Витька-"придурок" и другие рассказы

Моя жизнь на театре

(«Мои коммуналки»)

Когда меня выгнала очередная жена, я долгое время жил в большущей коммунальной квартире. В отличие от описанной Высоцким, где «на сорок восемь комнаток всего одна уборная», в этой были всего двадцать две комнаты и целых два сортира. А еще имелась большущая кухня с тремя газовыми плитами и «нелегальная» ванная.

Дом располагался на набережной Мойки, буквально в ста метрах от Невского. При батюшке царе здесь была гостиница, в которой, между прочим, в 1811 году останавливался дядя с племянником. Дядя был известным в Москве поэтом, а племянник только начинал «марать бумагу». И по фамилии дядя с племянником были Пушкины.

А в той части дома, что располагалась во дворе, до революции были меблированные квартиры, в которых жили богатые аристократы. После революции аристократов «ликвидировали как класс», а квартиры, занимавшие по полэтажа, объединили и устроили общежитие коридорного типа для пролетарских студентов. После войны «ликвидировали» и общежитие, а студентов не ликвидировали (времена после смерти товарища Сталина были уже «вегетарианские»), а переселили в другое, более приспособленное здание, и восстановили прежние квартиры, только вселили в них не аристократов, а «разной твари по паре».

Я жил в квартире на третьем этаже, занимая маленькую комнатку – шкаф, как у Раскольникова, только с окном во двор. Вернее, окно выходило на крышу, потому что двор занимал Театр эстрады, «Театр Райкина», как говорила Ульяна Зиновьевна, старушка-соседка. Она прожила в этой квартире 50 лет, родила и вырастила сына-алкоголика, который и по сей день жил при ней. «Так и помру в этой квартире. Всю жизнь ждала, что получу отдельную. Одно время Райкин хотел забрать под театр, да не успел. Помер! Царствие ему небесное! Хоть и иудей, а какая Богу разница!»

Короче, из окна моей комнатенки открывался вид на железную крышу, под сводами которой располагался зрительный зал театра. Крыша была ржавая (проживи Райкин еще десяток лет, обязательно починил бы), закидана бутылками и мусором, выбрасываемым несознательными жильцами из окон. Звуки от разбивающихся о крышу бутылок напоминали разрывы гранат. Канонаду разбавляли осколочные разрывы штукатурки, осыпающейся с обветшалых стен дома. По вечерам и утром выходного дня пол и стены моего жилища начинали дрожать, как при землетрясении, но я уже знал, что в театре начался очередной спектакль, и это «грянули» акустические установки оркестра.

Комнатка моя располагалась почти посредине квартиры, где был небольшой холл и стоял телефон, который день и ночь звонил. На время звонка все соседи становились глухими, и к телефону подходил я.

– Алле! Можно Таню к телефону?

– Да, пожалуйста!

Таня жила в квартире вместе с родителями и дочкой. Она родилась и выросла здесь и другой жизни не знала. Звонили ей часто, по-видимому, потенциальные мужья. Таня в синеньком халатике усаживалась в кресло и заводила длинные разговоры. Мы с сыном так и прозвали ее – «синий халатик»!

Очередной звонок.

– Можно Макарова?

– Да, сейчас позову.

Леша Макаров – бывший сантехник, но не пьяница. Уж лучше бы он пил! Хмурый и неуживчивый, еще не старый мужик, с увечной ногой, переваливаясь, как утка, шаркает к телефону. Я знаю, что ему звонит сестра. Она опекает своего «младшенького», готовит, стирает и убирает за ним, получая в благодарность только его ворчание и недовольство. Ну, что с него возьмешь: Богом обиженный человек!

Долгие звонки.

– Сеню Каган можно?

– Сеня еще не пришел с работы; может, Надю позвать?

– Нет, Надю не надо. Я позже позвоню!

Это – Заславский, бывший актер, давнишний друг Каганов. Сеня, настройщик роялей, в перестройку ушедший в снабженцы, ибо кому тогда нужны были рояли и их настройщики? Надя – любительница «пивасика». Початая полуторалитровая бутылка пива все время стояла у нее в кухонном шкафу.

