Александровские Кадеты. Смута. Том 1

– Не зна-аю… в Горсправку ж не пойдёшь, верно? Да они могли где угодно оказаться, война знаешь как людей раскидывала?

– Они особенные, – вздохнула Юлька. – Ну совершенно на нас непохожи!

– Вот и моя ба говорит, что мы совсем-совсем другие…

Дом, где жила Юлька, стоял в середине Куйбышева, Игорька – подальше, на самой площади Революции. Не сговариваясь, они доехали до самой Петропавловки и потом медленно, нога за ногу, доплелись до Юлькиной подворотни.

Постояли там. Домой Юльке тащиться не хотелось совершенно. Что у них там сейчас, в их коммуналке? На кухне тётка Петровна опять небось кипятит бельё – она его всё время кипятит, так что пар по всей кухне и штукатурка обваливается, а ей хоть бы хны. Соседка Евгения Львовна наверняка урезонивает своего великовозрастного сынка, который пьёт и больше двух месяцев ни на одной работе не задерживается. Пенсионер Ефим Иваныч, разумеется, как всегда, ругается с пенсионеркой Полиной Ивановной, из-за чего – неведомо, они каждый день бранятся. Наверное, просто от скуки.

И тут Юльку взяла вдруг такая тоска, что, наверное, именно она и зовётся в книжках «недетской». И, наверное, с той тоски она и сказала вслух такое, что девочке говорить ни в коем случае не полагалось:

– Игорёх… а можно к тебе сейчас пойти?

Но Игорёк этому ничуть не удивился.

– А то! Пошли, конечно же! – сказал решительно.

От Юлькиного дома к Игорьковому они почти бежали.

Дверь Игорь отпер своим ключом и с порога завопил радостно:

– Ба! Ба, мы дома! Мы… с Юльк… то есть с Юлей Маслаковой! – Нет, до конца его бравады не хватило, чуток смутился; Юлька же вдруг совсем застыдилась и покраснела. Как это так, явилась домой к мальчику, да ещё и сама напросилась!..

Из кухни появилась бабушка Игорька и, словно ничего иного она никогда и не ожидала, положила обе ладони Юльке на плечи.

– Юленька! Дорогая моя, заходи, заходи. Какая ты молодец, что зашла! Голодная небось? Садись, садись, у нас сегодня пирожки – и с мясом, и с капустой, и с вареньем…

Юлька была голодна. Но чем кормили в школе, в рот брать было решительно невозможно. Конечно, мама в таких случаях говорила – «значит, никакая ты не голодная по-настоящему, иначе бы всё съела, как мы в детдоме!».

Тем более пирожки. Пирожки были деликатесом. Мама не пекла – попробуй испеки что-нибудь в коммуналке!

Юлька и глазом моргнуть не успела, а уже оказалась в знакомой гостиной, за накрытым столом, и от запаха пирожков у бедняжки чуть в голове не помутилось.

Пришёл и профессор Николай Михайлович, тоже обрадовался Юльке, стал расспрашивать, как они с мамой, не обижает ли их Никаноров…

Дядя Серёжа, увы, их как раз обижал. Хотя и непонятно за что – последние дни ходил злющий, словно Главный Буржуин из «Мальчиша-Кибальчиша». Кричал на маму. Рявкал на неё, Юльку. Грозил ремнём. Она стала его бояться.

– Он же с вами не живёт, Юлечка?

– Нет, не с нами. У него квартира отдельная, от работы. Нам туда нельзя… – и отчего-то Юльке стало очень, просто ужасно обидно. Мама у неё – из детдома, бабушка с дедушкой в войну погибли, а она всё равно выучилась, инженером стала, проектирует дома, да не простые – экспериментальные, каких ещё никто не строил!..

Мария Владимировна словно поняла, подошла, обняла за плечи.

– Ничего, милая моя. Погоди. Видишь, какие дела-то пошли – судьбы очень многих меняются, глядишь, и вам с мамой повезёт. Не кручинься, девонька.

И как-то так она это сказала, словно и впрямь бабушка, которой у Юльки никогда не было, – и чуть слёзы из глаз не закапали.

