Вернись после смерти

– Зимой – в ка'танках, а по-городскому – в валенках, али в ка'мусах[2 - Ка'мусы – мягкие унты с мехом наружу с высокими голенищами, сшитые из выделанных шкур с ног изюбря (забайкальск.)] изюбриных.

– Ясно. – Степанов, сгоняя севшего на щеку слепня, устало провел ладонью по своему широкому, простому крестьянскому лицу. – Откуда мог идти Горяев, вы не знаете?

– Как жа, знаю, с Джарчи он шел, тольки… – старик сбился, сосредоточенно поскрёб пятернёй затылок.

– Что, только? – насторожился офицер.

– Рановато ему было оттудова идтить, путём-то и не поробил. Пять дён, как с поселка ушел.

– А зачем он ходил в эти самые Джарчи?

– Джарча', правильно будет. Речка таковская есть, – старик показал рукой на юг. – Зимовьё Николай Федотыч рубил по Черному ключу, соболева'ть зимой собирался, белкова'ть, охотничать, словом. Наохотничал вот…

– Приступайте, – Степанов разрешающе кивнул стоявшим рядом следователю и экспертам и, повернувшись к старику, предложил. – Отойдемте, Прокофий… Как вас по отцу-то?

– Семеном батьку звали.

– И я тоже Семенович, а по имени, Григорий, – чуть приметно улыбнулся майор. – Значит, в некотором роде мы с вами – тезки.

– Выходит, што так, – покладисто согласился бородач.

Они отошли в сторону, присели на обломок сосновой валежины. Собираясь с мыслями, Степанов некоторое время молчал, задумчиво глядя на курившиеся теплым маревом лобастые таежные сопки. Старик, положив ружье на колени и достав из кармана дождевика матерчатый кисет, крутил огромную самокрутку. Закурил, сделал первую долгую затяжку, как бы наслаждаясь, почмокал губами.

– Кто это мог сделать, Прокофий Семенович? – наконец заговорил майор.

– Бог ево знат… – бородач выпустил из ноздрей две струйки горьковатого самосадного дыма. – Федотыч вообшше-то мужик был смирной, никого в посёлке не трогал.

– А не в посёлке?

– Дак он, как сынов-то проводил на войну, однако из Ерёминскова и не выежжал ни разу. А када старуху схоронил, и на улицу-то редко казался, – охотник подумал, потом убежденно помотал головой. – Не-е-е, па'ря[3 - Па'ря – приятель, друг… Доверительно-уважительное обращение забайкальцев к собеседнику-мужчине.], не было врагов у Николай Федотыча, не таковский он человек, да и года-то уж не те'и, штоба их наживать.

– Ну, хорошо, – Степанов снял фуражку, пригладил густые, начинающие седеть волосы. – А вот давние-давние враги могли быть у Горяева? Кстати, вы сами-то давно в Еремино живете?

– Скольки Игнатьевых было в нашем роде, стольки и проживали здеся, окромя – нигде. И я ерёминский сызмальства. А с Николай Федотычем-то и произростали рядом, девкова'ли и обженилися в один год. А потома и партизанили вместе.

– Дружили, значит?

– Да оно особо-то и не дружили, но, однако суседствовали и жили по-людски, – уклончиво ответил старик. – В колхоз своих кляч в одно время притянули, вместе калихтивизацию делали, робили до седьмова поту.

– Вот именно этот период я имею в виду, – майор сломил ерниковый прутик, похлопал им по голенищу сапога. – С тех партизанских и послевоенных лет могли у Горяева остаться недруги?

– Дак, а времени-то уж сколь сошло, – недоуменно проговорил Игнатьев. – Неуж хтой-то могёт так долго злобу хоронить?

– Люди разные, Прокофий Семенович. Случается, что всю жизнь мысль о мести вынашивают, а потом, вдруг, удобный момент представился. Сойдутся на узкой тропке и – кто кого!

– Такое в жизнях быват, чё уж там… – старик погрузился в глубокую задумчивость, припоминая, видимо, события тех давних лет.

Подошел капитан Бутин, высокий, стройный, приятный лицом парень:

– Закончили, товарищ майор, – доложил он, останавливаясь напротив Степанова. – По предварительному заключению медэксперта убийство совершено не менее двух суток назад.