– Я прихожу с работы, – жаловался мне часто Сеня, – а она уже в ж… пьяная! Ну, ты уж поработай с ней!

«Поработать» стоило и с самим Сеней, ибо в выходные он «отрывался» по полной! Встретив меня в коридоре, он, уже «хорошенький», зазывал к себе в комнату, за журнальный столик, уставленный закусками и бутылками, плюхался в свое кресло и включал видик. Пока он был относительно трезвым, мы говорили только о футболе и битлах. Приняв на грудь «полкило», он начинал ругаться, оскорблять и засыпал в своем кресле. Я пользовался моментом, чтобы потихоньку ретироваться. В следующие выходные все проходило по тому же сценарию.

Через окно моей комнаты можно было легко попасть на крышу театра. Я использовал ее как место для сушки белья и для загорания. Другие жильцы третьего этажа тоже загорали, сушили белье или протрезвлялись под проливным дождем.

Правда, из окон администрации театра периодически высовывалась голова и вещала:

– Молодой человек! Немедленно уйдите с крыши, вы ее испортите, а она и так протекает! Сейчас милицию вызову!

– А ваша музыка мешает спать ребенку! Продолжайте ходить, молодой человек, – раздается женский голос с пятого этажа.

–А у вас кто-то телевизер ночью включает на всю катушку, – предъявляет претензии мужчина с четвертого этажа.

– Это Лешка из 93-й комнаты. Он как напьется, так включает полный звук и спит, – дает справку бабуля из соседней квартиры.

– Да заткнитесь вы все, надоели. Дурдом какой-то! – доносится крик с пятого этажа – Кипяток вылью, быстро разбежитесь!

Это уже серьезное предупреждение, и я, не дожидаясь исполнения угрозы, хватаю свой «загоральный» коврик и делаю спасительный шаг через подоконник. А за окном продолжается «мирный» диалог!

«Аля с Валей»

(рассказ из серии «Мои дорогие «алкоголики»)

Если благосклонный читатель ожидает, что мой рассказ начнется со слов: «Когда меня выгнала очередная жена…», то я его на этот раз разочарую! Все это было во времена моей «благополучной» семейной жизни с предпоследней женой!

Расскажу старый анекдот. Приходит мужик в бюро занятости и говорит:

– Мне нужна хорошо оплачиваемая работа, потому что у меня пятеро детей!

– А что вы еще умеете делать?

У меня тогда было не пятеро, а трое, и на зарплату ИТР я не мог их прокормить. Надо было подрабатывать, и пришлось вспомнить старую специальность (электросварщика) и освоить новую – кровельщика. Устроился сразу на несколько работ, по разным трудовым книжкам. К выходу на пенсию у меня их накопилось штук пять. По одной из них я оформился кровельщиком в большой академический институт на Стрелке, ну, чтобы быть поближе к большой науке!

Там я и увидел впервые эту парочку – Алю с Валей! Это были местные сантехники. Как и положено сантехникам, они редко бывали трезвыми. Если не удавалось подхалтурить, они ходили по коридорам института и выпрашивали у научных работников «шило» в счет «предстоящих» протечек и засоров канализации. В институте их все знали, как облупленных, и, когда не было чистого, отливали спирт из коллекций! «Из-под лягушек пили, а лягушками закусывали», – шутили они.

По двору института они передвигались всегда вместе. Маленький плотный, с хитроватой улыбочкой Аля и худой, выше его на голову, напарник Валя по прозвищу «балерун»! Я никогда не видел Алю без «шведок»: даже когда он «отрубался» и падал на топчан в мастерской, шведский ключ был надежно зажат в его руке! Казалось, забери у него этот ключ, и он испустит дух, как Кощей. У Вали же из кармана всегда свисали волокна льна!

– Учись, Шурик! Когда лен наматываешь, надо поплевать на него и загладить по резьбе, тогда ни за что не потечет! – учил он меня сантехническим премудростям.

– А если водой?

– Нет, обязательно надо поплевать!

