Витька-"придурок" и другие рассказы

– Нет, товарищ майор, не служил!

– Ни нет, а никак нет!

– Никак нет, товарищ майор!

– Что, и отсрочки по здоровью нету?

– Нее.. Никак нет, товарищ майор!

– Да, Смирнов, несерьезный ты человек! Да я бы на твоем месте спал с наставлением по устройству гаубицы! А ты, небось, с девочками спишь? Гы-гы!!! Ну, ничего, у меня знакомый есть в горвоенкомате! Устроим тебя служить где-нибудь поближе к Ленинграду! Два года быстро пролетят! Может, и девочка тебя дождется, не выскочит замуж. Отслужишь, ума наберешься! А после армии восстановишься в университете!

И так, примерно, он «наставлял» всех не служивших. Окончив экзекуцию и довольный собою майор обращался к запуганной и притихшей аудитории:

– Значится так, раздолбаи! Двойки я вам в зачетки ставить не буду. Вам дается последний шанс для пересдачи! Староста, когда у вас там заседание студсовета?

– Двадцатого января, товарищ майор!

– Ну, вот и хорошо! Пересдача будет 18 января, чтобы вы успели свои справки сдать в студсовет и получить стипендию! Чтобы вашим родителям было полегче вас, обормотов, содержать!

Как сейчас, помню эту пересдачу! В аудитории собрались «штрафники» двух взводов и два куратора – майоры Львов и Ростовцев.

– Гриша,– обращается Ростовцев к своему корешу, майору Львову, – у тебя какой средний балл во взводе?

– Четыре и пять! А у тебя, Миша?

– А сейчас посмотрим! Смирнов, это что тут на плакате обозначено «цыфирью» за номером пять?

– Толкатель возвратной пружины, – бойко отвечает Смирнов, – предназначенный для…

– Хватит, хватит, Смирнов! Вижу, что подготовился на этот раз! Давай сюда свою зачетку! Получай свои законные «пять»!

И, обращаясь к майору Львову:

– Вот видишь, Гриша! У меня во взводе средний балл выше, чем у тебя, – четыре и пятьдесят пять сотых!

И в этот самый момент до нас, простачков, дошло, что у них-то, наших кураторов, тоже существует своя отчетность, и что их тоже могут вызвать на заседание «цикла», где начальник строго так спросит:

– Майор Ростовцев! Почему это у вас такая низкая успеваемость? Засиделись вы в тылу, как я погляжу! Если в следующую сессию покажете такую же низкую усепеваемость, отправитесь в войска, а на ваше место мы найдем более толкового преподавателя матчасти!

После этой сессии страха быть отчисленным с «военки» у нас уже не было, но по четвергам приходилось «отбывать воинскую повинность».

Да, забыл предупредить своего благосклонного читателя, что я по жизни – неудачник! В очереди на мне либо заканчивается товар, либо начинается обеденный перерыв. Если же не случится ни то, ни другое, то что-нибудь этакое все равно случится.

Так случилось у меня и с военной кафедрой! Обычно обучение на «военке» заканчивалось в конце четвертого курса. После летней сессии студенты отправлялись на сборы куда-то под Выборг! Два месяца веселой жизни – и жди приказа министра обороны. Наш же выпуск пришелся на время Олимпиады-80, и, чтобы убрать побольше молодежи из города, для нас организовали сборы не после четвертого курса, а после пятого. Причем, устроили форменное издевательство – торжественно вручили дипломы, а после окончания торжеств потребовали вернуть их «взад». Наутро же все отправились на военные сборы, и не на два месяца, как обычно, а на все три. И сборы проходили не под Выборгом, а в Псковской области, на территории Владимирского лагеря. Утешало нас лишь то, что лагерь был не исправительно-трудовой, а военный. В семи километрах находился районный центр Струги Красные, где вовсю «кипела» жизнь, работали магазины и кафешки, а по улицам ходили девушки и женщины, одетые в «гражданку»!

При батюшке царе Струги были Белые, потому что струги – это деревянные лодки, вроде галер! Их славяне строили из дерева, стало быть белые они были, а, после октября 1917 г. у нас в стране всё покраснело! Вот и Струги Белые стали Стругами Красными! До сего времени красными и остаются.

