Один на один

Почему-то именно это равнодушно-ироничное движение ужасно оскорбило Савелия Сергеевича.

– А знаете, Михаил, – чуть срывающимся, звенящим голосом начал он, – а вы ведь зря так легкомысленно от меня отмахиваетесь. И сейчас, простите, вы напоминате мне ребенка, который, увлекшись новой игрушкой, задвигает в угол старую.

– Игрушки? – пришла очередь побагроветь Шестакову. – Ну и сравненьица у вас, господин Профессор!

– Ага! – страшным голосом произнес СССР. – Вот уже «господин», а не «товарищ»!

Мухин, в предчувствии скандала, переводил умоляющий взгляд с Профессора на Мишу, но не мог произнести ни слова.

– Вас не устраивает мое сравнение? Я могу привести другое, и даже не одно. Вы, вероятно, относитесь к тем современным господам, которые берутся в одиночку спасать мир? И всерьез убеждены, что главный принцип жизни – неистребимое и всеразрушающее: ввяжемся, а там разберемся! Пора бы уже переболеть этой детской болезнью и начать наконец думать! Думать хоть чуть-чуть, а потом уже действовать!

– Уж не вы ли будете учить меня думать? – Шестаков медленно встал, и у Толика вдруг мелькнула жуткая мысль, что он сейчас ударит Профессора.

– Буду! – срывающимся голосом крикнул Савелий Сергеевич, и сразу стало ясно, что разговаривать в таких тонах он совершенно не умеет. – Уже в течение, как минимум, недели я наблюдаю за вашей активной деятельностью. Не надо быть гениальным провидцем, чтобы понять: здесь готовится боевая акция. Проще говоря, вы собираетесь воевать. Прекрасно! С кем? С крысами! Вот этим! – Нельзя не признать, что Профессору вполне удалось эффектно открыть ящик с винтовками. – И где? На территории противника! В плохо освещенных тоннелях, с массой боковых ходов, низкими потолками, проводами на стенах… Простите, но вы – скверный полководец. Мы не знаем, почему люди сходят с ума в метро, а вы собираетесь запустить сюда вооруженных неподготовленных людей! Вы не подумали о том, что они могут просто-напросто сгоряча перестрелять друг друга?

Шестаков так же медленно сел. Тысячи самых злых и обидных слов еще вертелись у него на языке. Но теперь все они предназначались ему самому. Страшным усилием Миша проглотил свое самолюбие и глухо сказал:

– Савелий Сергеевич, я болван.

И снова, как две недели назад, СССР сидел за столом и перебирал бумаги в черной папке. Теперь он это делал уже по-хозяйски, кратко комментируя полученные сведения. Он оценил мужественное признание Миши, поэтому старался говорить по возможности мягко и деликатно.

– Я начал догадываться об этом уже после третьего визита… Смотрите. Все галлюцинации имели, так сказать, бытовую окраску… Жуткие, нелепые видения, но совершенно жизненные: утопленники, радиация, серьезная травма… Я не нашел ни одного человека, который бы видел нечто сверхъестественное…

– М-м-м… – Толик хотел было что-то сказать, но лишь вопросительно глянул на Шестакова.

– Простите? – После своего недавнего бурного монолога СССР вернулся в привычный образ интеллигентного человека. – Вы что-то хотели сказать?

– Да… – Мухин помялся. – Вот вы говорите: ничего сверхъестественного. А я помню, что одна женщина… Давно еще… Помнишь, Мишка?

– Калашникова Антонина Васильевна, – по памяти процитировал Шестаков, – дежурная по станции «Площадь Мужества». Остановила эскалаторы. Жертв нет. Только народу много попадало.

– Вот-вот! – Толик смущенно глянул на Профессора. – Мне кажется, она-то как раз полную чертовщину видела…

СССР кивнул:

– Да, да, я понимаю, о чем вы говорите. Яркое, с многочисленными красочными подробностями видение. Врата ада. Я ездил к Антонине Васильевне. Она сейчас живет за городом у матери. Сейчас отвечу. Поймите, когда я говорю о сверхъестественном, я имею в виду образ или ситуацию, которым неоткуда взяться в нашей реальной жизни. То есть вы можете прочитать на ночь бредовую статейку в газете, затем лечь спать и во сне увидеть зеленого инопланетянина с тремя глазами. Но все это – плоды чьей-то глупой фантазии. Здесь же мы имеем дело с одной из самых устойчивых и тщательно – веками! – разрабатываемой идеей.

– Какой? – не понял Миша.

