Один на один

СССР

С момента их знакомства прошло ровно две недели.

Вечно мрачный Шестаков и любознательный Мухин прочно вошли в жизнь Савелия Сергеевича. Уже почти все сотрудники узнавали по телефону голос Толика, на «Политехнической» СССР проходил в метро бесплатно, а Витек Гмыза собственноручно написал для сестры Профессора рецепт «корейской капусты».

А результаты?

Единственным пока и самым неожиданным результатом была, извините, беременность Матильды. Несчастное животное, пережившее тяжелейший стресс из-за вынужденного побега, оказывается, подверглось насилию со стороны грубых диких тварей! И, мало того, этот инцидент имел последствия! Профессор переживал ужасно. Матильда же, придя в себя по возвращении домой, казалось, напрочь забыла о своем приключении. Она с аппетитом принимала пищу, гоняла по длиннющему коридору морскую свинку Дуську и на прежней скорости удирала от обоих котов, не обращая внимания на злополучные «последствия», потихоньку распиравшие ее брюшко.

В лаборатории был полный (как это метко назвал бы Виктор Гмыза) «тухляк».

Крысы, как и положено по науке, попривыкнув к ловушкам, начали исправно попадаться. Сбылись Мишины ядовитые слова: Савелий Сергеевич дествительно стал «торчать на работе до ночи». После аккуратных, чистеньких лабораторных подземные родственники Матильды вызывали у Профессора чувство брезгливости. Вскрывать эти блохастые и грязнейшие экземпляры приходилось в отдельном «боксе», соблюдая все меры предосторожности, – за один особо урожайный день, например, у Профессора запросто уходило до трех пар отличных финских одноразовых перчаток. Как-то вечером в комнату к СССР наведался начальник лаборатории, заинтересованный столь внезапным проявлением трудового рвения своего сотрудника.

– Савелий Сергеевич, – ласково начал он, – да вы, никак, мой дорогой, за кандидатскую взялись? Не поздновато?

СССР натужно покраснел. И поскольку врать не умел вовсе, принялся что-то длинно и путано объяснять про эволюцию генотипа, подавление метаболизма антропогенными факторами и прочие тонкие материи. Ему удалось быстренько забраться в такие дебри, что начальнику осталось лишь покивать с умным видом и уйти, пожурив напоследок за неэкономное отношение к материалам и оборудованию.

Нет, не приносила Профессору эта работа никакого удовлетворения. Ищи то, не знаю что. Приходилось потрошить и проглядывать от кончика носа до кончика вонючего коричневого хвоста каждую пойманную крысу. Если они на самом деле носители какого-то галлюциногена или отравляющего вещества, то:

– где-то оно должно вырабатываться;

– где-то оно должно храниться;

– как-то они его должны выделять в воздух (плевать или пукать, в конце концов!).

Десятки выпотрошенных грызунов – и ни одного ответа.

К середине второй недели Савелий Сергеевич решил немного развеяться, а заодно и попытался подойти к проблеме с другой стороны. Он взял на работе несколько дней отгулов и решил еще раз встретиться и поговорить с пострадавшими. Ну, не со всеми – с кем удастся, кто будет не против. Миша эту затею не одобрял, но вызвался ехать с ним.

– Простите, Михаил, – как можно мягче отговаривал его СССР, – ни в коем случае не хочу вас обидеть, но разговор предстоит доверительный, я бы даже сказал – интимный. А вы с людьми разговариваете несколько резковато.

– Угу, угу, резковато! – подхватил Толик. – Это у него с ментов еще осталось. Бывало, войдет, только поздоровается, а ты уже чувствуешь себя главным подозреваемым!

– Муха! А в глаз? – Шестаков почти привык к тому, что Толик «спелся» с Профессором, но иногда эта парочка его сильно раздражала.

– Вот! Я же говорил!

– Не ссорьтесь, друзья мои! Михаил, поймите, мне кажется, будет полезно поподробнее узнать об этих людях.

– Зачем?

– Может быть, это поможет разобраться в механизме действия галлюциногена…

– …которого еще никто не нашел, – язвительно добавил Шестаков.

– Не беда. Найдем.

И вот уже три дня парадный плащ СССР (темно-синий югославский, надевается для официальных встреч, вполне еще хорош, пятнадцать лет назад жена в Военторге покупала) мелькал то тут, то там по всему Питеру. Под мышкой у Профессора была зажата уже знакомая нам черная папочка. Люди шли на контакт в основном охотно. В наше суетливое время не так уж много найдется желающих выслушивать чужие заморочки. А как раз слушателем Савелий Сергеевич был самым благодарным. После каждого визита, примостившись на какой-нибудь лавочке или подоконнике, он добавлял своим куриным почерком несколько фраз к сухому описанию происшествия.

В целом картина получалась ясная. Может быть, даже слишком ясная для такого сложного явления, как галлюцинация.

Для начала Профессор отделил описания происшествий в вагонах от случаев на платформах. Хотя бы потому, что последние имели, как правило, более тяжелые последствия. Два случая со смертельным исходом – обезумевшие люди толкали пассажиров под поезд. И неизвестно, сколько еще невыявленных трагедий, когда некого уже было спрашивать, почему человек упал на рельсы. К тому же на платформах галлюцинации имели другой масштаб, что ли… Взять хотя бы последний случай, когда ветеран войны, заслуженный учитель РСФСР, принял подходящий поезд за фашистский танк. Руки пожилого человека тряслись, а лицо пошло красными пятнами, когда он рассказывал об этом Савелию Сергеевичу. Беседа вышла недолгой, так как родственники ветерана сильно беспокоились о его здоровье. Но СССР успел узнать, что подобный эпизод – то есть человек один на один с танком, гранаты кончаются – уже был в жизни старого солдата. И навсегда остался в памяти.

