Эти Золотые мальчики

Теперь, когда собрание закончилось, все устремляются к выходу, и лишь несколько студентов задерживаются. Мы вчетвером выходим в коридор – Уэст справа от меня, Дэйн и Стерлинг слева. Будучи зажатой между ними, я чувствую себя крошечной, но это неплохое чувство. Меня поражают восхищенные взгляды парней, мимо которых мы проходим, и откровенная ненависть со стороны женской половины наблюдателей.

Более чем очевидно, что моя оценка этой троицы оказалась точна на сто процентов: они правили этой школой.

Несколько поворотов – и мы на месте. Я сказала Уэсту номер своего шкафчика, чтобы он точно знал, куда идти. Согласно моему расписанию и маленькой карте, прикрепленной над ним, это недалеко от нужного сейчас кабинета, что приятно.

– У нас где-то пять минут между занятиями, так что, наверное, тебе неплохо было бы запихать в сумку все, что нужно, – предлагает Стерлинг. – Учителя здесь не такие снисходительные, как там, откуда ты родом. Одно опоздание, и можешь рассчитывать на наказание после уроков.

На первый взгляд, его слова кажутся достаточно добродушными, но часть про «откуда я родом» задевает за живое.

Что, черт возьми, он знает о том, какие стандарты соблюдались в моей старой школе? Скорее всего, он считает, будто Южный Сайпресс – прибежище головорезов и воров. Как же типично. Он бы, наверное, спятил, если б узнал, что несколько моих школьных приятелей сейчас учатся в очень престижных университетах и получают стипендию.

Короче говоря, я чувствую, что меня осуждают.

Заставляю себя улыбнуться, но ничего не говорю.

– Пойдемте в кафетерий, – предлагает Уэст, ведя нас по коридору с окнами по обе стороны.

Мы резко поворачиваем налево, и я вижу столовую в конце коридора. Через двойные двери можно заглянуть внутрь. Судя по тому, что я вижу, все довольно стандартно.

– Когда позволяет погода, большинство ест во внутреннем дворе, – делится Уэст.

Не уверена, что это приглашение присоединиться к ним. Он не говорит об этом вслух, и я еще больше запутываюсь. Мы идем дальше, и я понятия не имею, куда мы направляемся, но мои спутники внезапно замолкают, что, мягко говоря, нервирует.

Мы сворачиваем в еще один коридор, но это тупик – лишь несколько пустых классных комнат по обе стороны. Сбитая с толку, я заглядываю в свое расписание, чтобы сравнить номера кабинетов, но они не совпадают. Черт его знает, почему мы пришли сюда.

– Так какие здесь учителя? – спрашиваю я.

Кто-то должен был нарушить эту проклятую тишину.

Дэйн бросает короткий взгляд в мою сторону, но затем быстро отводит глаза.

– Как и везде, думаю. Занозы в заднице.

У меня вырывается нервный смешок, остальные же молчат. Эта внезапная смена настроения явно не плод моего воображения, и когда мы остаемся в мертвой тишине, я в этом убеждаюсь. Уэст поворачивается ко мне лицом, и я поражаюсь тому, какой он все-таки огромный. Он подходит ближе, мрачно глядя на меня сверху вниз. Какая бы надежда на благополучный исход у меня ни теплилась, к этому моменту она угасла. Я и представить себе не могла, что мне на самом деле оказывают холодный прием. Возможно, я лишь вообразила ту доброту, что эти трое проявляли ко мне всего минуту назад.

Что-то во всей этой ситуации очень, очень не так. Все становится понятно, когда в следующую секунду Уэст говорит:

– Я спрошу напрямую, – с его губ срывается мягкий, но злой смешок. И когда он расправляет плечи, я чувствую себя настолько запуганной, насколько ему хочется. – Как так вышло, что ты можешь позволить себе все это? Твои родители, наверное, продали чертову тонну метамфетамина, потому что «Сайпресс Преп» стоит недешево.

Бум.

Я чувствую, как его слова бьют меня прямо в грудь. Все наше взаимодействие я истолковала неправильно. Абсолютно. И, конечно, гораздо больнее было услышать это от него, ведь я, как полная идиотка, решила, что между нами есть химия.

– С кем ты, мать твою, разговариваешь? Я не обязана это слушать, – выпаливаю я, а губы дрожат. Затем делаю шаг, чтобы свалить от них подальше, но тут Уэст хватает меня за руку. Хватка крепкая, но не болезненная. И все же я остро ощущаю его силу.

Дэйн и Стерлинг стоят по бокам от него, глядя на меня сверху вниз, но ни один не произносит ни слова. Мой взгляд перебегает с них на Уэста. Я прижимаюсь спиной к кирпичной стене, и тут его большие руки запирают меня в клетку, расположившись по обе стороны от моей головы. Он не просто высокий, но еще и мощный, и у меня не получится так просто выскользнуть.

