Антология Бессмертных. Том первый

Антология Бессмертных. Том первый
Николай Ахметов

Привет! Я передаю тебе в руки первый том антологии рассказов моих приключений. Кто я такой? Узнаешь из этих рассказов, дорогой читатель. Здесь тебя ждут путешествия по невероятному миру (и даже мультивселенной, но попозже), хорек алкоголик, не состоявшийся всадник апокалипсиса и я – их ученик. В этом сборнике ты узнаешь, что творится за пределами твоего мироздания. Дам подсказку: заглянуть в иные миры не сложно, сложно укрыться от взора тех, кто заглядывает в твой. Хе-хе! Ладно не буду нагонять жути! Запасайся печеньками, чаем и коробочкой твинки-бисквит! Наше путешествие по страницам жизни Бессмертных начинается!

Николай Ахметов

Антология Бессмертных. Том первый

Пролог

Едва заметная нить далеких облаков выделяла линию горизонта, разделяющую так схожие между собою тихую гладь океана и небосвода. Насыщенный бриз резвился в ветвях густого леса, заполняя тишину шелестом листвы. Аромат морской воды и зелени умиротворял все вокруг. Высокий скалистый утес вытягивался из края острова в толщу воды, рассекая волны. Столь чудная картина каждый солнечный день, кои были не редкостью, проявлялась на одиноком острове.

На самом краю этого утеса стояла маленькая крытая беседка, окрашенная в ненавязчивые оттенки голубого и белого цветов. Входом и панорамой она была обращена к океану. Конструкция была проста: прямые рейки поддерживали пирамиду крыши. Между опорами, на уровне пояса, поставили перила, а получившиеся проемы слегка прикрывали короткие шторы из бирюзовой ткани.

У самого входа стояло плетеное кресло, в нем сидела фигура, облаченная во все черное. Фигура словно испускала вселенскую тьму, мрак, холод и отчаяние. Ее одеяния представляли собой лоскуты самой тьмы, они растворялись в воздухе словно сдуваемые ветром кусочки сгоревшей материи пространства. Все одеяние полыхало пламенем космической пустоты, за исключением ног. На стопах фигуры в бездонную пустоту небес и вод взирали четыре черных глазенка тапочек-зайчиков, а их пушистая шерстка и розовые ушки размеренно покачивались на ветру.

Фигура опиралась головой на руку, и ладонь пропадала во мраке капюшона, скрывающего лицо. Плечи фигуры мерно поднимались и опускались, словно под веянием легкой дремы.

Рядом на траве, почти у самых ног фигуры копошилась точно такая же фигура поменьше, только у нее из-под капюшона были видны сияющие чистым белым светом огромные овальные глазки. Малыш был ростом по пояс фигуре. И у него на ногах были тапочки-мишки, такие же плюшевые и нежные на ощупь, как тапочки-кролики.

Он перебирал восьмигранный разноцветный камень, перемещая грани, пытаясь сопоставить их по цветам, вроде кубика Рубика, только цветов было великое множество, и они никак не могли составить общую картину на гранях фигурки.

– Ми Пато, – малыш поднял взгляд туда, где, по логике, должно находиться лицо сидящей фигуры. – Павума тачи? Чукачи миото нида.

Сидящий убрал руку от лица:

– Не сплю, просто наблюдаю за горизонтом. Уроки, конечно, хорошо, но отдыхать тоже полезно. Для меня уже утомительно вести долгие беседы.

Малыш подобрал свою мантию, поправил капюшон и уселся поудобнее, буравя всем своим любопытным взором фигуру.

– Ладно, ладно. Помнишь, что я тебе вчера рассказывал про мироздание?

– Нипнип ча. – Малыш сложил пальцы, словно взял щепоть приправы.

– Ну раз немножко – да, думаю, стоит напомнить. – Фигура ловко закинула ногу на ногу и приподняла руку перед собой ладонью вверх, на руке у нее были элегантные черные перчатки, впитывающие своей бездонностью свет солнца. – Смотри внимательно, повторение – мать учения.

Над ладонью фигуры появилась миниатюрная галактика, слегка просвечивающая так, что сквозь нее малыш различал проплывающие облака и синеву неба.

– Галактика спиральная, обыкновенная, одна штука. – Фигура слегка шевелила пальцами, и скопления небесных тел отвечали на это медленным вращением. – Здесь у нас огромное количество звезд, планет, спутников, комет, метеоров и так далее, мне кажется, даже туманность есть.

– Ча, ча! – Малыш активно затыкал пальцем куда-то в проекцию галактики. – Мутаро гамич.

– Нет, не хвост собачий, а конская голова. Неважно. Вселенная невообразимо огромна, думаю, где-нибудь да найдется туманность имени части тела собаки. Итак, пойдем глубже, – проекция галактики сменилась на звездную систему, спустя две секунды – на планету, затем – на камень, молекулы атома, и в конце концов проекция напоминала вывернутый наизнанку калейдоскоп, свернутый в трубку и скрученный в узел, очень такой сложный узел, раз двести закрутили. – Знакомься: Эфир.

Глазки малыша вытянулись пуще прежнего и слегка подрагивали от переливания невиданной ранее субстанции. Малыш резко выпрямился и вопросительно взглянул на рассказчика:

– Пуи… Та чу?

