Цивилизация. Чем Запад отличается от остального мира

Солью холмистый берег африканский
С Испанией в единую страну,
Которая подвластна будет мне;
Во всем мне покорится император
И прочие германские монархи[154 - Пер. Е. Бируковой. – Прим. пер.].

А всего 70 лет спустя Роберт Гук опубликовал “Микрографию” (1665), триумф эмпиризма:

Благодаря телескопам нет ничего столь далекого, что не может быть явлено нашему взору. Благодаря микроскопам нет ничего столь малого, что может укрыться от нас. Таким образом, новый… мир открылся для познания… Небеса распахнулись, и явилось множество новых звезд, и движений, и новых порождений, неведомых древним астрономам. Сама Земля, столь близкая, лежащая у нас под ногами, является нам в новом свете… Возможно, нам дана способность распознать все тайные дела природы. К чему медлить?.. Рассуждения и обмен мнениями быстро обратились бы в дела. Все высокие мечты… и метафизические сущности… быстро испарились бы, уступив место надежным данным, экспериментам и исследованиям. И, подобно тому, как сначала люди совершили грехопадение, вкусив запретного плода с древа познания, мы, их потомки, можем в некоторой мере очиститься… вкушая плоды познания природы, которые не были никогда запретными.

Применение Гуком термина “клетка” к элементу живой материи явилось одним из множества открытий, удивительным образом произошедших в одно и то же время и в одном и том же месте, и радикально изменило взгляд на природу.

Научная революция началась с почти одновременных успехов в исследовании движения планет и кровообращения. Но микроскоп указал науке новые пути. “Микрография” Гука стала манифестом эмпиризма, противоположного фаустовской магии. Новая наука была связана не только с наблюдением. Начиная с Галилея, ученые занялись систематическим экспериментированием и определением математических зависимостей. Возможности математики расширились, когда Исаак Ньютон и Готфрид Вильгельм Лейбниц открыли исчисление бесконечно малых и дифференциальное исчисление. Научная революция сказалась и на философии: Декарт и Спиноза отвергли традиционные воззрения и на чувственное познание, и на разум. Без преувеличения можно сказать, что каскад интеллектуальных новшеств породил современную анатомию, астрономию, биологию, химию, геологию, геометрию, математику, механику и физику. Взглянем на список 29 важнейших открытий 1530–1789 годов[155 - Из 369 открытий, упомянутых буквально во всех справочниках по истории науки, удивительно большая доля (38 %) приходится на период между Реформацией и Французской революцией. Роль свободы мысли, религиозной и политической, является ключевой переменной в прискорбно недооцененной теории Чарльза Мюррея о человеческих достижениях. Мюррей также указывает на положительный эффект урбанизации и, как это ни парадоксально, военных конфликтов. Как мы увидим, связь войны с научными достижениями действительно существует, и очень тесная.].

1530 Парацельс новаторски применил химию во врачебном деле.

1543 Николай Коперник (“Об обращении небесных тел”) обосновал гелиоцентрическое строение Солнечной системы. Андреас Везалий (“О строении человеческого тела”) опроверг учение Галена.

1546 Агрикола (“О природе ископаемых”) предложил классификацию полезных ископаемых и термин “фоссилии”.

1572 Тихо Браге впервые в Европе провел наблюдения за сверхновой.

1589 Галилео Галилей провел опыты с падающими телами (“О движении падающих тел”) и революционизировал методику экспериментального исследования природы.

1600 Уильям Гильберт (“О магните, магнитных телах и о большом магните – Земле”) описал магнитные свойства нашей планеты и электричество.

1604 Галилей установил, что пройденный падающим телом путь пропорционален квадрату времени его падения.

1608 Ханс Липперсгей и Захарий Янсен независимо друг от друга изобрели телескоп.

1609 Галилей провел первые наблюдения за звездным небом при помощи телескопа.

1610 Галилей открыл 4 спутника Юпитера и пришел к выводу, что Земля не в центре вселенной.

