Неудержимые демоны, или История женской войны. Книга вторая

Не удостоив больше никого из них ни единым словом, Фолди неслышно выскользнул из кабинета и бесшумно притворил за собою дверь. Байна отставила поднос и тоже заторопилась уйти, не зная, прилично ли замужним женщинам оставаться наедине с посторонними мужчинами. Её дрожащие пальцы быстро схватились за полированную ручку двери, ещё хранящую на себе след прикосновения Фолди.

– Госпожа! – остановил её умоляющий голос Миллета Феста. – Госпожа, пожалуйста, не уходите!

– Извините, господин Фест, – заикаясь, забормотала Байна, – но я не могу… это неправильно…

– Госпожа, если бы Вы знали, что я две недели уже не разговаривал ни с кем, кроме Вашего супруга, Вы не были бы ко мне столь жестоки, – грустно усмехнулся Фест. – Даже не думайте, у меня нет в мыслях ничего дурного! Просто… понимаете, глядя на Вас, я осознаю, что Вы тоже одиноки. Может, Вы согласитесь поговорить со мной как с несчастным, которого работа вынудила отказаться от любых привязанностей?

Байна подозрительно всмотрелась в это честное, открытое лицо, настолько бледное, что создавалось впечатление, будто его никогда не касались ласковые солнечные лучи. Если бы любой другой мужчина обратился к ней с подобным возмутительным предложением, она призвала бы на помощь всю свою гордость и прошла мимо. Но в глазах Миллета она не увидела ничего, кроме одиночества. А это чувство тоже было ей хорошо знакомо. Несмотря на то, что она ходила в любимицах Королевы и купалась в любви всего двора, ей было так тоскливо… Эти разряженные, улыбающиеся господа и дамы не могли заменить ей внимания единственного человека, одно участливое слово которого оживило бы её сердце. Она понимала Миллета Феста как никто другой.

Неловко улыбаясь, она вернулась на своё место и вновь поставила поднос на колени. Её пальцы ловко запорхали над баночками с лечебными травами. Миллет, вытащив из-под вороха одинаковых пухлых тёмно-синих папок невысокий табурет, поставил его на приличном расстоянии напротив банкетки и уселся, с сосредоточенным видом покусывая перо. Его взгляд был сосредоточен на документах, заняться которыми приказал суровый начальник. Но, даже сидя в той же позе, что и Фолди, наклоняясь над бумагами в точности как он, Миллет всё равно оставался самим собой. Искоса наблюдая, как он что-то торопливо пишет, Байна заметила, что волосы его уложены так же, как и у министра. Да, он тоже преклонялся перед Фолди… вот ещё одна вещь, роднившая их, почти не знакомых друг с другом людей.

«Выходит, я не одна не могу добиться ничего от этого каменного человека», – с горечью подумала Байна.

Склонившись над своей работой, она вдруг вспомнила первую фрейлину, которую сейчас арестовали. Неужели Феллиния могла желать Королеве дурного? И не только желать, а и сделать, попытаться убить её? Байна сокрушённо покачала головой. Хотя она видела первую фрейлину только три раза в жизни, и не говорила с нею никогда, она не могла поверить в услышанное. Нет, не могло зло таить своё жало под личиной дружбы! Наверняка это ошибка! А даже если Феллиния сделала это специально, в порыве неожиданно нахлынувшей зависти, ревности или злости, она наверняка успела много раз горько пожалеть о содеянном! Ведь не бывает на свете окончательно испорченных людей… внутри каждого, даже самого закоренелого негодяя, таится искорка добра, которую можно разжечь, если подует правильный, ласковый ветерок! Резкие ледяные порывы только затушат эту искру окончательно…

Байна уныло взглянула на густую кремовую массу, холодно поблескивающую в стеклянной баночке. Ей казалось, что в бликах, танцующих по поверхности смеси, она видит отражение собственных печальных глаз. И вновь отупляющее чувство одиночества охватило её душу. Как жаль, что никто больше в мире, даже Его Превосходительство Фолди, не может понять эту простую истину, открывшуюся ей, ничем не примечательной семнадцатилетней девушке…

