Илиннарэ

Разлепил один глаз, высмотрел источник звуков, пригляделся – и с облегчением понял, что по-прежнему спит. Отвернулся и закрыл глаз обратно.

«…А забавно было бы – проснуться „туда“. Опять на диванчике в прихожей, с Женькой под боком… с ней даже одеяла не надо было… И экзамены можно было бы пересдать… И никакой работы…»

«Неконструктивные мысли», – отрезал суровый голос в голове. – «Вообще, давай просыпайся. Жратеньки хо!»

Данька вздохнул, напрягся и проснулся еще раз. Звуки, что интересно, не изменились, только стали громче. Разлепив на этот раз оба глаза, он уставился в их сторону.

«?»

«??..»

«?!?»

Видимо, услышав его бульканье, Даша повернула голову. Не прекращая при этом двигаться. Вве-е-ерх… вниз! Вве-е-ерх… вниз! Аа-а… ах! Аа-аа… ахх!

Данькин сосед Эдик, на котором она прыгала, тоже приподнял голову и стал с интересом наблюдать за реакцией. Понаблюдав и сделав выводы – улыбнулся широко и добро, протянул руку и ухватил Дашеньку за грудь. Потрепал, гыгыкнул, пробормотал: «ы, ща глазки выпадут… Дашк, иди сюда, хва на придурка пялиться!»

Та напоследок скорчила Даньке презрительную морду, а потом отвернулась и с сытым урчанием улеглась на Эдика. Не прекращая двигаться: вверх… вни-из… вперед… наза-ад…

Тогда он поднялся, оделся, взял рюкзак и молча вышел. Сначала в коридор, потом в подъезд и на улицу. А что оставалось делать – кухонным ножом их резать? Так он даже хлеб режет с трудом, полгода не точен. И вообще, как можно – это же Даша! Его Дашенька!

Удивительными были эти полтора года. В них вместилось столько, что вспомнить отдельные события не получалось. Будто все происходило одновременно: ежедневная гонка по адресам с полным рюкзаком срочных пакетов, первая зарплата и первые самостоятельно купленные ботинки, свидания и прогулки с Дашенькой – сначала тайно, затем уже в открытую, после ее дня рождения; первая попытка поаскать вдвоем, ее серьезное: «Дань, нам надо репетировать, у нас получается»; сами репетиции, сначала у нее дома, потом – после скандала с родителями – на флэтах у друзей; ее расспросы, его рассказы, разговоры допоздна; «…мне даже вино никогда не разрешали…»; первый рассвет вместе, первый автостоп, первая ссора – нелепая, от жуткой усталости, на вписке, где из-за тесноты пришлось спать под кухонным столом – и первое примирение наутро; приезд Дониных-старших, откуда-то про все узнавших, неделя криков и угроз, попытки отволочь сына к психиатру, Дашино ледяное: «…вы взрослые люди, и он не ребенок – может быть, пусть сам решает? Я считаю, что он – прав, а вы – нет!»; их печальное отбытие и ее победное «за нас с тобой!», первая «настоящая» ночь, слезы и нежность, и снова – работа, встречи, поездки, репетиции, работа, работа, работа…

«Где-то я ее упустил…», – думал Данька, механически отшагивая линию за линией. – «Где-то она от меня оторвалась… а я не заметил. Слишком быстро все случилось. Раз – она маленькая девочка со скрипкой, наивная и нежная. Два – она взрослая девушка, красивая, умная, смелая… Самостоятельная. Давно ведь на Эдю посматривала, мне бы понять, а я…»

«А что я?» – размышлял он мрачно, шагая по набережной. – «Что я такое, собссно? Да ничего! Нищее удолбище без перспектив. Дохлятина, пятнадцать кило поднять – уже подвиг. Трахаться толком не умею. Музыкант такой, что удавить мало. Лентяй принципиальный. Автостопщик… фе… не смешите мои тапочки. Так и правильно она сделала! Нечего на нее обижаться! Она достойна большего, а я получил, что заслужил! Умница ты, Дашка!»

Остановился у моста, решительно вытащил телефон и набрал заветный номер. Дашенька, что поразительно, ответила: то ли была в хорошем настроении после чудной ночки, то ли просто не разглядела спросонья, кто звонит.

– Дашонок! – заорал ей Данька, абсолютно счастливый в этот момент. – Любимка! Я тебе желаю счастья, честно! Ты самая классная в мире, ты солнышко, ты лучшая, ты вообще!!! Спасибо тебе за все, слышишь? За все!

– Пссиих… – сонно фыркнула Дашка, но было слышно: польщена. – …Ты это, Дон… Ты тока без глупостей, угу? Я тебе тоже, на самом деле, счастья желаю. Извини. Ага? Ну так получилось. Ну…

– Дашуунечка, – нежно пропел Даник. – Ты не виновата. Не парься, как говорится. Это я дурак. Ну, у каждого свой путь, верно? Мой – дурацкий, твой – счастливый. Ладно, пушистик, баюшки. Светлых снов. Спи спокойно, обещаю тебе глупостей не делать… ну, кроме одной…

Идея грохнула в башке, как петарда. Не прерывая разговора, Данька размахнулся и запустил телефон по крутой дуге в реку. Досмотрев, как тот долетел и булькнул – счастливо засмеялся, представив, как сейчас запаникует Дашка, отвернулся и зашагал в сторону рассвета. Надо было найти скамейку и покемарить хоть пару часов перед работой.

***

К исходу третьего дня он ощутил наконец, что «дошел» и стоит на границе. Следующий день должен был его или убить, или сделать бессмертным. Под черепной крышкой пели трубы и гремели копыта, движения стали выверенными и экономными, план действий простирался вперед на много часов и пересчитывался в деталях ежеминутно, хотелось улыбаться и поздравлять всех встречных… неважно, с чем. С наступающим. С Днем ПобедЫ!

С трудом подавив желание обнять дежурного мента в метро, Данька окинул мысленным взором карту города, и поехал ночевать на Витебский вокзал. На Московском его рожа наверняка примелькалась за две ночи, там могли докопаться – а сегодня следовало выспаться. Да и помыться неплохо бы.