Вернись после смерти

– Отказался категорически, ранение не тяжелое, пуля прошла по касательной. Проходит лечение без отрыва от службы.

Командующий соединением долго раздумывал, потом принял решение:

– Пусть будет по-вашему, гауптман, действуйте. Контрольный пленный нужен как можно быстрее.

– Яволь! – офицер на миг склонил голову с четким пробором в светлых волосах.

Этой же ночью группа из шести разведчиков, возглавляемая Вернером Либихом, перешла фронт и углубилась в глухие заснеженные леса, стремясь до рассвета выйти в тылы русских частей, обороняющихся на этом участке.

«… А еще сообщаю тебе, сын мой Павлик, что, вскоре после твоего ухода на войну, наш дом, наконец-то, посетила великая радость. Трудно было поверить, но вернулся тот человек, о котором я тебе столько рассказывала… Я его ожидала, никак не раньше, чем через пять лет, но вот он рядом: наш единственный и долгожданный. Горько сожалел о том, что не застал тебя. Случись это, судьба твоя наверняка сложилась бы иначе. Ты понимаешь меня? Уверена, что прекрасно понимаешь, мы ведь всегда очень тонко чувствовали друг дружку.

Сын мой, пока ты находился в учебной части, еще хоть какая-то крохотная надежда согревала усталую душу мою, а сейчас всё так неопределенно и страшно. Теперь ты пишешь уже с фронта, и я понимаю, насколько все стало сложнее… Что ж, воля матери и сила ее любви – не всемогущи, настала пора тебе самостоятельно принимать решения, скоро ведь переступишь двадцатилетний жизненный рубеж. Помни об одном: мы ждем тебя живого и здорового. Ждем каждый час, каждую минуту! Старый адрес забудь, там все закончено, началась новая жизнь. Куда писать – знаешь. Горячо обнимаем и целуем тебя, Павлуша, теперь уже вдвоем».

– Чё смурной, Паха, али новости худые? – рядовой Федор Горяев кивнул на письмо в руках младшего сержанта Борисенко.

– Ошибаешься, новости как раз отличные, – очнулся тот от глубокого оцепенения.

– Дак, а смурной-то чё, спрашиваю?

– Тебе-то, какое дело? – Павел недобро прищурился.

– Да не-е, мое дело – сторона… – Федор яростно начищал замок длинноствольного пулемета, установленного на разлапистой треноге перед амбразурой. – Просто узнать хотел, чё там новенького, в Ерёмине-то, в нашем?

– Не волнуйся, не провалилась еще твоя деревня, стоит.

– А твоя? – Федор внимательнее присмотрелся к напарнику.

Не отвечая, Павел чиркнул спичкой, прикурил плоскую трофейную сигарету, огоньком той же спички поджег письмо. Застывшим взглядом смотрел на бледное пламя, уничтожающее бумажный треугольник.

– Ты чё это письмо-то матушкино палишь? – удивленно спросил его Федор.

– Заткнешься ты, наконец!? – взорвался тот. – Задолбал дурацкими вопросами!

– Вот чё, паря, – нахмурился Горяев. – Сиднем сидеть – хорош, раскрой-ка ишшо один-другой цинкарь да набей лент с пяток. Запас, он сроду не лишний.

– Это ты мне приказываешь, сержанту, я правильно понял? – снова вспылил Павел.

– Дак, а чё ты расселся, быдто у тёшши на блинах? Сам же толковал: я – чишшу оружиё, ты – заряжашь. А стрелям – попеременки.

Борисенко докурил, нехотя поднялся с гранатного ящика, злобно посматривая на Горяева, принялся вскрывать патронную цинку широким немецким штыком. Федор тем временем закончил чистку, выставил на прицеле нужную дистанцию, примеряясь к оружию, повел гофрированным стволом влево-вправо, чуть подвернул валик угломера, потом, навалившись на затыльник пулемета плечом, стал задумчиво смотреть через амбразуру на заснеженное поле, сплошь избитое черными оспинами снарядных воронок. Проговорил тихо, как бы для себя:

– Навряд сёдни ишшо пойдут и так порядком положили. Гансы щас обедают: кофий горячий трескают с жареной колбасятиной, прям – лафа! Даже воюют с-суки по часам.