Стреляли, действительно, из-за того камня из винтовки системы Мосина[4 - Трехлинейная винтовка образца 1891 года калибра 7,62 мм конструкции русского оружейника С. И. Мосина.], гильзу нашли именно там. Контрольный выстрел в упор из «Парабеллума»[5 - Автоматический пистолет Борхард-Люгер П.08 калибра 9мм. В 1904 году его первую модель сконструировал немецкий инженер Георг Люгер. Он же был инициатором того, чтобы это выдающееся оружие приобрело еще и громкое рекламное название «Парабеллум». Данное слово является частью изречения римского историка Корнелия Непота: «Си вис пасет парабеллум» (лат.) – «Хочешь мира – готовься к войне».] или «Вальтера-МП»[6 - «Вальтер-МП» (милитари-пистоле) – автоматический пистолет калибра 9мм конструкции немецкого оружейника Карла Вальтера.], вокруг раны на черепе остатки пороха и ожёг. Пуля прошла навылет, мы ее откопали, отыскали также и гильзу, теперь имеется возможность идентифицировать убийство на элеваторе и это, – он кивнул в сторону мертвого охотника, вокруг которого толпились оперативники.

– Присаживайся, Сергей Павлович, – вздохнул майор, – подумаем, что делать дальше.

Бутин опустился на ствол дерева, тоже снял фуражку, отер платком пот с высокого чистого лба. Солнце поднялось уже высоко, и день становился по-настоящему жарким.

Смерив долгим изучающим взглядом капитана, старик медленно выговорил:

– Выходит, одного раза-то имя' мало показалося… – он сдвинул мохнатые кустистые брови, насупился и продолжил глухим голосом. – Ежели споминать, товаришшы командиры, то споминать надоть многих людей и теи, ранешние, времена. Сколь боев мы прошли с Николай Федотычем в нашем отряде! Пошти-што три года в тайге безвылазно. И рубилися с беляками, и в разведку ходить доводилося, и в набег… Но здеся, однако, другое: Горяева в комбед председателем выбрали посля войны, и получил он какую-никакую власть. А раскулачённых много было в Ерёминском, недовольных. Жили-то до революции тут некоторые шибко крепко. И скотоводы были богатыи, и лабазники, и купцы-меховшшики'. А Вьюков Акешка, обретался у нас таковский, дак тот вобшше в миллионшшиках ходил: большу' факторию держал: пушнину скупал, кожи, мясо и возил цельными обозами в Китай, а оттель манухвактуры пёр, фурфоры-посуды всякии, торговал, значитца. Но вот – калихтивизация! И пошло-поехало… Одне – за старое, другия – но'ву жисть возмечтали увидать. И опять, как война. Сколь друг друга постреляли, сколь изб пожгли, злые все были, нервеные! И в Николай Федотыча тожа однова' стрельнули, да хоть ладно – обце'лились, скользом прошла пуля…

– Конкретно кого-либо назвать можете? – быстро спросил Бутин.

– Конхретно, сынок, как назовешь? Сам посуди: а вдруг не угадашь? Не, греха на старости лет я на себя не возьму… Конхретно – это уж вам самим разбираться.

– Может быть, в поселке кто-нибудь знает что-то? – осторожно поинтересовался Степанов.

– Можа и знат, – рассеянно произнес Игнгатьев. – Хотя навряд, ближе-то меня и моей старухи никого у Федотыча не было. Думаю, я так: спрашивать вам, хто убил Горяева, дело пустое, нихто не станет шибко-то разговаривать – народ у нас всё помалкавать норовит… А вот я, – он сделал ударение на слове, «я», – я вам так скажу: окромя, как из нашего поселка, Федотыча нихто в тайге вытропить не мог.

– Ну-ну, – заинтересовался Степанов, отбрасывая в сторону ерниковый прут. – Это почему же?

– Эвон почему, – старик провел рукой вдоль высокого скалистого гребня, который, как Великая Китайская Стена, неприступно высился на вершине хребта и уходил бесконечно далеко, теряясь в пышной гриве кедровой тайги. Охотник задержал указательный палец на узком разломе в гранитном гребне. Едва приметная для глаз извилистая тропка убегала туда. – Знаете, товаришши командиры, как энто место прозывается?

