– Здравствуйте, меня зовут Николай Альбертович Вострецов. Ваш отец пригласил меня для осуществления вашей защиты.
Наверное, при этом надо было сразу же сказать про родство и все такое прочее, но при конвоирах я этого делать не стал.
Арестованный хотел было в очередной раз зевнуть, но передумал и с недоумением уставился на меня.
– Что не так? – спросил я.
– Вы правда мой адвокат? – спросил Сергей Крылатый. – Какой-то молодой. Хотя, все равно…
Договорить он не успел, потому что в этот момент что-то произошло и пустой до этого зал стал заполняться людьми. Они входили в раскрытые двери мимо конвоиров и подсудимого в клетке и шумно садились на установленные в несколько рядов лавки.
Вскоре стремительно в зал зашел государственный обвинитель, сел за один из свободных столов и раскрыл принесенную с собой папку с документами.
О том, что это именно обвинитель, я догадался по его острому взгляду за затемненными очками в массивной черной оправе, по моде шестидесятых годов.
После обвинителя в зал вошел какой-то пожилой мужчина в старом потертом костюме. Он сел за стол напротив стола обвинителя и с интересом уставился на меня.
– Кстати, ты вину-то свою признаешь или нет? – спросил я у Сергея.
– А черт его знает, – пожал он плечами. – Я ведь пьяный был, ничего не помню. Но, наверное, не признаю.
В следующую минуту в зал заскочила какая-то девица и истерично крикнула:
– Встать, суд идет.
Следом за девушкой в зал влетела похожая на хищную птицу судья в черной мантии и села в центральное из трех высоких кресел за длинным массивным столом на возвышении.
– Прошу садиться, – сказала она.
Поскольку все места за столами оказались занятыми, я сел на одну из скамеек, потеснив при этом устроившихся на ней жителей Лебеданска.
Нужно заметить, эти самые жители сидели в теплом помещении в куртках и фуфайках. При этом, многие женщины были укутаны в пуховые платки, и только мужчины благочинно, как на похоронах, сняли шапки и сидели теперь с непокрытыми головами.
Вскоре стало просто-таки жарко, но мои соседи даже и не думали расстегиваться или даже снимать верхнюю одежду.
Та самая тетка в пуховом платке, которая встретила нас на крыльце, видимо, разомлев от жары, принялась надрывно кашлять.
Надо сказать, я никогда не понимал, зачем простуженные люди ходят, к примеру, в театры.
От их чахоточного кашля балерины в балете испуганно вздрагивают, лошади в цирке перестают слушаться кнута дрессировщика, от их оглушительного чихания актеры на сцене забывают текст, и я уж не буду вам рассказывать про адвокатов, особенно начинающих, которым приходится выступать в суде с защитительной речью.
Граждане дорогие! Если у вас кашель, будьте добры сидите дома и не мешайте людям наслаждаться представлением.
Итак, судья открыла объемную подшивку бумаг в серой картонной папке и сообщила:
– Рассматривается уголовное дело по обвинению Крылатого Сергея Серафимовича в совершении преступления, предусмотренного частью первой статьи сто пятой Уголовного кодекса Российской Федерации. Прошу секретаря судебного заседания доложить о явке.
Из-за столика в углу поднялась все та же истеричная девушка и сообщила:
– Явка полная.
С чувством исполненного долга она села на свое место и принялась что-то старательно писать.
Судья, словно сонный священник, продолжила говорить заученные в бесчисленных процессах стандартные фразы:
– Устанавливается личность подсудимого. Подсудимый, встаньте. Сообщите суду данные о себе.
– Крылатый Сергей Серафимович, двенадцатого апреля тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения. Русский, холост, уроженец Лебеданска, проживаю по адресу: Лебеданск, улица Победы, дом три, образование среднее, временно не работаю.
– Военнообязанный? – спросила судья.
– Не успел, – ответил Крылатый.
– Отлично, – сказала судья и спросила: – Подсудимый, вы копию обвинительного заключения получили?
– Получил две недели назад, – сообщил подсудимый.
– Прекрасно, – снова сказала судья. – Дело слушается Лебеданским районным судом в составе председательствующего судьи Архиповой, при секретаре Кузнецовой, обвинение поддерживает прокурор Мартынов, защиту осуществляет назначенный судом адвокат Лисицын.
– Позвольте, – заявил Серафим Иванович Крылатый. – Но моего сына должен защищать совершенно другой аблакат.
Крылатый поднялся со своего места и показал на меня пальцем так, словно уличал в чем-то нехорошем.
Все находящиеся в зале, и в том числе судья, с интересом уставились на мою скромную персону, и мне окончательно стало не по себе.
Словно ожидая удара, я втянул голову в плечи.
Судья перевела свой колючий взгляд снова на Серафима Ивановича и удивленно спросила:
– Вы наняли защитника? Что же, попрошу господина адвоката подтвердить свои полномочия.
Вот оно! Начинается! Те самые неминуемо ожидаемые меня несколько минут позора.
И зачем только я послушался свою законную супругу и поехал в этот самый Лебеданск?
Я в растерянности встал со своего места и изобразил возвышенно задумчивое выражение лица.
Почему-то в этот момент мне подумалось о том, что именно с таким вот задумчивым выражением лица размышлял о судьбе страны известный писатель Николай Васильевич Гоголь.
По-моему, это был блестящий ход, который вполне мог бы скрыть глупость ситуации и тот внутренний ступор, который вдруг охватил все мое сознание.
Нужно заметить, что зал не оценил моей игры и стал гудеть каким-то тихим взволнованным рокотом, который, словно летящий с горы камень, нарастал и вскоре стал колоться на мелкие одиночные смешки. Ко всему прочему, тетка в пуховом платке зашлась очередным приступом кашля.
Мои уши горели пунцовым пламенем.
– Ну, что молчим? – устало спросила судья. – Господин аблакат, так, по-моему, называет вас ваш клиент Крылатый, для начала сообщите суду вашу фамилию, имя, отчество.
– Николай Альбертович Вострецов, – безнадежно сказал я.