Павел молча сопел в углу бетонного колпака, возясь с патронной лентой. Снаружи ударили в окованную листовым железом дверь чем-то тяжелым раз, другой.

– Кинь-ка «шмайсс»[51 - «Шмайсс», «шмайссер» – бытовавшее в солдатской среде ошибочное название массового германского пистолета-пулемёта калибра 9 мм. Известный оружейник Гуго Шмайссер не имел к нему никакого отношения. Истинным создателем модели был Генрих Фоллмер, генеральный конструктор фирмы Эрма Верке расположенной в городе Эрфурт. Правильное наименование оружия: «Машинен-пистоле-38/40» (МП-38/40).], – попросил Федор Павла, и, поймав на лету трофейный автомат, подошел к выходу, спросил, приложившись ртом к пазу люка:

– Каво там ишшо принесло?

–Окрывайтеся, вояки! – раздался знакомый простуженный голос старшины пулеметной роты Камнёва. – Харч прибыл.

– Харч харчем, а пароль паролем! – никак не реагируя на издевательскую усмешку Павла, твердо потребовал Горяев.

– Ну, «гильза», забери вас черти! – в сердцах ругнулся старшина. – Чё кобенитесь, отпирайте, торчим из-за вас на холоду'.

– «Гомель», – произнес Федор отзыв и одним рывком сдвинул рычаг клин-замка. Загородив своей массивной фигурой светлый проем, в дот протиснулся закуржавевший от мороза старшина, вслед за ним спустились двое угловатых, беспрестанно и пугливо озирающихся солдат-новобранцев из хозвзвода. Крайний из них замешкался, зацепившись за что-то полой шинели и Федор по-хозяйски прикрикнул:

– Эй, салабо'н, а ну заползай шустрее, чё воро'тья распази'л, не май месяц, однако!

Когда из термосов в котелки пулеметчиков перекочевала часть наваристого горохового супа, а в порожнюю цинку из-под патронов была выложена солидная порция перловой каши, Камнёв с отцовской заботливостью проговорил:

– Ну, хряпайте на здоровьичко, ребяты.

Борисенко при этом не преминул злобно выругаться:

– Опять «шрапнель», мать их за ногу, этих поваров! То пшённой «кирзой» пичкают неделями, то «шрапнелью», твари!

– Ты жуй да помалкавай, – сердито заметил старшина, снимая с сивых усов ледышки. – Добро хоть это ишшо есть. В Ленинграде народ с сентября голодует, тышшами мрёт. Вот подумай-ка – сутошная пайка хлеба для работяги всего двести пятьдесят грамм, а на ребятишков и стариков дак наполовину меньше. И хлеб то – одни отруби пошти што…

– Слышали про это… – угрюмо сказал Федор и указав на пулемет, добавил. – Ты скажи ротному, Михалыч, штоба кого-нибудь прислал заместо Василия. Уж два дня, как его убило. Вдвоем несподручно в доте работать, заряжаюшший шибко нужон. Када атаки часты', ленты быстро уходют, еле успевам набивать. А тут ишшо этих эсэсов хрен принёс на наш фланг. Отчаянны вояки, в рот имя' ды'шлину! Вчерась один мало не на гранатный бросок сбоку надбежал. Ладно, Паха вовремя заметил да с «ручника» положил, а то б хана… Я ночью сползал, «шмайсс» евонный забрал да патро'нья. – Фёдор кивнул на новенький пистолет-пулемёт. – У того ганса под маскировкой чёрна форма, на френчике крестов – как у дурака цветочков. Герой с дырой, бляха-муха!

– Сказать-то я, скажу лейтенанту, а толку? Ты знашь, сколь народу в роте осталося после утрешнего бою? – удрученно вздохнул старшина.

– Знаю…

– Ну, дак, а чё тогда… – Камнёв, по-стариковски кряхтя, поднялся. – Заклинь-ка дверь за нами.