Аля, или Альберт Викторович, как обращался к нему наш главный инженер, Иван Иванович, был родом из Рязанской области и каждое лето с женой Катькой (прошу прощения, но так ее всегда называл Аля) и внуком уезжал на своем «Москвиче» на «малую родину», в деревню, где родился и вырос. Из детей у них с Катькой была только дочь, которая постоянно была занята устройством своей личной жизни, а сына «подбросила» родителям. Катьку я ни разу не видел, слышал только ее голос из телефонной трубки, когда она просила позвать Алика. Аля добирался до аппарата и неслушающимся языком плел ей, что у него «авария»; пока не исправит, котельную не запустить, трубы полопаются, и … ночевать он сегодня не приедет.

Хотя халтурили они вместе, и львиную долю работы делал Валя, добычу делил всегда Аля. А делил он ее почти так же, как Паниковский деньги Корейко. Вале, как и Балаганову, доставался мизер: мол, он и на столько не наработал! Валя только улыбался, да говорил мне: «Пусть этот хитрый «мордвин» подавится!»

Аля носил домой спирт трехлитровыми банками. Если нефть называют «черным золотом», то спирт (или «шило») в советские времена можно было бы назвать «белым золотом». Летом он обменивал это золото у себя в деревне на бензин, продукты и услуги шоферов и трактористов. Не менее хитрая, чем Аля, Катька, чтобы муж не употребил до поездки это сокровище, прятала от него спирт в самые разные места. Аля рассказывал мне, что как-то, когда Катьки не было дома, он перевернул все вверх дном в квартире, искал спирт и не мог найти.

– Знаю, что должен быть, я же недавно приносил! Все просмотрел: в шкаф с постельным бельем залез, кладовку всю перерыл. Нету! Потом смотрю, на антресоли у Катьки заготовки стоят. В трехлитровых банках компоты разные, яблоки, виноград! А в одной банке плавает несколько ягодок только! Ну, я и допер, что это спирт Катька закатала!

Алино детство пришлось на довоенное, военное и послевоенное лихолетие. Когда началась война, он был еще подростком и работал в колхозе погонщиком лошадей. Из колхоза его забрали («забрили») в армию, и обратно в деревню он уже не вернулся. Служил под Ленинградом, поэтому и осел здесь. Сначала работал по лимиту в ЖАКТе, потом, получив постоянную прописку, –где душе было угодно. А угодно его душе стало «кантоваться» в нашем институте. Зарплата небольшая, но – куча академических учреждений на Стрелке, и он, «король» сантехники, нарасхват. В этом же здании в полуподвальном помещении располагалась академическая столовая, или «академичка», как прозвали ее студенты университета. Столовая-то была, были повара, рабочие кухни, разносчицы, кассиры, уборщицы, бухгалтера, администраторы, снабженцы, были даже директор с заместителем, только сантехника своего не было. И вот эта столовая была настоящим «клондайком» для Али с Валей. За работу (а в столовой всегда что-то засоряется, течет или, наоборот, не течет) администрация щедро расплачивалась с ними продуктами. Чего еще надо, чтобы считать, что жизнь прекрасна! Выпивка и закуска рядом! Правда, мясо и деликатесы хитрый Аля тащил домой, Катьке, а Валя довольствовался простой закуской в виде котлет, салатов и прочих макарон.

С Алей я близко сошелся, когда купил подержанный «Москвич». Это была моя первая машина, да еще купленная не у знакомого, а черт знает у кого. Короче, я проездил на ней лето, а к осени она «забастовала» и отказалась заводиться. За зиму я полностью разобрал двигатель, до винтика. Купил все, что можно было, из запчастей и стал собирать, советуясь с местными водилами. Аля подходил ко мне и ехидно повторял:

– Она у тебя не заведется! Она у тебя не заведется!

Так ему хотелось, наверное! Но к его удивлению весной собранный драндулет завелся! После этого случая я сильно «подрос» в его глазах, а ведь он относился ко мне с подозрением: БИЧ[6 - БИЧ – бывший интеллегентный человек. Вспомните у Высоцкого: « Что такое эта Вача, расспросил я у БИЧа…»], да еще и непьющий! Правда, с тех пор я уже валялся по очереди под своей машиной и под Алиной!