1614 Джон Непер (“Описание удивительной таблицы логарифмов”) изобрел логарифмы.

1628 Уильям Гарвей (“Анатомическое исследование о движении сердца и крови у животных”) точно описал кровообращение.

1637 Рене Декарт (“Геометрия”, приложение к трактату “Рассуждение о методе”) основал аналитическую геометрию.

1638 Галилей (“Беседы и математические доказательства, касающиеся двух новых отраслей науки”) заложил основы современной механики.

1640 Пьер Ферма создал теорию чисел.

1654 Ферма и Блез Паскаль открыли теорию вероятностей.

1661 Роберт Бойль (“Химик-скептик”) сформулировал понятие химического элемента, ввел понятие химического анализа.

1662 Бойль открыл закон (закон Бойля – Мариотта), гласящий: при постоянной температуре объем данного количества газа обратно пропорционален давлению, под которым он находится.

1669 Исаак Ньютон (“Об анализе уравнениями бесконечных рядов”) представил систематическую теорию исчисления, которую независимо от него разработал Готфрид Вильгельм Лейбниц.

1676 Антони ван Левенгук открыл микроорганизмы.

1687 Ньютон (“Математические начала натуральной философии”) сформулировал закон всемирного тяготения и три закона движения.

1735 Карл Линней (“Система природы”) систематизировал живые существа.

1738 Даниил Бернулли (“Гидродинамика”) заложил основы изучения динамики жидкостей и газов.

1746 Жан Этьен Геттар составил первые настоящие геологические карты.

1755 Джозеф Блэк открыл углекислый газ.

1775 Антуан Лавуазье точно описал процесс горения.

1785 Джеймс Геттон (Хаттон) в “Теории Земли” отстаивает актуалистскую (униформистскую) точку зрения на развитие нашей планеты.

1789 Лавуазье (“Трактат о химии”) сформулировал закон сохранения массы.

К середине xvii века научные знания стали распространяться столь же быстро, как столетием ранее протестантское учение. Благодаря печатному станку и все более надежной почте сложилась удивительная сеть – по современным меркам неширокая, однако более мощная, чем любая из имевшихся в распоряжении ученых. Конечно, имелось и интеллектуальное сопротивление, совершенно закономерное при смене парадигмы, причем отчасти это сопротивление шло изнутри научного сообщества[156 - KUHN Structure of Scientific Revolutions.]. Так, Ньютон занимался алхимией, а Гук едва не погубил себя шарлатанскими средствами от несварения желудка. Было не так-то легко совместить новую науку с христианской доктриной, от которой были готовы отказаться не многие[157 - HENRY Scientific Revolution, p. 74.]. Бесспорно, интеллектуальная революция оказала влияние сильнейшее, нежели религиозная, ей предшествовавшая и неумышленно ее вызвавшая. Сложились основные правила исследований, в том числе касающиеся публикации результатов и приоритета. “Ваше первое письмо [статья] обратило меня в ньютоновскую веру, а второе явилось конфирмацией. Благодарю Вас за причастие”, – писал молодой французский философ и острослов Франсуа-Мари Аруэ (Вольтер) Пьеру Луи Моро де Мопертюи после публикации последним трактата “О различных фигурах планет” (1732)[158 - SHANK Newton Wars, p. 239.]. Сказано с иронией, но кое-что говорит о характере новой науки.

