Лжецаревич

Едва она успела уйти, как Фекла подошла к Пелагее Парамоновне и прошептала:

– А я тебя порадую, боярышня: весточка от дружка милого есть!

Боярышня покраснела от радости.

– Феклуша! Голубушка!

– Да, да! Сумел он со мной повидаться. «Передай, говорит, голубке моей, что извелся я совсем с тоски по ней. Все думал я, как горю помочь, счастье наше вернуть, ну и надумал, да не знаю – Пелагеюшка, пожалуй, согласна не будет»…

– Говори, говори, Феклуша! Ну-ну?

– Да дело такое, боярышня…

– Ах, да говори, Боже мой!

– «Надо, говорит, нам с нею крадью повенчаться… Возьму я ее увозом, повенчаемся мы с нею тайком, поживем месяц-другой где-нибудь, а после к отцу с матерью с повинной»… Ишь, побелела как ты, боярышня! Лица на тебе нет! – испуганно добавила холопка.

– Ничего, ничего, говори, – едва слышно прошептала девушка.

– «А у меня, говорит, уж все приготовлено: и поп найден, и место, куда укрыться, припасено, и человек верный имеется. Ты, говорит, ведь, Феклуша, нам тоже помочь не откажешься? Не бойся, мы тебя под гнев боярский не подведем: возьмем тебя с собой, вместе и с повинной приедем». – Я тебе, боярин дорогой, всегда послужить готова, говорю, потому я и боярышню люблю, и ты завсегда добр ко мне очень. – «Вот и ладно, сказывает, значит, все дело устроится, только б Пелагеюшка „да“ промолвила. Богом молю, скажи ты ей все это и ответ ее передай мне: я вечерком буду подле ворот ваших похаживать. Коли согласится, тогда мы и сговоримся, а коли нет – прямо в Москву-реку».

– Ай! Что ты, Феклуша! Неужели так и сказал?

– Вот те крест, так и сказал! Так как же, боярышня? – промолвила холопка, и маленькие лукавые глаза ее, устремленные на лицо Пелагеи Парамоновны, так и горели: сказав все, она забыла упомянуть об одном, что Константин Лазаревич обещал, в случае благоприятного ответа, подарить ей, Фекле, золотое запястье немедля же да после сулил немалую награду.

– Ах, как и быть, не знаю! – воскликнула Пелагеюшка, сжав голову руками.

– Ужли погубишь его?

– Как можно!

– Так как же?

– Дай подумать.

– Да некогда думать, решать надо: того и гляди Манефа Захаровна вернется. Да вон она уж идет, кажись. Слышишь?

– Да, да! Ай, Господи! Что мне делать?

– Скорей, скорей! Да либо нет? – торопила холопка. Шаги боярыни слышались уже совсем близко.

– Господи! Прости меня, грешницу! Да! – пролепетала Пелагеюшка.

Манефа Захаровна стояла на пороге.

– Прости, матушка боярыня, – затараторила Фекла, – что я здесь малость замешкалась: залюбовалась на работу боярышнику. Что за искусница она! Просто диву даюсь, как это ладно да красиво выходит у ней! Свыше, видно, дар ей такой дан!

– Все от Бога, от кого больше? А Пелагея, точно, умеет работать малость – выучила я ее, – промолвила боярыня, с удовольствием слушая похвалы холопки.

– Какое малость! Посмотришь – глаз оторвать не хочется! И то сказать, ведь и ты, матушка боярыня, мастерица, каких мало, могла выучить. Дивно, дивно! – говорила Фекла, удаляясь из горницы.

Вечером того же дня невдалеке от ворот двора боярина Чванного смутно можно было различить в полутьме две фигуры.

Это были Константин Лазаревич и Фекла.

– Так она согласилась? Слава Тебе, Господи!

– Согласилась, согласилась! – слышался сладенький голос холопки. – Сперва, вестимо, не знала, как быть, ну да я ей растолковала, что ничего тут греховного нет. После этого она и говорит: «Скажи ему, соколику моему, что я за ним всюду пойду и все сделаю, как он сказывает… Себя, – говорит, не пожалею».

– Так и сказала?

– Так, так.

– Ах, милая! – умиленно прошептал Константин.

– Конечно, тут надо было тоже уметь дело повести. Другая на моем месте ничего не сделала б, только впросак попала б, ну а я для тебя постаралась.

– На вот возьми, что обещал.

– Ай, боярин! Ай, голубчик! Да как мне тебя и благодарить, не знаю! Этакое запястье мне, холопке, подарил! С камнями, кажись?

– С камнями.

– И-и! Я и в руках таких не держивала, не то что носить! Одно жаль…

– Что?

– Скоро расстаться с ним придется.

– Почему?

– Да мать больна. Ну, недужному, вестимо, то то, то другое надо. А где взять? У боярыни не спросишь. Вот и придется продать запястье и купить матери чего-нибудь. Эх, жизнь!

– Так на тебе рублевиков, купи матери что надо, а запястье припрячь.

– Ай, боярин, да какая же ты добрая душа! – воскликнула Фекла, пряча рублевики. – Век буду за тебя Бога молить!

– Теперь слушай хорошенько. В четверток ночью, после первых петухов, проберусь я в сад. Ты тем временем тихонечко с боярышней выйди из дому и иди к забору. У меня там лазейка будет устроена. Я вас встречу, выведу на улицу. Тройка коней с верным человеком будет поджидать. В телегу вспрыгнем – и поминай нас, как звали! Поняла? Запомнишь?

– Запомню! В четверток ночью. Стало быть, на пяток в ночь?

– Да, да.

– После первых петухов… Ладно.

– Устроишь все?

– Устрою, будь в надежде.