* * *

Подсудимую уже доставили в тронный зал: потупив стремительно седеющую голову, она стояла у подножия королевского трона, и её исхудалые тонкие руки нервно потирали одна другую. Место, где должны были проводиться торжественные приёмы иностранных послов и присяги от самых значительных лиц государства; место, откуда королевская чета провозглашала свою волю, превратилось в судилище. И виновная, первая фрейлина Феллиния, не смотрела ни на кого вокруг; казалось, что её больше занимает орнамент на полу, нежели собственная судьба. Фолди и первый министр, как самые влиятельные люди в Империи, удостоились мест подле роскошных золочёных кресел Королевы и Короля. Начальник полиции и министр безопасности стояли ступенькой ниже, несколько других могущественных чиновников расположились у подножия трона, всего в паре метров от обвиняемой. Но Феллиния словно не замечала их присутствия. Со стороны эта женщина больше напоминала непрошибаемую крепостную стену, нежели живого человека. Фолди мог видеть, что на кончиках её ресниц повисли недвижные слезинки, но он был уверен, что всё это – только искусное притворство. Не сумела бы дама, спланировавшая и претворившая в жизнь такой изощрённый и коварный план мести, искренне плакать от раскаяния. Если она и рыдала, то только от злости, что её замыслы потерпели крах, и другого шанса добиться цели ей уже не представится.

Вычислить Феллинию оказалось непростой задачей даже для пятерых могущественных людей, деливших между собою власть в Империи. Наверное, фрейлина никогда бы не попалась, если бы её не выдал пустой флакончик из-под духов, в котором преданный Фолди Дарихак обнаружил следы законсервированных некромагических заклинаний, смешанных с ядом – тем, каким отравили Королеву. Флакончик был тщательно спрятан: под сундуком в личных покоях Феллинии, а под полом в месте, где стояла её кровать, хранился пакетик с поистине убийственной дозой отравы и такой же дозой заклинаний. Кстати, первая фрейлина была в числе знатных женщин, приходивших наблюдать за ходом работы над платьем Её Величества. Яд она получила легко и просто: смешала сама, поскольку в её семействе все женщины рода славились лекарскими умениями. Единственное, что вначале смущало следователей – законсервированная магия такой мощности, какую едва ли сумела бы создать несведущая женщина.

Однако Феллиния не была несведущей. Последние сомнения разрешил толстый некромагический фолиант, обнаруженный в доме племянника фрейлины. Так как этот племянник был напрочь лишён дара творить магию, подозрение целиком пало на его тётку. Как позже выяснилось, она ходила во все городские библиотеки с приличным списком бестиариев и читала их, не вынося из помещений – это уже казалось странным, однако Королева не разрешала трогать свою подругу, пока запах яда не насторожил преданного Фолди Дарихака, всюду следовавшего за своим господином. Видимо, отравительница рассчитывала на помощь и защиту той, кого едва не убила. Фолди не хотел себе в этом признаваться, но его радовал сам факт преступления фрейлины: это подтверждало, что в Империи есть намного более подлые люди, нежели он сам.

Члены судейской комиссии бесстрастно взирали на обвиняемую. Глаза Короля полыхали бешенством, Королева, будто обессилев, откинулась на спинку трона и закрыла глаза. Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, насколько ей больно и страшно от того, что даже единственная старинная подруга смогла ее предать! Фолди знал, каково это. Разве не то же самое испытывал он в тот далёкий день, когда Обсидия отказалась от него по одному щелчку пальцев Селлия Кана? Не ощущал ли он себя никчёмным и раздавленным, когда друзья его детства со злостью отвернулись от него, избавившего их от смертной казни или пожизненного заключения в узких стенах сырых подземных темниц? Не утратил ли он навсегда доверие к людям? Преданный никогда больше не сумеет взглянуть на мир с прежней открытостью и дружелюбием; всюду он примется выискивать тайных врагов, даже там, где их нет. И кому известно, вдруг развившаяся паранойя поможет ему найти новых подлецов среди тех, кто прежде казался честным?

Вот почему Фолди так злился на неразумную первую фрейлину. Из-за очевидной глупости этой женщины они все – ближайшее окружение Королевы – получили нависший над головою остро заточенный меч. Преданная лучшей подругой, Влеона станет намного более мнительной, чем раньше, и возымеет все шансы превратиться в кровавую тиранку.

