Запасный вход

Он с размаху палахнул его ногой – враз, выскочило.

– «Тамара, детей выноси – это мне, – а ты, документы и одёжу, это ему».

Короче, дом сгорел. Постояли мы так-то – он в трусах и шляпе, а я с дитями на руках, слава Богу, все живы-здоровы, благодаря матушке, да и пошли к соседям ночевать.

Он, подлец, повинился, конечно, да мы и сами с мамой догадались, кто поджог устроил. Опять же мама отсоветовала на нее в суд подавать, несчастная женщина, вдова, тоже двое деток, куда ж их дальше сиротить. А мой-то с годик шелковый ходил, на работу устроился, а как дом отстроили, опять, за свое принялся, негодяй.

– А дом поставили в другом месте, или на пепелище? – спросила Опера.

– На том же, а как иначе, головешки мы поубирали, конечно, и пепел, до земли выгребли, а так на том же месте и поставили, где ж еще…

– Всяк человек, и всяка козявка, возвращаясь в свой дом, ищет там спокойствие, надежность, теплоту, защиту.

Заговорила Опера, и вся словно засветилась добротой, пониманием.

– «Слово не воробей – вылетит – не поймаешь». И наши эмоции – в ссорах, оскорблениях, драках – не исчезают бесследно. Уродливыми наростами эти выплески свисают со стен, с потолков, мы ходим по ним, и они опять и опять напитывают нашу душу, наши мысли этими эмоциональными испражнениями, – какую веру исповедуешь, милая?

– Дык, как все, в храм хожу, проповеди батюшки слушаю, посты соблюдаю, как все.

– Христианской, значит… А сейчас молчи, женщина, ни звука, работать буду.

Опера прикрыла глаза.

Ночь, женщина, сдерживая рыдания, поливает керосином чужую дверь, а вокруг нее темное облако, словно платье, свисает грязными лохмотьями до земли. Малейшее движение и липкие, зеленоватые клочья остаются на земле, двери, стенах дома, там мирно спит обманувший ее мужчина. И ревность, обида застят глаза, а руки трясутся от страха.

И видит Опера под домом древнее захоронение. Шесть душ, три сотни лет томятся без прощения в земле, и они тянутся к этой несчастной, и пожирают ее эмоции, на короткое время, заглушая свой вековой голод.

И видит Опера новый дом и не видит там покоя и не видит чистоты. Всюду слизь, мох, паутина, и только тени умерших, блуждают по комнатам в ожидании кормёжки. Они живут за счет чувственной энергии человека, и назад самостоятельно попасть в свой мир не могут.

И видит она себя на пороге этого дома. И приложила ладонь к дверному косяку: «Что плохое на себя взяла, то здесь за порогом и оставила». Зашла в дом, вымыла руки, поставила свечки в каждой комнате, с одной стала обходить дом слева-направо накладывая крест животворящий на все окна, двери, углы: "Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля твоя…

Опера посидела еще какое-то время, разглядывая посетительницу в газовом платочке.

Каждый четверг с утречка, со свечой обойди свой дом слева-направо. Читай Отче наш, восемь дней, поняла? Восемь.

Да смотри, завалы в шкафах разбери, все, что не носишь, отдай, кому нужно или сожги. Дом свой до чистоты до блеска надери, чтоб впредь мерзость не заводилась. Вазочку купи с широким горлышком, набери на речке песку, просей его, промой, высуши и насыпь. Поставишь в прихожей на тумбочке, в пятницу зажигай свечку в песке, пусть догорит до конца. Песок вберет и очистит негатив в доме. Опять же в церковь сходи, свечки за упокой поставь, всем, кто умер в этом доме и в этом месте.

Сыновьям свободу дай, взрослые уже, будь рядом, совет давай – когда спросят, у них свой путь, свои шишки набивать должны. Мысли свои менять надо, изменишься сама, и мир вокруг тебя изменится. Не привязывайся к прошлому, что было, то быльем поросло, глаза раскрой, смотри, как жить стало интересно.

Раз в месяц выходи к книжным лоткам, обсмотри все внимательно, какая книжонка тебе «подмигнет», купи. Прочитай внимательно, там для тебя информация будет.

Опера встала, прогнула позвоночник и с удовольствием отметила, что суставы хрустнули: поддается железобетон, улыбнулась про себя ( пока еще ) бабушка. Глаза тоже засветились улыбкой: «Удачи, тебе, ступай с Богом, нужна буду, приходи».

Опера подошла к девочке, та лежала спокойно и будто бы спала.

– Чан Миии, Чан Миии, – пропела тихонько бабуля.

Хитренькие, зеленые глазки открылись. Девочка улыбалась.

Какое счастье видеть свое проснувшееся дитя.

– Ах, ты ж мое солнышко ясное, Чан Миии, отрада дней моих, ворковала старуха, а пойдем-ка умываться, красавица, покушаем и за работу, хорошо?

Девочка с трудом подала худенькие ручки, Опера подняла ее, легкую, как перышко, они обе были единым целым в эти минуты.

Кое-где еще сохранились серые кучи снега, но тропинка уже была сухая, натоптанная. Опера с посохом в руке, как бывалый путешественник бодро вышагивала и напевала при этом: «Мы едем-едем-едем, в далекие края». Как только она начинала петь припев, одновременно притопывая и размахивая посохом, Чан Ми у нее на спине, заливалась радостным смехом:

– «Класота! Класота!»

Мы везем с собой кота!

Чижика, собаку,

Петьку забияку, обезьяну, попугая,

Вот, компания какая!

Вот, компания какая!

– Ая-ая-ая, – отзывался эхом зачарованный лес.

Однако, у всякой тропинки есть свой конец, пункт назначения, так сказать.

– Плиехали! – радостно сообщила Чан Ми.

Опера разгребала сухие ветки, отмечала про себя, что на них, на сушняке, на валежнике, уже появились, зеленые листочки, которых ну, никак не должно быть. «Надо поменять, привлекают внимание»…

Оголив часть валуна, чёрного, как уголь, гладкого, словно его тысячелетиями полировали неизвестные руки, «девочки», обнявшись, легли на теплый камень.

– Чан Ми, ты готова?

– Да, омма, начинай.

– Сознание, восстанавливай и омолаживай центры головного мозга…Доченька, ты видишь эти центры?

– Да…

– Проговаривай за мной и одновременно исправляй, исцеляй, оздоравливай черные точки. Ты видишь их Чан Ми?

– Да, вижу, плодолжай…

– Центры головного мозга восстанавливайте связи с основными клетками головного мозга. Ведунья ненадолго замолчала.

– Чан Ми, не засыпай, надо работать…

– Да, омма, я сталаюсь.

– Основные клетки головного мозга, восстанавливайте связи с соседними клетками головного мозга, активируйте генерацию молодых здоровых клеток.