А Игорькова бабушка, погладив Юльку лишний раз по макушке, вдруг взялась за телефон – и оказалось, что звонила она не куда-то, а маме на работу:

– Инженера Маслакову, пожалуйста. Марина Сергеевна? Это Онуфриева, бабушка Игоря… нет-нет, всё хорошо. Всё в порядке. Я только вам сказать хотела, что Юлечка тут к нам в гости зашла, чай пьёт. Она тут у нас немного побудет, ведь можно?.. Да, не волнуйтесь, я лично проконтролирую. Конечно, звоните в любой момент. Вы же наш номер знаете?.. Вот и прекрасно. Да не за что, дорогая, не за что. До свидания.

И так хорошо, так покойно стало Юльке в этой большой, тихой, уютной квартире со старинной тёмной мебелью, с книгами, что занимали почти все стены, и так не захотелось отсюда уходить!..

Словно это место и было её настоящим домом, а там, в коммуналке, – только их «полевой лагерь», как мама говорила.

В общем, сперва Юлька пила чай, уничтожая пирожки, кои Мария Владимировна незаметно ей подсовывала и подсовывала; потом они с Игорем долго сидели в его комнате, сделав уроки – их, правда, задали немного, конец года, как-никак, – и лишь в долгих-долгих белых сумерках ленинградского мая Игорёк пошёл её провожать.

И стоило им спуститься, как он вдруг густо покраснел и через силу выдавил, неловко протягивая руку:

– Ты это… портфель-то давай… донесу.

Портфель и впрямь заметно потяжелел, потому что там обосновался солидный пакет с пирожками.

И Юлька тоже покраснела. Ещё ни один мальчик ей донести портфель не предлагал. Но – слабым голоском пискнула сдавленное «спасибо…» и так же неловко и неуклюже пихнула в руку Игорю свою ношу.

…А потом события пошли ещё быстрее.

Несколько дней спустя, когда школа совсем уже заканчивалась и Юлька уже с тоской думала, что впереди – нескончаемое лето, когда все подружки разъедутся кто куда, а она, Юлька Маслакова, будет чуть не до самого августа торчать в городе (путёвка в пионерлагерь маме досталась только на короткую третью смену), мама вернулась домой очень расстроенная. Глаза уже красные. Плакала.

Юлька вся аж сжалась.

Мама бросила сумку на диван и сама на него почти что рухнула. Оказалось, что к ним в институт пришла какая-то «разнарядка»: отправить сколько-то человек аж на Чукотку. На целых два года. Можно было хорошо заработать, но самое главное – встать на ту самую «очередь» и почти сразу купить кооперативную квартиру, для чего и требовались деньги. Но…

– Твой… отец… сказал, что не сможет тебя взять. – Мама комкала уже изрядно мокрый платочек. – У него – ты знаешь… т-тётя Римма… твои… младшие… б-брат и сестра… Он отказался. А больше у нас никого и нет…

– А дядя Серёжа? – выдохнула Юлька.

– Дяде Серёже я тебя и сама не доверю, – опустила голову мама. С Юлькой она сейчас говорила совершенно по-взрослому.

Да, больше у них никого не было. Тот же дядя Серёжа – не родной дядя, а двоюродный.

Мама ужасно расстроилась. И полночи плакала – стараясь только, чтобы Юлька не услыхала. Но Юлька всё равно слышала – потому что тоже лежала без сна, с открытыми глазами, только отвернувшись к стене.

В школе Игорёк, само собой, заметил, что с ней что-то стряслось. А выслушав, твёрдо сказал:

– Вот что, идём-ка к нам. Ба непременно что-нибудь придумает. Она знаешь какая умная?..

– Да что ж тут придумаешь? – хлюпнула Юлька носом.

– Увидишь! – непреклонно заявил Игорёк.

…И точно – бабушка Мария Владимировна, выслушав сбивчивый Юлькин рассказ, то и дело перемежавшийся всхлипываниями, загадочно улыбнулась, сказала: «Погоди чуть-чуть» – и вышла.

Юлька слышала, как взрослые вполголоса обсуждают что-то за дверьми, а потом и бабушка Игоря, и его дедушка зашли разом.

– Вот что, Юлечка, мы тут подумали…

– И решили…