И пели ей райские птицы.

Открытие было сделано в колхозе, куда их, учащихся медучилища, отправили после второго курса. Положение было отчаянное: не поехав с отцом в Сибирь, осталась практически одна, в общежитии, с крошечной стипендией, без перспектив найти работу. С Олегом знакомы были пять месяцев, ни о чём серьёзном разговора у них не было. И предсказать его реакцию не составляло труда – перед глазами не один подобный случай. Подружка, тоже Светка, была в курсе событий, она поддерживала и ободряла, но реально помочь ничем не могла: жили с матерью в «однушке», без изобилий. Однако именно Света заставила её для начала всё рассказать Олегу. Права оказалась. «Как же мне повезло…»

…Казалось, что Олег спал сладким сном человека, на совесть выполнившего свою работу. Но когда Светлана – сама с собой – прошептала: «Ладно уж, согласна я», – муж открыл глаза и расплылся в улыбке:

– Я знал, что ты согласишься.

Глава 12. Дневник

Этот надоедливый дождь! Разбудил так рано, барабаня по крыше. И уже не уснёшь. И раздражённо возишься в широкой постели. Уж лучше подняться и запустить стиральную машину. Белья накопилось достаточно, и равномерное гудение перебьёт нестерпимую дробь за окном. А пока надо смахнуть пыль и, может, протереть пол. Вечером, после работы, заниматься этим уж точно не захочется. Вечером – скорее бы в душистую ванну, а потом – в мягкое кресло, к телевизору.

Лиля ополоснула прохладной водой лицо, сделала несколько энергичных упражнений и принялась за уборку. Обмахивая «стенку», задела одну из нижних дверец. Сразу посыпались фотографии из конфетной коробки. И что спорила с Павлом, когда он предлагал купить альбом? Чертыхнувшись, стала собирать и складывать. Мелькали знакомые кадры: это она в садике, это – в школе, вдвоём с Олегом, это Олечка – карапуз в ползунках. А вот Павел. Застыла, вглядываясь. Здесь ему шестнадцать. Уже тогда серьёзный и строгий, несмотря на чуть взлохмаченный чуб. Тогда ещё, конечно, весь чёрный.

В душе толкнулось возмущение: ну почему им всё время приходится расставаться? Сейчас вот Павел на конференции, она третий день одна. Спохватилась: пора выключать машину. Фотографию непроизвольно опустила в карман. Расправившись с бельём, вернулась в комнату. Быстро собрала оставшиеся снимки. Так, где же стояла коробка? Кругом тетради, тетради. Листнула верхнюю – конечно, конспекты по психологии, кто б сомневался! Кое-как удалось внедрить между ними коробку, но тут откуда-то снизу выскользнула потрёпанная серая тетрадка и шлёпнулась на пол, раскрывшись посередине. Неожиданно мелькнуло её имя, и Лиля невольно побежала глазами по строкам. Почерк мужа был тороплив и почти небрежен, некоторые слова читались с трудом.

«…Иногда закрадывается предательская мысль: а что если всё-таки не получится? И все труды пойдут прахом, и Лиля останется (несколько неразборчивых слов). Тогда иду к ней, сажусь на коврик. Её несчастная оболваненная головка лежит у меня на коленях, я перебираю пепельные волосёнки (всё, что осталось от роскошной косы) и шаманствую – внушаю ей и себе: „Ты милая-милая, ты умная-разумная…“ Смотрю в её задумчивое личико, и становится легче. И понимаю: надо продолжать! И ещё: мне без неё – никуда…»

Так вот откуда эта ласка! Правда, теперь Павел гладит её молча. И Лиле, наконец, становится ясно, почему она при этом испытывает странные чувства: приятно, но с горьковатым привкусом, почти на грани слёз. А что-то более откровенное и чувственное до сих пор вызывает у неё панический протест…

Лиля давно забыла об уборке, с жадностью глотая страницу за страницей: здесь было её прошлое, о котором не помнила почти ничего…

Перевернув последний лист, случайно взглянула на часы и вскочила: половина десятого, она опаздывает! Метаясь по комнате, быстро натянула что попало, подмахнула губы и ресницы. Схватила сумочку, захлопнула дверь. Запоздало спохватилась: ключи-то! К счастью, оказались на месте.