Перед теми, кто порицает “европоцентризм” как предубеждение, встает проблема: научная революция всецело европоцентрична. Около 80 % ее героев родилось в шестиугольнике с вершинами в Глазго, Копенгагене, Кракове, Неаполе, Марселе и Плимуте (а почти все остальные родились не дальше 160 км)[159 - Murray Human Accomplishment, esp. pp. 257f., 297f. Также см.: Basalla Spread of Western Science.]. Напротив, научные успехи турок в тот же период были скромны. Лучшее объяснение этого расхождения – неограниченная власть религии в мусульманском мире. В конце xi века некоторые влиятельные имамы решили, что изучение греческой философии несовместимо с Кораном[160 - SMITH Science and Technology. Также см.: CLARK Aristotle and Averroes.]. (Воистину богохульная мысль: будто бы человек в состоянии понять божественный замысел!) По словам Абу Хамида аль-Газали, автора “Самоопровержения философов” (Тахафут аль-фаласифа), “редко случается, чтобы некто погружался в эту [иностранную] науку, не отрекаясь от религии и не отпуская поводья благочестия”[161 - DEEN Science under Islam, pp. niff.; HUFF Rise of Early Modern Science, p. 92.]. Изучение древней философии было свернуто. Книги жгли, а вольнодумцев преследовали. Медресе сосредоточились на богословии как раз тогда, когда европейские университеты расширяли круг своих интересов. Мусульманский мир сопротивлялся и книгопечатанию[162 - HUFF Rise of Early Modern Science, p. 75.]. Письмо для турок было священно: перо вызывало религиозное почтение, искусство каллиграфа почиталось выше ремесла печатника. Изречение гласит: “Чернила ученого святее крови мученика”[163 - DEEN Science under Islam, pp. 4f.; FAROQHI Subjects of the Sultan.]. Смерть, согласно фирману султана Селима I (1515), ждала застигнутого за использованием печатного станка[164 - Mansel Constantinople, p. 45.]. Неспособность турок примирить ислам с научным прогрессом имела для них пагубные последствия. Некогда дав европейским ученым идеи и вдохновение, ученые-мусульмане теперь были фактически отстранены от исследований. Единственной западной книгой, до конца xviii века переведенной на ближневосточный язык, была книга о сифилисе[165 - Lewis What Went Wrong? p. 43.].

Ничто не иллюстрирует это расхождение лучше, чем судьба обсерватории, построенной в Стамбуле в 70-х годах xvi века для Такиюддина Мухаммада ибн Маруфа аш-Шами аль-Асади. Такиюддин, родившийся в Сирии в 1521 году и получивший образование в Дамаске и Каире, был одаренным ученым, автором многочисленных трактатов по астрономии, математике и оптике. Он спроектировал собственные, очень точные, астрономические часы и даже экспериментировал с энергией пара. В середине 70-х годов xvi века Такиюддин, будучи главным придворным астрономом, добился постройки обсерватории. Судя по всему, “Дом новых наблюдений” имел сложнейшее оборудование, сопоставимое с аппаратурой Ураниборга, обсерватории Тихо Браге. 11 сентября 1577 года над Стамбулом появилась комета, и это потребовало астрологического толкования. По некоторым свидетельствам, Такиюддин недальновидно интерпретировал его как предвестие победы турецкой армии. Шейх-уль-ислам Кадизаде убедил султана в том, что занятия Такиюддина, сующего нос в небесные тайны, в той же степени богохульны, как и астрономические таблицы (Зидж-и джедид-и Гургани) самаркандца Улугбека (вероятно, обезглавленного за подобные же безрассудства). В январе 1580 года – лишь 5 лет спустя после завершения строительства – султан приказал разрушить обсерваторию Такиюддина[166 - BARKEY Empire of Difference, pp. 232f.; ?HSANOGLU Science, Technology and Learning, p. 20. Также см.: MANSEL Constantinople, p. 46; VLAHAKIS ET AL. Imperialism and Science, p. 79.]. До 1868 года в Стамбуле не было обсерватории. Так духовенство лишило турок шансов на научный прогресс в тот самый момент, когда христианские церкви Европы начали ослаблять свой контроль над поиском знания. Достижения европейцев Стамбул отвергал как “тщету”[167 - ?HSANOGLU Science, Technology and Learning, p. 4.]. Наследие некогда знаменитого Дома мудрости растворилось в благочестии. Даже в начале XIX века Хюсейин Рыфкы Тамани, главный преподаватель Инженерной школы, еще объяснял курсантам: “Вселенная выглядит как сфера, центр коей – Земля… Солнце и Луна вращаются вокруг земного шара и относительно знаков зодиака”[168 - Barkey Empire of Difference, p. 233.].