– Откуда же нам знать?

– А прозывается оно: хонги'л. По-нашенскому, по-забайкальскому, мере'каете, нет?

– Нет, Прокофий Семенович, не местные мы оба, – ответил Степанов.

– Хонгил – это трешшина в скале. Али другим словом – узкой пролаз, – пояснил Игнатьев и сделав очередную глубокую затяжку, продолжал. – Дак вот, хонгил здеся эвон где будет, – он снова показал рукой на едва различимый просвет в гранитной стене.

– Ну, и что?

– А вы погодите, щас все разобъясню. Дело-то в чем: эту тропу через хонгил тольки промысловики с нашего поселка знают. Её не шибко давно здеся протоптали, посля того, как землетря'с случился и ка'менну стену порвал. Но не кажный, ох не кажный, сюды попрется! Круто здеся, чижало идтить. Вот и ходют наши охотники кругалем, по низине, где Джарча-то бегит. Вёрст на семь да'ле, но зато и человеку, и лошадёнке всё полегше. Энто уж ежели хто без ноши да шибко спешит-торопится, сюды правит. Вот и я, к придмеру, пустой шел, на си'дьбе-то здря с запослевчера просидел – не пришел зверь[7 - Зверь – так местные охотники называют изюбря, благородного оленя. При охоте на солонце, на «солянке», его, как правило, караулят на си'дьбе, сооруженной в кроне дерева, на расстоянии действительного выстрела.].

– Запослевчера? Это ж сколько дней, получается?

– Третьеводни, значитца, – пояснил старик. – Три денёчка.

– Вот теперь понятно… И что следует из вашего рассказа, Прокофий Семенович? – продолжил Степанов.

– А вот што, – старик отставил в сторону ружье, расстегнул дождевик, и, сняв его, бросил на камень. – Взять филоновских, али там кожуховских, а ближе к Ерёмину боле и деревень-то нету, дак ихние охотники через энтот хонгил тропу пошти што не знают, а хто успел узнать посля землетрясу, дак всё одно не пойдет сюды – кругаля такого накручивать. Да оно и незачем: на нашинскии угодья оне не лезут, у самих есть, где промышлять. И не в придмер богаче ихняя таёжка: ува'лы покатее, кедрачи гушше, да и волковья зимой поменьше быват. У нас жа, как напасть – косяками по тайге ходют, быдто кормют их здеся, поганцов! В иной год и козулёшку не добудешь: всех поразгонют али порежут, варнаки!

– Та-а-ак, это уже зацепка! Ну, а все же, за что могли убить Горяева? Может, видел он в тайге что-то? Или кого-то, кто таится от посторонних глаз?

– Верно мере'кашь, Семеныч, – старик тщательно затоптал окурок, заговорщицки придвинулся к чекистам. – Тут ведь што выходит: Федотыч пошел, вернее, поплыл на низовья Джарчи зимовьё дорубить, штоба зимой на промысел тама стать. Нашему промхозу на нонешний сезон больш-о-ой оборонплан по мясу и пушнине спустили. А промышлять-то особо некому, все молодые мужики на войне, мать её так! Вот и поднавьючили нас, стариков, охотучастков новых нарезали. Мы и ставим зимовья, кому, где сподручнее. И вот поплыл Федотыч на лодке вниз по Джарче и через два дня на третий – был на месте. А евонное зимовье по Черному ключу версты на две вверх будет, в самом становике'. Пока бу'тор[8 - Буто'р – охотничье и рыболовное снаряжение (забайкальск.)] с лодки перетаскашь – ишшо день уйдет. А энто уже три полняком. А таперя глядите сами: я ево пять дён назад зрил живого, а вчерась нашел здеся мертвого. Вот и гадайте: докудова он на лодке доплыл, кого встретил, и пошто на зимовье не остался, а в поселок прямым ходом через хонгил побёг? Через хонги-и-ил! – заключительную фразу старик произнес с многозначительным подтекстом.

– Скажите, Прокофий Семенович, – спросил Степанов, – вот вы утверждаете, что Горяев поплыл вниз по реке. У меня в этой связи вопрос: а как он собирался возвращаться домой, лодку ведь на себе через тайгу не потащишь?