И на остановке, и толкаясь в автобусе, Лиля думала о прочитанном. В повседневной жизни ей то и дело приходилось сталкиваться с мелкими несуразностями. Так, в Олиных игрушках она как-то наткнулась на открытку, которую посылала брату в армию. Но, если бы не подпись, ни за что бы не догадалась, что когда-то писала таким почерком – нет никакого сходства с нынешним, округлым и разборчивым. Узнала теперь: учили заново. И понятным стало недоумение от обрывков странных воспоминаний: игрушки и яркие, в картинках, стены комнаты, которых точно не было в детстве, но через призму наивности и словно бы давности.

Выдавая детям книжки, разбираясь по каталогу с новым поступлением журналов, прихлёбывая в обед чай с вчерашним бутербродом (хорошо, не выложила дома), Лиля всё думала о тех днях… С Павлом они никогда о том не говорили: какое-то семейное табу. Знала, что и теперь не решится его ни о чём расспрашивать. А значит, надо поискать: наверняка есть и другие тетради. А ещё можно попытаться разговорить Олега. Пора ей до всего докопаться, чтобы соединить «до» и «после» своей жизни. Чтобы ушло, наконец, чувство раздвоенности, странное и пугающее, о котором ни с кем не говорила. Это казалось абсурдом: не помнила, как вышла замуж, долго удивлялась, рассматривая штамп в паспорте.

Смеркалось. Лиля сдала заведующей ключи от книгохранилища, попрощалась. На сегодня работа закончена. Зашла в магазин, купила торт.

Олег возвращался позднее, но Светлана уже привела с продлёнки первоклашку. Обе шумно обрадовались кремовым розочкам. Светлана поинтересовалась:

– А по какому поводу?

– Для поднятия настроения, – усмехнулась Лиля. Пояснила:

– Дома скукотища, Пашки который уж день нет.

– Торт – это хорошо, – одобрила Светлана, – но соловья баснями не кормят. Давайте-ка мы, девочки, готовить папке ужин.

Оля шустро достала из ящика картошку, вывалила в раковину – мыть. Лиля и Светлана взялись за ножи. Новоиспечённая ученица без умолку щебетала. Лиля с улыбкой слушала, но каждый раз лицо её на секунду застывало, когда натыкалась взглядом на заметно подросший животик Светланы: оставалось два месяца… Что семейство ожидает пополнение, Олег гордо сообщил ещё ранней весной. Его радость была такой ребячески искренней, что не верилось, будто у него уже есть довольно большая дочь. Похоже, он и впрямь вступил в тот сентиментальный возраст, когда хочется нянчить и тетешкать маленькое родное существо, вместе с ним заново открывая мир…

Лицо Светланы становилось почти блаженным, когда муж, как вот сейчас, едва раздевшись и умывшись, с нетерпением бросался к ней: приникал ухом и распахнутыми ладонями к животу.

– Маленький мой, вот я и пришёл, – с нежностью бормотал он, поглаживая и прислушиваясь. А в ответ шевелилось и толкалось незнакомое, но уже любимое существо. Олег улыбался, умилённо и немножечко глупо. И уж только потом заметил Лилю.

– Привет, сестрёнка, – коснулся губами волос. Оле – подзадоривая:

– Сколько двоек, ученица?

– Да нисколько же, ну тебя! – возмутилась та.

Когда на столе появился торт, Олег тоже озаботился поиском повода:

– Я забыл о какой-то дате?

– Нет, это просто так, для поднятия настроения, – словами Лили объяснила Светлана.

Муж негромко присвистнул:

– А что такое с нашим настроением?

Внимательно посмотрел на притихшую сестру, на животик жены, неловко крякнул. Кто ж виноват, что так случилось? Что беда обрушилась именно на Лилю? Нельзя же вечно казниться – оттого, что у Лили и Павла никогда не будет полноценной семьи. Чай пили молча. Слышалось только Олино довольное мурлыканье и покачивание ногами – тоже от удовольствия. Для неё одной торт был по-настоящему сладким…

– Олег, пойдём, – после ужина Лиля потянула брата в комнату, которая раньше была её.

– Светочка, я посуду потом помою, ладно? – кротко попросил Олег и, театрально всплеснув руками, притворно посетовал:

– Ох уж эти женщины, на части рвут!

– Иди-иди уж, я сама.

– Нет, мы так не договаривались!