Суд, созванный Кларком, хранил угнетающее молчание. Предполагалось, что это молчание должно устрашить виновную. Но та не казалась Фолди ни испуганной, ни, тем более, хоть о чём-нибудь сожалеющей. Разглядывая мраморный орнамент, по которому она столько раз проходилась в танце, Феллиния явно бросала своим судьям дерзкий вызов. Пусть они произнесут над нею хоть сотню злобных приговоров, эта женщина даже не пошевелится. Её невозможно было уничтожить, пока напротив неё, на роскошном троне восседала Влеона. Сейчас её старинная покровительница не смотрела на прежнюю подругу, и та чувствовала себя несколько неуверенно. Впрочем, не настолько, чтобы тотчас во всём признаться.

Кларк, очевидно, сообразил, что обвиняемая так и будет молчать, пока её не начнут допрашивать, и потому принялся со внушительным видом прочищать горло. Пока он это делал, Влеона медленно отвела расправленный веер от лица и пристально всмотрелась в склонённую голову Феллинии. Словно ощутив этот взгляд, первая фрейлина дрогнула. Переступив с ноги на ногу, она завертелась волчком, точно ища место, где она могла бы спрятаться от Влеоны.

Прикрыв глаза веером, Её Величество прошептала сиплым, больным голосом:

– Перед лицом Всевидящей Магии и собравшихся здесь членов судейской комиссии, госпожа Феллиния, первая фрейлина королевского двора, ответьте: зачем Вы покушались на мою жизнь, на жизнь своей Королевы? Скажите, зачем Вы это сделали?

Последняя фраза была явно лишней, но Влеона даже не осознала. Её внимание поглощала ссутулившаяся фигура Феллинии. Фрейлина прижимала обе ладони к груди, словно её терзала дикая боль. Вздрогнув, она пошатнулась, и её голова медленно поднялась, открывая взорам судей заплаканное бледное лицо. Спутанные пряди седеющих волос падали ей на глаза, полные глубочайшей скорби.

– Я… – прошептала Феллиния, пристально всматриваясь во Влеону, – я… не сама…

– Да что Вы говорите! – вспылив слишком долго терпевший Кларк. Вскочив с трона, он обвиняюще ткнул во фрейлину мясистым пальцем, перехваченным гигантским золотым перстнем с печаткой. – Против Вас есть куча свидетельств, всё вопит о том, что это Вы, именно Вы спланировали и едва не осуществили покушение на жизнь Её Величества! Или Вы вздумали отрицать очевидное? Со мной такой трюк не пройдёт, чёрт возьми!

– Ваше Величество, может, обвиняемой всё-таки стоит предоставить последнее слово перед тем, как смертный приговор будет приведён в исполнение? – заискивающе спросил первый министр, заглядывая Королю в глаза.

Лесть всегда служила для Кларка лучшим успокоительным. Услышав знакомые нотки в голосе одного из самых преданных своих служителей, он расслабил плечи и откинулся на троне. Фолди мысленно поблагодарил дряхлого старика за своевременное вмешательство: если бы Кларк продолжил так громко вопить по меньшей мере пару минут, у него, наверное, лопнула бы голова.

Метнув на Феллинию, стоявшую с покорно склонённой головой, яростный взгляд, Король прошипел:

– Да уж… пусть проврётся как следует перед смертью!

– Ваше Величество! – неожиданно закричала Влеона, поднявшись с трона. Её глаза полыхали гневом. – Как Вы смеете говорить такие гадости о моей подруге?

– О Вашей подруге, Ваше Величество? – глаза Короля злобно сузились. – Вы продолжаете называть подругой ту низкую предательницу, которая едва не послала Вас на смерть?

– Это мои друзья, и я вольна сама распоряжаться их выбором, – отбрила его Влеона и, не обращая внимания на изумлённо разинувших рты министров, величественно сошла с возвышения, устланного ковровой дорожкой.

Фолди не мог даже представить, что нечто подобное возможно. Влеона медленно спускалась навстречу к Феллинии, и никто не останавливал её. Опомнившись, министр протянул к Королеве руку:

– Ваше Величество! Стойте! Она же преступница!

Обернувшись, Влеона наградила его таким холодным взглядом, что ему показалось, будто и его душа леденеет изнутри. Верхняя губа Королевы медленно приподнялась.

– Это Вы стойте на своём месте, Ваше Превосходительство. Может, для Вас она и преступница, но для меня она – моя лучшая подруга юности. А я никогда не отворачиваюсь от друзей.