– Религией. Мне удалось поговорить не только с Антониной Васильевной, но и с ее матерью. Это очень пожилая и строгая женщина. Самое главное, что они – староверы. Настоящие, ортодоксальные, для которых загробная жизнь – такая же реальность, как для вас, Михаил, простите, Уголовный кодекс.

– Почему «простите»?

– Я побоялся, что вас может обидеть такое сравнение…

Шестаков только махнул рукой:

– Ничего. Я, кажется, понял, к чему вы клоните. Все эти, м-м-м, черт, потерпевшие… короче, каждый увидел то, чего больше всего боялся?

– Именно! Вот это-то и странно. Я проглядел литературу, правда, очень наспех, но не нашел описания галлюциногена с подобным действием. То есть когда или из подсознания, или из глубин памяти вытаскивается самый большой страх. Далее… Я много думал… – СССР покопался в папке, достал из нее листок и положил сверху. – Чтобы не утруждать вас длинными рассуждениями, я просто сообщу свои выводы. Удивительные, надо заметить, выводы… – Тут он снова перебил сам себя, и Миша подумал, что Профессор хоть и пообещал не утруждать, но говорит на самом деле ужасно длинно, если не сказать – занудно. – Это даже не назвать выводами. Это скорей констатация странностей. Итак. Во-первых. Неожиданность появления феномена.

– Ох, Савелий Сергеевич, мы же не научную статью обсуждаем! – взмолился Толик. – Давайте на русский разговорный перейдем.

– Хорошо… Сейчас… сейчас… – СССР прокашлялся и начал довольно бойко: – Ни с того ни с сего люди в метро начинают видеть кошмары. – Для убедительности он даже начал загибать пальцы. – Видят они то, чего больше всего боятся. Это необычно, и это во-вторых. И третье. Вам не показалось странным, что пострадавших не так уж много?

– Чего-о? – Шестаков ожидал от Профессора чего угодно, но только не такого нелепого вопроса.

– Я исхожу из логики. Если этот предполагаемый странный галлюциноген существует, то воздействует он явно через дыхательные пути. Проще говоря, это газ.

– Ну! – Толик, похоже, ухватил мысль, потому что глаза его загорелись.

– Я специально спрашивал пострадавших: были ли рядом еще люди?

– Конечно, были, метро все-таки…

– Вот и они отвечали так же! – СССР вскочил. – Тогда почему с остальными ничего не произошло? У нас всего два случая, где больше одного пострадавшего! Вот… Братья Спицыны… И еще… минутку… Юргачев и Половцев. Все. Если взглянуть в целом, можно утверждать: действию галлюциногена подвергаются не все, а только сильные, цельные, волевые люди.

– Откуда же у них кошмары, если они такие сильные?

Профессор посмотрел на Шестакова, как на ребенка:

– Михаил, уж вы-то должны знать, что смелый человек не тот, кто ничего не боится, а тот, кто умеет превозмогать свой страх… Это азбучная истина…

– Но… тогда получается полная чертовщина! – не выдержал Мухин. – Выходит, эти гады еще выбирают себе жертв?

– Не думаю, что все так сложно. Я бы сказал, что мы просто имеем дело с избирательным действием какого-то вещества.

СССР замолчал, вглядываясь в лица Толика и Миши. Оба сидели, задумавшись. По лицу Мухина можно было сказать, что он просто переваривает полученную информацию. Шестаков же мрачнел на глазах.

Профессор решился нарушить молчание:

– Теперь вы понимаете, Михаил, почему я так настойчиво пытался с вами поговорить? Вы ведь, кажется, создаете некую боевую группу? Я бы посоветовал крайне осторожно набирать людей. Пока мы не знаем, как защищаться от этого галлюциногена…

– А если просто – противогазы? – оживился Толик.

– Шикарная мысль. – Миша оперся подбородком на руки, поэтому голос его звучал глухо и обреченно. – Противогазы, приборы ночного видения и винтовки с оптическим прицелом. Уж лучше сразу заказывать скафандры.

– Нет, нет, я имел в виду совсем другой способ…

– Какой?

– Постараться найти людей, не подверженных этому действию.

– Час от часу не легче! – Шестаков опять начинал злиться. – Что ж мне, детей в команду набирать? Если все, как вы говорите, волевые и цельные, начинают биться в истерике, на хрена мне толпа хлипаков и сопляков?

– Куда ни кинь, всюду клин… – грустно констатировал Мухин.

– Да нет же! – СССР замахал руками. – Все можно сделать проще. Нужно сразу отсеивать кандидатов с затаенными страхами. Не может быть, чтобы каждого смелого человека в детстве напугали лягушкой!