Они основательно загнали меня в угол, и меня это бесит.

– Да ладно тебе, Саутсайд[4 - Южная сторона (англ.)], – обзывается Уэст. – Не вини меня за любопытство. Как кто-то из самой задницы Сайпресс-Пойнт может позволить себе эту школу? Если твои предки не ограбили банк, значит, ты, скорее всего, сама добыла наличку, – он подходит ближе, и мне становится страшно вздохнуть. – У кого ты отсосала, чтобы получить такие деньги?

Он снова и снова пытается уязвить – но достаточно ли моего происхождения, чтобы так взъесться? Я этого не ожидала. Вообще.

По венам разливается ярость, но я пытаюсь ей не поддаться: меня едва пропустили через кованые ворота этого заведения. Испытательный срок означает, что я не могу переступить черту, не могу дать этому ублюдку то, чего он заслуживает. Я в ловушке в прямом и переносном смысле. Отстой.

– Все, что тебе нужно знать: я здесь не за твои деньги, козел.

– Уверена в этом? – он так близко, что тепло его дыхания касается моих губ.

Сердце бешено колотится. Только на этот раз не из-за наивного увлечения – прежние чувства к Уэсту так быстро прошли, что, клянусь, у меня их будто вообще никогда не было. Теперь в груди все пульсирует от ненависти.

– И что это, мать твою, значит?

– Это значит, что в такой большой школе много «слепых зон», – предупреждает он. – В которых тот, кому здесь не место, может попасть в беду.

Откуда весь этот гнев?

Все тело дрожит, с головы до ног. Я ничего не сделала ни им, ни кому-либо другому. Неужели мое присутствие здесь так уж оскорбительно для них? Присутствие человека, не родившегося с серебряной ложечкой во рту?

Кулаки сжимаются, и меня так и подмывает пустить их в ход, но потом я думаю о Скарлетт. И о том, как в прошлом году все пошло наперекосяк. Я не могу снова упустить шанс. Я должна убедиться, что делаю все, что в моих силах, чтобы дать моей сестре ту жизнь, которую она заслуживает. Жизнь, которой нас до сих пор лишали наши дерьмовые родители.

Поэтому я разжимаю кулаки и позволяю рукам безвольно упасть.

Уэст видит, как я перестаю бороться. Знаю, он принял это за признак слабости, поэтому улыбнулся. Я заставляю себя плотнее прижаться к стене. Лучше посадить затяжку о грубые камни, чем чувствовать его тепло.

– Знаешь, я всякое слышал о девках из твоего района. Ходят слухи, что вы там готовы практически на все, что заработать. Это правда, Саутсайд? А то у меня в кармане завалялась парочка баксов, если ты готова.

Взгляд злой, в нем тлеет непонятная ненависть. Но сейчас я и сама полна ею.

– Вот что я тебе скажу, – киплю я, чувствуя, как стискиваются зубы. – Если сможешь каким-то образом отыскать свой малюсенький член, тогда и посмотрим, что дальше будет, мудак.

Он практически дышит мне в лицо, в его глазах горит ярость.

– Тебе бы это понравилось, да? – огрызается он в ответ, наклоняясь еще ниже, пока его губы не задевают край моего уха. – Вот тебе честное предупреждение: единственное, чего у меня мало, – это терпения. Так что валяй, испытай меня, если хочешь.

Дыхание прерывается, и я знаю, – он это чувствует. Ненавижу это дерьмо. Я не боюсь его, но боюсь за себя. Я не могу начать год, доказывая, что напыщенные северяне правы. Мол, если я из южной части города, значит, от меня одни неприятности.

Я видела, какое влияние здесь имеет Уэст, с каким почтением к нему относились буквально все, кто проходил мимо нас. Что, если эта власть распространяется не только на студентов, но и на персонал?

Я достаточно повидала мир, чтобы знать, как все работает. Чеки семей этих детишек – фундамент, на котором построены подобные школы. Богатые, могущественные, они защищают своих. В любой спорной ситуации – его слово против моего – я окажусь виноватой. Нельзя пойти на такой риск.

– Вот и правильно. Успокойся, как хорошая маленькая сучка, – рычит он мне в шею. Его глубокий голос звучит низко и ровно, спокойно, ведь он знает, что я не смогу защититься.

– Ты меня не сломаешь, – выдыхаю я. – Никогда. Даю слово.

Эти слова вызывают у него мрачный смешок, и он вдавливает меня в стену.

– Никогда не говори «никогда». У нас впереди целый год. Случиться может все что угодно.