Подступив к Феллинии вплотную, Влеона широко улыбнулась. Но в улыбке этой виднелась нескрываемая грусть, на ресницах её дрожали слёзы. Полы её длинной, ярко-алой роскошной королевской мантии лениво колыхались у неё за спиной, колеблемые лёгкими порывами ветерка, залетавшего сквозь открытое окно. Казалось, будто Её Величество сейчас превратится в птицу, схватит Феллинию в когти и улетит туда, на свободу, где ярко-голубое небо сливается с горделивыми шпилями правительственных учреждений и роскошных столичных особняков. А, может, и ещё дальше…

По крайней мере, в это Фолди верилось намного больше, чем в то, что он сейчас видел. Прокашлявшись, он попытался пробудить тревогу в Короле, который, точно безучастная статуя, сидел, откинувшись, на троне, и наблюдал за супругой с малопонятной усмешкой.

– Ваше Величество, мы же собрались здесь ради серьёзной цели…

– Вот именно, – поддержал его начальник полиции, – так давайте устроим суд!

– Это вы моей жене скажите, господа, – ядовито усмехнулся Кларк, подпирая массивным кулаком мощный подбородок. – Как видите, Её Величество пожелала устроить здесь демонстрацию всепрощения.

Обернувшись к ним, Королева фыркнула:

– Раз вы не способны нас понять, сидите молча!

И снова обратилась к Феллинии, глядевшей на неё широко распахнутыми бледно-голубыми глазами, как на спустившуюся с небес спасительницу.

– Скажите, ну зачем? – в тихом вопросе Влеоны звучало столько горькой боли, сколько никому из присутствующих, включая даже Кларка, не приходилось ещё слышать. – Я доверяла Вам больше, чем себе. Если бы Вы попросили, я охотно умерла бы. Лучше бы Вы попросили, Феллиния! Почему Вы пошли на подлость?

В глазах фрейлины тоже задрожали слёзы. Её заострившийся нос блестел от стекающей по нему солёной влаги, с полураскрытых губ рвались, но никак не могли слететь слова признания. Затаив дыхания, члены суда наблюдали за этой трагичной сценой.

Плечи фрейлины начали дрожать. Сначала – едва ощутимо, затем – всё сильнее и сильнее; её словно сотрясала жестокая лихорадка. Прижав к груди сжавшиеся кулаки, Феллиния неожиданно отвела от Влеоны взгляд и хрипло шепнула через силу:

– Я стала чужой марионеткой.

– Что Вы сказали? – побелевшие пальцы Влеоны впились в ткань дорогого платья фрейлины. Лицо Королевы замерло, и только глаза остались живыми. – Что Вы сказали, Феллиния? Я не верю!

– Молодой человек… в чёрном плаще… – плача, выдавливала из себя трясущаяся фрейлина, – такой юный… Он… он… твердил какую-то нелепицу. Он зачаровал меня своим гипнотическим голосом. Я поддалась, Ваше Величество, ведь он подарил мне то, чего Вы никогда не давали. Вы часами просиживали со своими новыми любимчиками, – пустой взгляд женщины неожиданно злобно впился в Фолди, – поверяли им такие тайны, о которых я и не слышала никогда… а меня бросали в угол, точно надоевшую игрушку… до востребования. Ведь я всегда была рядом и приходила к Вам на помощь, но почему-то Вы вспоминали об этом лишь тогда, когда Ваши новые фавориты Вас предавали.

Теперь дрожала уже и Влеона; её глаза расширялись. Казалось, каждое горькое слово фрейлины жалит её. Подбородок Королевы затрясся, и она, не владея собой, склонила голову на грудь. Странное это было зрелище, – думал Фолди, глядя на них. Повелительница, сгибающаяся перед служанкой. Опекаемая, бросающая яд в глаза своей опекунше. И тем не менее Феллиния упорно продолжала говорить, хотя видно было, что каждое произносимое слово стоит ей невероятных трудов и усилий.

– Он говорил… что я перестану чувствовать себя такой никчёмной. Никому не нужной.

– Что Вы говорите? – всхлипнула Влеона, встряхнув Феллинию за плечи. – Из всех своих многочисленных подданных именно на Вас я всегда возлагала наибольшие надежды! Почему же Вы не попросили… почему?