Во второй половине xvii века, пока Османская империя пребывала в полусне, правители Европы поощряли развитие науки – как правило, игнорируя мнение церкви на этот счет. В июле 1662 года Карл II своей хартией утвердил Лондонское королевское общество по развитию знаний о природе (спустя два года после его создания в Грешем-колледже) “для развития физико-математического экспериментального исследования”. Основателями Общества, по словам его первого историка, были свободно допущенные люди различных религий, стран и занятий… Иначе невозможно было бы добиться исполнения широких деклараций. Они открыто заявили, что основывают институцию не на английской, шотландской, ирландской, папистской или протестантской философии, но на философии человечества… и положили начало многим великим достижениям[169 - SPRAT History of the Royal Society, pp. G}f.].

Четыре года спустя в Париже была основана Королевская академия наук – первоначально как картографический центр[170 - Fern?NDEZ-ArmesTO Pathfinders, p. 281.]. Так появилась модель для всей Европы. Среди основателей Королевского общества был Кристофер Рен – архитектор, математик, ученый и астроном. Карл II, поручивший Рену в 1675 году спроектировать Королевскую обсерваторию в Гринвиче, конечно, не ждал предсказаний исхода битв. Король хорошо понимал, что развитие настоящей науки отвечает национальным интересам.

Королевское общество заняло столь заметное место не столько благодаря королевскому патронажу: оно являлось частью научного сообщества нового типа, позволявшего распространять идеи и коллективно решать задачи благодаря открытой конкуренции. Классический пример – закон всемирного тяготения, который Ньютон, возможно, не вывел бы без Гука. Королевское общество (Ньютон возглавил его в 1703 году) стало центром научной сети. Конечно, наука тогда не была, да и не является теперь, всецело коллективным делом. Тогда, как и теперь, учеными двигали и честолюбие, и альтруизм, однако из-за необходимости публиковать результаты сумма знаний увеличивалась. Порой возникали ожесточенные споры о приоритете. Ньютон и Гук спорили, кто первым открыл закон всемирного тяготения (закон обратных квадратов) и постиг истинную природу света[171 - Gribbin Fellowship, pp. 253f.]. Ньютон вел столь же постыдный спор с Лейбницем, отвергавшим идею всемирного тяготения как некоторое “оккультное качество”[172 - HALL Philosophers at War.]. Действительно, между метафизиками с континента и эмпириками с Британских островов имелось недопонимание. Казалось вероятнее, что именно сторонники эмпирического направления с его идеалом опытного знания добьются прогресса в технике, без которого не было бы Промышленной революции (см. главу 5)[173 - STEWART Rise of Public Science, p. 258.]. Путь от законов Ньютона до паровой машины Томаса Ньюкомена (откачивавшей воду из угольных шахт в Уайтхейвене в 1715 году) короткий и прямой, хотя Ньюкомен был скромным кузнецом из Дартмута[174 - ALLEN Steam Engine; ALLEN 17цand Other Newcomen Engines.]. Не случайно три из важнейших новинок – паровой двигатель Джеймса Уатта (1764), определявший долготу морской хронометр Джона Харрисона (1761), прядильная ватермашина Ричарда Аркрайта (1769) – были изобретены в одной и той же стране в одно и то же десятилетие.

Ньютон умер в марте 1727 года. Его тело в пышном убранстве на 4 дня выставили в Вестминстерском аббатстве, а на похоронах гроб сопровождали два герцога, три графа и лорд-канцлер. Это видел Вольтер. Пораженный философ после возвращения во Францию записал: “Я видел, как математика – лишь потому, что он был велик в своем призвании, – хоронили как короля, который был милостив к своим подданным”. Наука и государство на Западе стали партнерами. И ни один монарх не продемонстрировал преимущества этого партнерства лучше, чем друг Вольтера Фридрих Великий.