У Олега шла «учебная подготовка»…

Лиля плотно прикрыла за ними дверь. С Олега уже слетело наигранное легкомыслие. Он опустился на диван и с напряжением смотрел на сестру. Но она заговорила не о том, о чём ожидал.

– Олег, расскажи мне… То время, что была больна… Я ведь ничего не помню.

У мужчины вырвался шумный вздох. Появились складки на лбу. Ох, как же не хотелось к тому возвращаться!

– Лиленька, а может, и не надо? – жалобно почти проговорил Олег, приглаживая её по плечу: – Что было – то прошло, теперь всё хорошо…

Кривил невольно душой и сам понимал это. Да ведь ложь и лесть бывают и во благо.

– Как ты не понимаешь! – вскинулась из-под его руки Лиля. – Это же так страшно – без прошлого! Детство помню, школу, училище, как Павла провожали… И как таблетки глотала – тоже помню… Я хотела умереть – мне не позволили. Так дайте же мне всё узнать! Я не могу больше жить вслепую!

По её щекам текли большие круглые слёзы. Олег, опасливо поглядывая на дверь, прижал к широкой груди вздрагивающую всем телом сестру.

– Будет, будет тебе, – похлопывал успокоительно. Как в детстве, когда прибегала, жалуясь на обидчиков. Грозился тогда «покарать негодников», и кое-кому правда перепадало. А теперь кому грозить и мстить? Некому – как и в тот злополучный день, когда не смог успокоить…

Лиле было тринадцать, а Олегу двадцать, когда обрушилась на семью Гладковых беда. Казалось, все тревоги позади, ведь Олег только полтора месяца назад вернулся из армии. А нелёгкая служба его проходила на границе, и было несколько острых моментов… И каждое письмо от него ждали с нетерпением. А всегда весёлое мамино лицо на эти два года стало грустным и замкнутым. Но Олег вернулся в срок – возмужавший, широкоплечий, слегка огрубевший. И встречали его шумно и радостно. А Лилька, перешедшая в седьмой класс, нескладный длинноногий и тонкорукий подросток, отчаянно стеснялась такого взрослого брата. Олег необидно подсмеивался над ней, но было в этом что-то от добродушной снисходительности большого к маленькому. Неожиданная потеря сблизила…

В тот обычный будний день Олег ушёл в утреннюю смену на завод – вторую неделю работал в том же цехе, что и до службы. Лиля сидела с книжкой у окна: были летние каникулы. А мама и папа в отпуске, решившие купить цветной телевизор, на который пришла, наконец, открытка, отправились на их светло-сером «Жигуле» в сберкассу – снять деньги. В пяти кварталах от дома, буквально через несколько минут после того, как звали с собой упирающуюся дочь, родители попали в аварию: пьяный водитель выскочил на красный свет. Искорёженный «Жигуль» погрёб под собой изувеченные тела матери и отца. Им было едва за сорок – чуть располневшему, большому и добродушному отцу и стройной, кокетливой, совсем молодой маме…

На похороны съехались многочисленные родственники. Некоторых Лиля не видела даже на фотографии. Все они шумно вздыхали, делали скорбные лица и говорили какие-то пустые слова. Суровый и мрачный Олег руководил всем: куда-то ездил, чем-то распоряжался, что-то показывал и объяснял прибывшим. В кухне Гладковых хозяйничала в те дни большая и толстая тётя Ира, которая доводилась погибшему троюродной сестрой и жила где-то на севере. Под её руководством несколько других женщин чистили, резали, мыли, солили и перемешивали. Лиля в это время сидела на балконе и тупо смотрела перед собой.

Но вот всё и закончилось. Из дома ушли посторонние люди (Лиля не запомнила ни одного лица…) Нахлынула тишина. Лиля неприкаянно бродила по опустевшей квартире, порой натыкаясь на углы: похоже, её опухшие от слёз глаза не видели ничего вокруг. Или забиралась с ногами на кровать и сидела, уткнувшись лицом в колени. Время от времени забегали подружки – по школе, по двору. Но Лиля смотрела словно сквозь них, и разговора не получалось.

Олегу не скоро удалось растормошить сестрёнку, вывести из затянувшейся депрессии. Мягко, но настойчиво он отвоевывал её у горькой тоски. Вслух размышлял о своих делах, о каких-то посторонних предметах, чтобы только отвлечь, только согнать с лица безразлично-тупое выражение.