разговор пошёл о другом. Пора, дескать, брать власть в свои руки, захватывать почту с почтовыми марками и телеграф с телеграммами. Кончилось, мол, время подлых биржуинов…

А вот за границей «Альбатрос» такого успеха не имел. Тамошние коллеги требовали от Егоркина отказаться от поддержки кровожадного коммунистического режима и рассказать всю правду, какой бы страшной она ни была. Писатель уже несколько раз высылал им бандероли с номерами газеты «Правда», но оппоненты всё равно оставались чем-то недовольными. Жаловались, что мастер лукавит, а то и вовсе лицемерит. В общем, наступали на все его больные мозоли сразу…

А ведь у него не было броневика, на который он мог бы забраться, чтобы им с пролетарской прямотой ответить. Оставалось только одно – изображать из себя толерантного интеллигента и молча страдать.

Демон

Три листа желтоватой писчей бумаги, прыгающие буквы, никаких дат и фамилий…

Люди, сведущие в оккультизме, говорят, что это почерк Модеста Оладушкина, самого зловещего фигуранта теневого кабинета пламенных революционеров. Даже если это так, о чём идёт речь в этих заметках, всё равно непонятно.

Впрочем, судите сами.

«…и когда волшебное кольцо с красным камнем на указательном пальце его, никто не может остановить движение его руки.

Отец Феофил сказал, что, если он не вернётся, надо ехать в город за Великим магистром. Только тот всё ещё может остановить демона, которому повезло выбраться из преисподней.

Едва над деревней взошло солнце, отец Феофил коротко простился с нами и отправился в путь. Я, незримый, следовал за ним, хоронясь то в кустарнике, то в высоких травах. Отец Феофил дошёл до леса и углубился в чащу. В тот момент я чуть было не потерял его из вида, но из-за деревьев послышался чей-то озлобленный и полный ненависти голос.

– Ты всё-таки не испугался, старик? Думаешь, что сможешь меня остановить? Попробуй! Как же ты жалок…

Теперь я видел демона, он был в обличие человека. Остроконечный колпак с красной звездой на голове, длинная кобура с оружием на боку. Лицо покрыто густой рыжей щетиной, а глаза заливает огонь лютой ненависти и безжалостной злобы. Никаких сомнений, это был он!

– Вот и пришёл твой конец, – прохрипел демон и выхватил маузер из длинной кобуры. – Отвечай, старик, какие дары нужны Мор-Муну!

– Зачем тебе дары, глупец, если нет больше его храма?

– Есть его храм, есть! Мы нашли его на острове Гозо. Помнишь эти древние развалины, старик? Под ними и находился храм древнего демиурга!

Я вжался в траву, чтобы демон меня не заметил, а тот продолжал:

– Много раз мы приходили к нему с дарами, но солнце не светило ярче и трава не становилась зеленее. Многие из нас пили зелье страны Мун, чтобы говорить с Мор-Муном. Великие чекисты спрашивали его: «Чего тебе ещё надо? Мы и так уже принесли тебе и золото, и серебро, и фаянсовые статуэтки. Дай же нам власть в этой стране!» Но Мор-Мун в этих видениях только щурился злобно, безобразный, весь в щупальцах и присосках…

– Вот что я тебе скажу, нечестивец: грех это – молиться на исчадие ада. Оно не только вас, оно всё вокруг уничтожит, – твёрдо сказал отец Феофил.

– Грех не грех, а надо нам как-то править в стране, которую мы захватили. Но только Мор-Мун способен нам в этом помочь. Отвечай, старик, где нам взять невинную кровь? Уже с десяток цистерн мы скормили ему, но всё это была кровь виноватых… Мы приносили ему кровь плотников и аристократов, кровь девственников и распутниц, художников и поэтов – всё впустую, старик, всё впустую… Но сейчас мой перстень стал кроваво-красным, и это значит, что я на верном пути!

– Не знаю я ничего о безумных дарах. Оставь ты Русь-матушку в покое…

– Устал я с тобой говорить, глупый старик, – сказал безумный, сильно раздражаясь. – И наставлений твоих мне не надо, все их не переслушаешь. Прощай!

Демон поднял маузер и выстрелил так быстро, словно палец случайно соскочил на курок. Я тут же выскочил из кустов и бросился к отцу Феофилу, чтобы как-то ему помочь.

– Беги, мой хороший! Ты-то ему и нужен! – только и смог прохрипеть отец Феофил, прижимая руку к груди в том месте, где разрасталось ужасное кровавое пятно.

– Так вот кто ты такой! – вскричал демон, подняв вверх указательный палец с сияющим перстнем. – Вот, значит, в ком течёт невинная кровь, в деревенском дурачке! Теперь ты от меня не уйдёшь, лакомство для Мор-Муна!

И он бросился прямо на меня!

Я в ужасе вскочил и, петляя, побежал прочь. Я мчался, не оглядываясь, не чуя под собой ног, потому что знал: демон, полный лютой ненависти и безжалостной злобы, гонится вслед за мной…»

Вот и весь текст, который был на трёх страницах писчей бумаги, и больше мне об этой истории ничего не известно, клянусь присосками Мор-Муна!

Недостойный

Утром пришло письмо от озабоченного Модеста Оладушкина. Тот писал, что, вернувшись из своей неудачной поездки, Ильич словно спятил: переехал в Горки и всё время проводит, шастая по комнатам и невразумительно бормоча, в поисках то ли ночной вазы, то ли какой-то чаши. Не иначе, как обострилась болезнь, приобретённая в прошлом году в Австрии от катания на горных лыжах с неадекватным доктором Фрейдом.

Егоркин только ахнул. Он ведь Святой Грааль ищет, а вовсе не ночную вазу! Максим помнил, с каким упоением они говорили о Граале, когда были азартными и молодыми. Как хотели найти его, чтобы сделать счастливыми всех людей на планете, буквально во всех её уголках…

Конечно, если уж говорить о магических артефактах, то лучшего знатока, чем Модест Оладушкин, не найти. Тот ещё жук масонский, на оккультизме упряжку собак уже съел!