Осман и Фриц

Спустя 70 лет после осады Вены два человека стали воплощением расширяющегося разрыва между западной и конкурирующей с ней мусульманской цивилизациями. Осман III лениво правил из Стамбула империей, клонящейся к упадку, а Фридрих Великий проводил реформы, которые сделали Пруссию олицетворением эффективности и рациональности. Османская империя казалась столь же сильной, как и в дни Сулеймана Великолепного, однако с середины xvii века испытывала острый структурный кризис. Налицо были бюджетно-налоговый (государственные расходы значительно превышали поступления) и валютный кризис – в виде пришедшей из Нового Света инфляции, сопровождавшейся порчей монеты и ростом цен[175 - GOLDSTONE Revolution and Rebellion, p. 367. Также см.: Ger-BER Monetary System; PAMUK Prices.]. При визирях из семьи Кепрюлю – Мехмед-паше, Фазыл Ахмед-паше и его названом брате Кара Мустафе-паше шла постоянная борьба за то, чтобы покрыть расходы огромного султанского двора, держать в узде янычар (пехоту, некогда дававшую обет безбрачия, а теперь ставшую своего рода потомственной самовластной кастой), а также наместников отдаленных областей империи. Росла коррупция. Усиливались центробежные тенденции. Власть землевладельцев-сипахов падала. Мятежники (например, джелали в Анатолии) бросили вызов центральному правительству. Также существовал религиозный конфликт между ортодоксальным духовенством (Кадизаде Мехмет и другие), которое объясняло все неурядицы отходом от слова Пророка[176 - GOFFMAN Ottoman Empire and Early Modern Europe, p. 119.], и суфийскими мистиками, например Бурханеддин Сиваси[177 - SHAW History of the Ottoman Empire, p. 207.]. Прежде чиновников набирали из рабов (система девширме), нередко из христиан с Балканского полуострова. Теперь же, казалось, занятие должностей и продвижение по службе больше зависели от взяток и связей, нежели от способностей. Размер взяток вырос, поскольку люди стремились использовать должности для обогащения[178 - LEWIS Middle East, p. 126. Также см.: GOLDSTONE Revolution and Rebellion, pp. 378f.]. Падение административных стандартов можно проследить по государственным документам. Так, отчет о переписи 1458 года составлен безукоризненно, а к 1694 году аналогичные бумаги стали составлять предельно неряшливо, с сокращениями и исправлениями[179 - LEWIS Modern Turkey, p. 23.]. Турецкие чиновники хорошо понимали, что происходит, но единственным средством, которое они могли порекомендовать, было возвращение к старым добрым временам Сулеймана Великолепного[180 - COLES Ottoman Impact, p. 163.].

Возможно, наиболее серьезной проблемой Турции являлось измельчание султанов. Часто происходили перевороты. Между 1566 годом, когда умер Сулейман Великолепный, и 1648 годом, когда взошел на трон Мехмед IV, правило 9 султанов, причем пятерых из них свергли и двоих убили. Многобрачие предполагало, что султаны не испытывали тех трудностей, что христианские монархи вроде Генриха VIII (тот, желая обрести наследника, женился 6 раз). В Стамбуле ситуация была иной. Лишь один из обычно многочисленных сыновей султана мог стать правителем, и до 1607 года остальных неизменно душили, чтобы застраховаться от их притязаний на трон. Это едва ли способствовало сыновней любви. Судьба Мустафы, старшего и самого способного сына Сулеймана, оказалась вполне типичной. Его убили в шатре собственного отца из-за интриг второй жены султана, мачехи Мустафы, устраивавшей судьбу собственных детей. Другой сын, Баязид, также был задушен. К моменту восшествия на престол Мехмеда III в 1597 году погибли 19 из его братьев. После 1607 года практика избиения была оставлена в пользу первородства. Младших сыновей заточали в гарем, где жили жены, наложницы и дети султана[181 - MANSEL Constantinople, pp. 86–96; GOODWIN Lords of the Horizons, p. 168.].