Владимирский лагерь – это большущая территория, на которой располагались артилерийский и танковый полигоны, множество озер, болот, лесных массивов и открытых пространств, между которыми, извиваясь как змея, протекает неширокая речка Курея.

Вот вам еще один образец армейского юмора. Перед отправкой на сборы нас инструктировал подполковник Галушко, и, он в частности, сказал:

– Да, кстати, там течет река Курея, и больше нет (тут он выдержал короткую паузу) ничего!

Ну, вы поняли, что он хотел сказать, чтобы в рифму получилось.

Курея сильно облегчала нашу жизнь в это жаркое лето 1980 г. Вопреки ожиданиям, больше всего в лагере нас терзали не отцы-командиры, а КОМАРЫ! Бывал я неоднократно и в Ленобласти, и в Коми, повидал комаров, но с таким нашествием, такими полчищами «пскобских» комаров столкнулся впервые. Единственным доступным для нас способом борьбы с ними был только дым. По вечерам, словно попы с кадилами, вокруг палаток сновали студентики с «выкуривателями». Брали обыкновенную консервную банку побольше, в ней пробивали множество отверстий и привязывали ручку из проволоки. В банку засыпали сосновые или еловые шишки, поджигали их, и это «кадило» раскручивали над головой до тех пор, пока из дыр не начинал валить густой дым. С этим кадилом дежурный забирался в палатку и выкуривал гадов-комаров! Когда палатка заполнялась дымом так, что не было видно ничего на расстоянии вытянутой руки, и, не дожидаясь момента, пока комары ринутся внутрь, в нее влетали ее «жители» и задраивались изнутри! Больше всего раздражали не сами комары, хотя и они тоже, а их писк! «А вот мы вас уедим, а вот мы вас уедим!» Это уже начинался психоз, слуховые галлюцинации. Днем комаров практически не было, а уже в августе их стало значительно меньше, и жизнь вошла в нормальное русло.

В будние дни были у нас и занятия. Тот же (уже не майор, а подполковник) Ростовцев уводил нас в поля, с полчаса лениво кое-что объяснял, а потом назначал время сбора и отпускал нас «пастись» в черничник или малинник! Подполковник же Козлов проводил занятия в открытых классах, где исправно и дотошно нудил все положенное время.

Были у нас, конечно, и наряды. Помню, в ночь на 20 июля стоял я в наряде, сторожил автопарк! От кого охранять военные машины на полигоне? Да только от самих же водителей-срочников, которые сливали друг у друга бензин и продавали его окрестным автолюбителям. Обычно «охранник» садился в кабину какого-нибудь грузовика, утеплялся и грелся чаем или чем покрепче, потому что ночи-то все-таки на псковщине не теплые. Вот так, сидя в кабине ГАЗ-66 и крутя ручку старенького транзистора, я и услышал по «вражьим голосам» о смерти Высоцкого! Не Владимира Семеновича, как его представляют сейчас, а ВЫСОЦКОГО!

В выходные мы отдыхали на реке или озерах, купались и загорали, бегали в «самоволку» в Струги Красные за водкой и мясом, жарили на костре шашлыки и куриные бедрышки. Грибов тоже было немерено, да и ягоды (черники, земляники, морошки) тоже. В конце августа пошли еще и клюква с брусникой!

По вечерам все разбредались по окрестным полянам, к своим костеркам! Из лагерной радиорубки наш диджей, Витя Ли, транслировал записи всяких модных групп, типа Дю Пёрпл, Пинк-Флойд и прочих Лед Дзепелинов. По верхам плыла психоделическая музыка, от костров поднимался дымок, а от нагревшейся днем реки по траве расстилался туман, из которого то и дело «вынырывали» головы студентов в пилотках. Расслабленные и довольные, все представляли себе, что находятся на «обратной стороне Луны»!

Наиболее яркие впечатления оставили стрельбы. Хотя нас и готовили быть командирами взвода 122– миллиметровых гаубиц, но стрелять из них нам не доверили! Мотивировали это тем, что каждый снаряд стоит две пары сапог. Сапоги, по-видимому, упоминались для наглядности, хотя нагляднее было бы измерять стоимость в поллитрах. Для самих же военных нагляднее и весомее: промахнулся командир и лишился недельной нормы водки.