– Я много пожил, много повидал, – признавался ветеран, – но так страшно, как тогда, в сорок втором, никогда не было. А вот теперь – такая напасть! Как наяву все увидел!

Удивляла яркость впечатления. Пострадавший почувствовал даже жесткую сухую траву под рукой.

У всех случаев, происходивших в вагонах, была одна общая особенность. Толчком к галлюцинации обычно служила какая-то незначительная деталь. И далее – словно срабатывал некий катализатор.

«Пострадавший С.

В 10.30 вошел в поезд на станции «Гражданский проспект». Сел примерно в середине вагона. Газету купить не успел, поэтому стал просто рассматривать пассажиров. Прямо перед ним стал мужчина в темно-сером плаще. Буквально через несколько секунд С. почувствовал сильный страх. Причем не перед человеком, а именно перед этим плащом. Глухая застежка, необычно тяжелая ткань. Спустя короткое время С. догадался, что плащ – просвинцованный. Поднял глаза и увидел, что лицо стоящего закрывает респиратор. Откуда-то в руках у мужчины появился дозиметр. Он навел его на С. Судя по сильному треску, С. догадался, что получил огромную дозу облучения. В ужасе нажал кнопку экстренной связи «пассажир – машинист». Снят с поезда на станции «Академическая». Госпитализирован. Алкоголем не злоупотребляет. Ранее ни в семье, ни у самого С. психических отклонений не наблюдалось. Полностью пришел в себя через сутки».

Сам Игорь Статицкий рассказывал эту историю гораздо красочней. Ему ли не знать, как трещит дозиметр в ста метрах от четвертого энергоблока…

«Пострадавшая Д.

Ехала на работу с обеденного перерыва. Села в первый вагон на станции «Академическая». Немного опаздывала, поэтому не успела дома покрасить губы. Достала пудреницу, губную помаду. В зеркальце увидела свое лицо, стареющее на глазах. Хорошо запомнила, как мгновенно поседели волосы и провалился беззубый рот. Сильная истерика. Госпитализирована «Скорой помощью» со станции «Политехническая». Пришла в себя через десять часов. До сих пор устойчивый страх перед зеркалами. Алкоголем не злоупотребляет. Ранее ни в семье, ни у самой Д. психических отклонений не наблюдалось».

Красивая, моложавая дама. Ни за что не дашь ей ее сорока семи. Сильный характер, ответственная должность. Полгода назад вышла замуж за человека младше ее на пятнадцать лет.

«Пострадавшие братья С. Близнецы. 43 года. Живут в Ленинградской области. Приехали в Санкт-Петербург в гости. Вышли из пригородной электрички. Пережидали толпу, купили пива, покурили на платформе. Вошли в метро на конечной станции „Девяткино“. Сели в первый вагон. Напротив сел мужчина в мохнатом свитере зеленого цвета. Буквально через несколько секунд после отправления поезда практически одновременно братья обратили внимание на этот свитер. Оба видели, как шерсть превращается в водоросли, лицо сидящего человека бледнеет и раздувается. Одновременно вагон начал наполняться водой. При подъезде к станции „Гражданский проспект“ они уже сидели в затопленном вагоне, полном утопленников. Прибывший врач зафиксировал шоковое состояние и сильнейший бронхоспазм. У одного из братьев остановилось дыхание. Госпитализированы в тяжелом состоянии».

Поговорить ни с одним из братьев Спицыных Профессору не удалось. Их лечащий врач, удивительно любезная и сообразительная дама, охотно сообщила, что подобные случаи хоть и крайне редко, но все же наблюдаются у однояйцевых близнецов. Причину внезапного помрачения рассудка у двоих взрослых, здоровых крепких мужиков врач видела в неумеренном потреблении суррогатного алкоголя.

СССР не угомонился, а съездил в родную деревню Спицыных, где и узнал, что, во-первых, братья никаких суррогатов век не пили, да и зачем, когда дома завсегда в шкафу «четверть», не меньше, родного, «картофельного». И во-вторых, что отец близнецов утоп, уж годков тридцать как. Пошел купаться да, видать, в тине завяз. Только через десять дней его к берегу и прибило. Мальцы его как раз по берегу шастали. Ну и нашли. Переживали тогда шибко.

«Заметим, что пострадавшие – в основном мужчины. Не наблюдалось ни одного случая галлюцинаций у детей», – написал Савелий Сергеевич на отдельном листке.

– Ну и что? – нетерпеливо спрашивал Шестаков, быстро листая папку. – К чему нам эта лирика?

– Как это к чему? – СССР, как обычно в разговоре с Мишей, начал багроветь. Он совершенно не привык, чтобы его труды обзывали «лирикой» и относились столь легкомысленно. – Вы что, не видите закономерности?

Разговаривать было страшно неудобно. В комнату непрерывно входили и выходили люди, приносили какие-то ящики, что-то постоянно спрашивая у Шестакова.

– Знаете, Михаил, я лучше попозже зайду, – предложил СССР.

– Хорошо, – как-то слишком равнодушно отозвался Миша. – Да, а как с уловом быть? Сегодня три штуки попалось. И вчерашних две. Заберете?

– Заберу, – покорно ответил Профессор.

К вечеру подсобка уже не так сильно напоминала штаб, как днем. Толик уютно пил чай, вяло переругиваясь с Шестаковым. Миша выглядел уставшим, но глаза его глядели весело.

– …Завтра подписываю последние бумаги – и вперед, – говорил он Мухину.

– А по-моему, ты торопишься, – заметил Толик, отставляя пустую чашку. – У нас и доказательств почти нет.

– Все вопросы к товарищу Профессору. – Миша сделал в сторону СССР широкий приглашающий жест.