– Попросите Макарчера!
Потом взял со стола одну из бутылок и, повернув ее этикеткой к гостю, спросил:
– Что предпочитаете?
– Если позволите, я сам, – ответил Ванденгейм и без стеснения взял другую бутылку.
Он, не торопясь, наливал себе джин, когда дверь отворилась и в салон вошел Макарчер.
Не выпуская из рук бутылки, Ванденгейм с интересом разглядывал генерала, пока тот здоровался с президентом. Джон не спеша поставил бутылку, вынул изо рта сигару и дружески, словно был с ним знаком, кивнул Макарчеру.
Рузвельт поднял свой все еще полный стаканчик и, глядя на Макарчера, сказал:
– За вас, Мак. За ваше дело!
– За наше дело, президент, – по-военному четко ответил Макарчер, впившись в лицо Рузвельта прищуренными глазами.
Через несколько минут Рузвельт снова поднял стакан – все тот же недопитый стакан своего коктейля, – протянув его в сторону Ванденгейма, проговорил:
– За наших друзей…
– Это за вас, Джон, – с усмешкой пояснил Гопкинс.
Когда заметно захмелевший Ванденгейм наконец понял, что ему пора уходить, и когда дверь затворилась, скрыв его широкую спину, Рузвельт, задумчиво глядя ему вслед, проговорил:
– Хотел бы я знать, что им от меня нужно? – И тут же, сделав такое движение рукой, будто отгонял неприятные мысли, весело крикнул Гопкинсу: – Как вы думаете, Гарри, не показать ли нам Дугласу какой-нибудь хороший фильм, а?.. Давайте смотреть «Королеву Христину». Не протестуете, друзья? Не беда, что фильм стар. Мы увидим очаровательнейшую из королев.
Гопкинс стал поудобнее устраиваться в кресле, чтобы соснуть, пока будет идти трижды виденная им картина. Макарчер молчал. Ему было решительно все равно: покажут ли матч бокса, ограбление с убийством или любовную комедию.
Рузвельт между тем продолжал, поглядывая на генерала:
– Я вам особенно советую, Мак, последить за судьбою испанского посла… Назидательная история о том, к чему могут привести иностранца вредные реминисценции бонапартизма. Даже если им покровительствует такое очаровательное существо, как эта королева… к тому же имейте в виду, не осталось ни таких королев, ни… – он не договорил и, рассмеявшись, повернулся всем корпусом к Макарчеру. – Разве только если нарядить в женское платье вашего Квесона, а вам поручить роль испанского посла.
Макарчер не понял намека. Рузвельт с силой опустил ему руку на плечо.
Свет в салоне погас. По экрану на великолепном галопе неслась амазонка…
Рузвельт вдруг почувствовал около уха чье-то дыхание и расслышал осторожный шепот:
– Мне нужно сказать вам несколько слов.
Он узнал голос Макарчера и полуобернулся:
– Потом, потом… – Президент с досадою отмахнулся от угрожавшего ему делового разговора. Его внимание было снова целиком поглощено экраном.
Но по мере того как бежал фильм, двигались по экрану тени вельмож, заговорщиков, крутились снежные вихри метели и стучали копыта коней, мысли президента уносились все дальше и дальше от Швеции, от красавицы королевы, от ушедшей во тьму истории и неизвестно зачем воскрешенной «Парамаунтом» повести о нелепой любви. Перед мысленным взором Рузвельта появлялись другие тени, другие заговорщики, другие вельможи и монархи. Короли нефти и железа, банков и железных дорог. Заговорщики прятали за пазуху не наивные кинжалы, а пачки акций и автоматы. Их страшный хоровод плясал на экране, как мрачные кони Апокалипсиса, несущиеся навстречу Рузвельту, чтобы растоптать его, смять, уничтожить. Изъязвленная маска Рокфеллера Старшего высилась над плечами Ламонта. Бесконечные толпы гангстеров с факелами и в масках бродили по закоулкам Белого дома…
Рузвельт нервно повел плечами и закрыл рукою глаза.
Тени Моргана и Рокфеллера!.. Приближающиеся выборы… Необеспеченность переизбрания на третий срок, если он не станет кандидатом того и другого…
Провал означал бы, что на мостик взойдет новый капитан. Какой-нибудь полубезумный, ничего не понимающий в навигации Дьюи. Даже если допустить, что Дьюи удастся удержать в повиновении матросов, что офицеры не будут выброшены за борт, что груз золота останется в трюмах корабля, какой во всем этом будет прок, когда вон там, впереди, пенистые буруны у рифов? Корабль Штатов стремительно несется в этот кипящий водоворот. Один неверный поворот руля и…
Ладонь президента была прижата к плотно закрытым глазам. Но даже сквозь сжатые веки ослепительно сверкала пена бурунов вокруг рифов… Смертельная угроза кораблекрушения!..
Сеанс окончился. Президент вяло протянул руку Макарчеру и остался наедине с Гопкинсом.
Оба долго молчали.
Наконец Гопкинс не выдержал:
– Что сказал вам по секрету от меня Мак?
Несколько мгновений Рузвельт смотрел на него с недоумением. Потом неохотно проговорил:
– Да, он что-то хотел мне сказать, но… по-видимому, так же забыл об этом, как я…
Гопкинсу очень хотелось поймать взгляд президента, но глаза Рузвельта были полузакрыты, голова устало откинута на спинку кресла.
Гопкинс на цыпочках покинул купе.
Глава 10
Поезд президента грохотал по рельсам далеко от Улиссвилля, когда негр Абрахам Джойс остановился у остатков изгороди, окаймлявшей когда-то крайний участок, из тех, что причислялись к Улиссвиллю.
Была безлунная ночь, и в темноте не сразу можно было заметить, что Джойс не один. Мэй остановилась рядом с ним.
– Дальше не пойдешь? – спросил Джойс.
– Не пойду.
Она произнесла это негромко. Так, словно боялась быть услышанной кем-либо, кроме Джойса. Хотя можно было с уверенностью сказать, что в такое время и в этом заброшенном месте нет никого, кто мог бы ее услышать, кроме спутника. Она прибавила еще несколько слов, которые с трудом разобрал даже Джойс: что-то о грозящей ему большой опасности.
– Пустяки, – сказал он, – все это совершенные пустяки.
– Нет, не пустяки, – упрямо сказала она.
– А я говорю, пустяки… Мы выберемся из этого.
– «Пустяки»! – повторила она несколько громче прежнего, передразнивая Джойса. – Если бы все это было так просто, как ты говоришь, то ты не ездил бы теперь на тракторе, а… – едва уловимая серая полоса ее просторного рукава описала в темноте широкую кривую, как безнадежный взмах крыла, которому не суждено было никуда подняться.
– Лучше на тракторе, чем под трактором, – пошутил Джойс.
– Но лучше на самолете, чем на тракторе, – в тон ему ответила она.
– Жизнь была бы чертовски проста, если бы человек всегда мог заниматься лучшим из того, что он умеет делать, – нравоучительно проговорил Джойс. И, подумав, прибавил: – Эдаких счастливчиков не так уж много на свете… – В темноте очень громко прозвучал его глубокий вздох. – Конечно, ты права: авиатор должен летать или хотя бы работать на аэродроме, а не таскать трактором плуги.
– И вообще напрасно ты сюда приехал, – сердито сказала она, – здесь места не для негров.