Но с наблюдательного пункта мы воочию увидели, что такое артобстрел. Из-за горки за нашими спинами летит-гудит стальная тушка, потом падает, разрывается, и тонны земли поднимаются высоко в небо! Не дай Бог попасть в эту мясорубку!

А вот из 75-миллиметровой пушки нам дали «стрельнуть», потому, наверное, что снарядов к ним наделали в последние годы войны и после столько, что до сих пор не расстреляли. Только и слышно, что то там, то тут склады с ними горят, и осколки по окрестностям разлетаются. Короче, и подметки от сапога эти снаряды тогда не стоили.

"Освободили" нас и вручили дипломы только в середине сентября! Комары, жара и тягомотина Козлова давно забылись, а приятные воспоминания об этих трех месяцах «лагерей» остались на всю жизнь!

На этом, мой благосклонный читатель, можно было бы и закончить это совсем не печальное повествование, если бы судьба, совершив (по Гегелю) оборот, не привела бы меня снова на эту же военную кафедру.

Лет пять, пожалуй, прошло после окончания университета, я стал уже отцом большого семейства. Проблемы были – как прокормить себя и своих «спиногрызов», где заработать лишнюю копейку. Все повестки из военкомата я, естественно, игнорировал, жену проинструктировал, чтобы ничего не получала и нигде не расписывалась. Но вот однажды вызывает меня к себе главный инженер, Иван Иваныч.

– Слушай, Петрович! Напрягает меня директор института! Из военкомата звонили в Президиум научного центра: что же вы, наука, не можете с простым кровельщиком совладать? Ну что тебе стоит походить две недельки по вечерам на сборы? От семьи, от детей отдохновение получишь, а я тебе ещё и премию выпишу! Неудобно как-то академика подставлять!

Ну, нехотя пошел на первое занятие и не пожалел. Хотя ни Львова, ни Ростовцева уже не застал, но подполковник Котрохов, все тот же весельчак и балагур, встретил нас всех как родных! Хороший был дядька, служил в артиллерии, в войне участвовал! Когда мы учились на кафедре, то завидовали тем, у кого он был куратором. Он и к собственной персоне относился иронически, величая себя Котрохов-Потрохов.

На вечерних сборах собрались уже не робкие студенты, боящиеся отчисления, а бородатые дядьки, "отцы семейств", доценты и кандидаты всяческих наук! Был даже помощник прокурора города! Потрохов ему в шутку пригрозил, что пожалуется прокурору, если тот не усвоит программу! Вспоминали "минувшие дни"!

Миша Ростовцев, сообщил нам Потрохов, уволился в запас, работает заведующим общим отделом Василеостровского райисполкома. Перед Первомаем получил в свое распоряжение 5 погонных километров красной ткани на флаги и транспаранты и не знает теперь, что с ней делать, кого в нее заворачивать. Да, видать у Ростовцева хорошие знакомые были не только в горвоенкомате, раз попал на такую должность.

Но и это еще не всё, мой благосклонный читатель! Лет через пять после вечерних сборов пришел я на день рождения к одному своему родственнику и встретил среди гостей Мишу Ростовцева!

– Слушай, –говорит он мне—что-то «физия» твоя мне знакома? Мы где с тобой встречались?

– Где-где? В Караганде! Ты забыл, как «неуд» мне поставил за незнание матчасти в 1977 году? А еще во Владимирском лагере мы с Гариком тебе бутылку водки на опохмелку дали. Так ты с ней, как с младенцем, в лес убежал, здоровье поправлять!

– А, точно, вспомнил! Ну ты, брат, не обижаешься, надеюсь?

– Да что там обижаться, столько лет прошло!

Ну, и загадал я собравшимся гостям загадку, почему майор Ростовцев не ест соленых огурцов? За столом все ржали, включая и Мишу Ростовцева.

Обобщая все, что я написал, хочу только сказать, что легенда о «Дубовой роще» не совсем верна. Попадались, конечно, на военной кафедре и дубы (козловы и яцеки) но в остальном лес был, пожалуй, смешанный. Встречались и русские березы – котроховы, и клены – львовы, и сосны – ростовцевы. Сосны не корабельные, высокие и стройные, а чуть кривоватые, с изъянчиком, но по своему милые в общей массе деревьев. Да и большинство из нас тоже ведь далеко не корабельные сосны!