– В смысле, ну и что? Эфир – это мы с тобой. Это камни, трава, люди, ты, я, даже Фицджеральд. Свет и звук, облака и пожар, заклинания и тишина – все есть эфир. Только в преобразованном виде. Сам же эфир в неизменном виде является чистой энергией. Это он говорит камню быть твердым, свету – ярким или тусклым. Он – магия в первозданном виде. Он держит воедино галактики и взрывает звезды. Вся Вселенная – хранилище эфира.

Фигура выжидающе наблюдала за малышом, ожидая, пока его разум осознает полученную информацию и выдаст реакцию.

– Тусо, па ничи чимчим такит?

– Хороший вопрос. А ответ парадоксален: эфир не нужен ни для чего и в то же время он существует для всего и вся. Вот для чего он нужен – даровать хаос таким образом, чтобы жизнь существовала поверх микроскопического хаоса, была носителем этого хаоса, тогда эфир сможет существовать. Мы носим его, живем в нем и используем его, чтобы он перемещался, не стоял на месте и изменялся, таким образом он в безопасности. Он не станет жертвой самого себя, существует везде и всегда. А если есть он, то есть и все остальное, ибо все – эфир.

Малыш лишь долго смотрел в одну точку где-то между мишками-тапочками. Фигура терпеливо ожидала и наблюдала, казалось, она видит, как шестерни мыслительного процесса, скрипя и содрогаясь, работают на износ внутри маленькой головы. Затем малыш сорвал травинку и внимательно ее осмотрел.

– Да, в ней тоже он есть. Он даже был в моменте, когда ты вознес руку, был иным, когда сорвал ее, был иным в моменте разрыва и изменился, когда ты коснулся ее. И так далее и так далее. Не пытайся осознать все сразу, не по масштабу нашему такие мысли.

Малыш поднял взгляд на фигуру, отбросил травинку и скрестил руки на груди:

– Гупи.

– Устал? Уже? Вчера ты продержался на целых десять минут дольше.

Если бы лицо фигуры не скрывалось во тьме капюшона, там бы сияла многозначительная улыбка.

Малыш встал, отряхнул мантию. Уверенной походкой подошел к фигуре и похлопал ее по коленям.

– Ладно, садись. Расскажу тебе еще один короткий урок, а потом можем перейти к более интересным и менее скучным историям. – Малыш запрыгнул на ноги фигуры и прилег, устремив взор на океан и готовый слушать. – Как думаешь, что такое время?

– Тумипакат, мойи тумипакат. Сим такич чумини тик-так, тик-так, – малыш двигал указательным пальцем в такт отсчету.

– Во-первых, ты прав, это очень сложно. Во-вторых, это не зарплата кукушки в наших часах. Время – это своего рода… гм… огромный океан с великим множеством подводных течений и ужасным штормом на поверхности. Каждое течение – это иное восприятие времени, открывающееся кому-либо в мироздании. Смотри: когда ты засыпаешь, то ночь пролетает как по щелчку, верно? Верно. А когда, например, мы ждем пирог из духовки, то время тянется долго-долго.

– О, ча-ча!

– Вот, каждый раз твое восприятие впадает в иное течение. Это связано с твоим терпением, с помощью терпения и ума можно управлять собою в этих течениях, но самим течением управлять ты не можешь. Однако, и это не всегда так, все еще зависит и от того, где ты, когда ты и стоишь ли ты на месте, но это уже отдельная наука. А теперь смотри.

Фигура подняла руку, взмахнув кистью, и с конца утеса бесконечной движущейся стеной появилась сетка из планет. Планеты были по большей части похожи друг на друга: везде были зеленые и голубые пятна с ледяными полюсами, иногда в цепочке вообще не было планеты, иногда был камень вместо всего иного – в общем, великое множество почти-почти похожих планет.

– А это наша Мультивселенная.

– О-о-о!!! – Малыш словно заколдованный наблюдал за постоянным рождением и исчезновением миров.

– Давай-ка добавим деталей. – С этими словами фигура снова взмахнула рукой, и все планеты соединились голубыми, желтыми и зелеными светящимися линиями. – Все эти линии – это движение эфира, времени и пространства.

– Тумипакат! – Малыш недовольно помассировал виски под капюшоном.

– Ничего страшного, сейчас будет все понятно. Наш мир – не только этот мир острова, но и все иные в нашей Вселенной, звезды, скажем, на небе – не единственные, не одинокие. Каждое мгновение рождаются и исчезают многие-многие миры. Если бы меня спросили, сколько всего миров в Мультивселенной, я бы сказал: бесконечность минус два.

– Пуита?

– Потому что всегда существует один мир-константа, я тебе о нем позже расскажу. И всегда существует мир, где сидит исток эфира. Он особый, он в конце и в начале Мультивселенной. Он порождает новые миры и он же уничтожает их, сохраняя свой баланс и баланс живого в этих мирах.

– Ту, а ричи пачик нои?

– А при том, что мы – Странники в этой Мультивселенной, малыш. Нам дана редкая возможность путешествовать в этих мирах и поддерживать прямую связь с эфиром, и на нас же возложена серьезная ответственность – помогать этим мирам, у каждого из нас своя роль, и быть может, в скором времени судьба определит и твое предназначение. Таких как мы – множество, есть те, кто добросовестно исполняет свои обязанности, но и немало тех, кого такая сила совратила, и теперь они оскверняют мироздания один за другим.