Характеристика обстановки в гареме как “нездоровой” явно недостаточна. Осман III взошел на престол в возрасте 57 лет, причем 51 год он провел в гареме. Ко времени воцарения Осман III, почти ничего не знавший о собственном государстве, приобрел такую ненависть к женщинам, что носил обувь, подбитую железом. Предполагалось, что, заслышав его шаги, женщины будут прятаться. Полвека избегания наложниц едва ли были хорошей подготовкой к управлению империей. В странах, лежащих к северу от Балкан, жизнь королей была совсем иной.

“Правитель – первый слуга государства, – писал Фридрих Великий в 1752 году в первом из двух политических завещаний, обращенных к потомкам. – Ему хорошо платят, так что он может содержать себя в добром порядке, но взамен от него требуется… труд на благо державы”[182 - CLARK Iron Kingdom, p. 240.]. Сходные мысли высказывал прадед Фридриха – “Великий курфюрст” Фридрих Вильгельм I, превративший разоренный войной Бранденбург в ядро государства с самым жестким в Центральной Европе управлением, с финансовой системой, основанной на эффективной эксплуатации обширных казенных земель, с опорой на лояльных землевладельцев, пригодных и для военной, и для чиновничьей службы, а также с вымуштрованной армией, набранной из крестьян. К 1701 году, когда сын Фридриха Вильгельма I Фридрих I стал королем Пруссии, государство казалось самым близким приближением к идеальной абсолютной монархии, которую Томас Гоббс рекомендовал как противоядие от анархии. То был молодой, поджарый Левиафан.

Контраст с Турцией хорошо заметен в резиденции Фридриха Великого в Потсдаме (ее спроектировал сам король). Это скорее вилла, чем дворец, и, хотя она называлась Сан-Суси, “без забот”, ее хозяин забот вовсе не избегал: “У меня нет интересов, которые не являются интересами и моего народа. Если они несовместимы, то предпочтение должно быть отдано благосостоянию и пользе страны”.

Простое убранство Сан-Суси служило примером для прусской бюрократии. Ее лозунгами стали строгая самодисциплина, железный порядок и абсолютная неподкупность. В Сан-Суси Фридрих держал малый штат слуг: 6 посыльных, 5 лакеев, 2 пажа. А вот камердинера у короля не было, поскольку его гардероб отличался простотой: как правило, он носил старый мундир в пятнах от нюхательного табака. Фридрих считал, что монаршее облачение непрактично, а корона – это просто “шляпа, не защищающая от дождя”[183 - YBARRA, T. R. Potsdam of Frederick the Great – After William II // New York Times, 10 September 1922.]. По сравнению со своим венценосным коллегой из дворца Топкапы прусский король вел монашескую жизнь. Вместо гарема у Фридриха была одна жена – Елизавета Кристина Брауншвейгская, – которую он, впрочем, терпеть не мог. “Мадам располнела”, – так король поприветствовал супругу после одной из долгих разлук[184 - CLARK Iron Kingdom, p. 189.]. Контраст заметен и в документах. Каждое мгновение жизни прусского кабинета, тщательно запротоколированное, – полная противоположность турецким обычаям ведения дел xviii века.

Лорд Байрон однажды написал другу: “Модные пороки в Англии – разврат и пьянство, в Турции гомосексуализм и курение, мы предпочитаем девушку и бутылку, они трубку и катамитов”[185 - Письмо к Генри Друри от 3 мая 1818 года. – Прим. пер.]. Фридрих Великий, отец просвещенного абсолютизма, возможно, был бы счастливее, если бы жил при османском дворе. Впечатлительный интеллектуал, вероятно с гомосексуальными наклонностями, прошел строгое, порой садистское, обучение под руководством своего отца Фридриха Вильгельма I – человека вспыльчивого и грубого.