– Гм… так… – пробурчал Никита.
Люба смотрела прямо ему в глаза; на ее лице не было заметно и признака смущения.
Никите хотелось вырвать эти бесстыжие красивые наглые глаза.
Он крепко сжал Любу в своих объятиях.
– Больно! Ой! – воскликнула она. Никита оттолкнул ее и крикнул:
– Сон это или нет?
Жена смотрела на него с удивлением.
– Нет, ты скажи, сон это или нет? Чего смотришь? Твои глаза правды не скажут! Змееныш! Знаешь, мне хочется двумя пальцами взять тебя вот за эту шею белую и придушить, – говорил Никита, смотря на жену налитыми кровью глазами. Со стороны его можно было почесть за пьяного.
Люба побледнела, но быстро оправилась.
– Ха-ха! Ты хмелен, а мне сперва и невдомек. Придушить меня хочешь! Кто же тогда тебя, Медведя, любить будет?
– А ты любишь своего Медведя? – точно прорычал Никита.
– А то нет?
Он наклонился к ней.
– Кого сильней любишь – меня или Яшку? – проговорил он сквозь сжатые зубы.
Яркая краска залила щеки Любы и пропала.
– Что тебе дался этот Яшка, понять не могу! – промолвила Люба презрительно пожимая плечами.
Он взял ее за плечи.
– Оставь! – досадливо проговорила Люба, стараясь вывернуться.
– Хоть ты и змея, а из лап медведя не выскользнешь, – пробормотал он, не то делая гримасу, не то улыбаясь.
Он тряхнул жену.
– Говори! Во сне я видел или наяву, что ты на крыльце целовалась с Яшкой?
– Пусти, – пробормотала Люба.
– Не пущу! Говори: во сне или наяву?
Она поняла, что ее тайна открыта и отпираться бесполезно, и дерзко уставилась на него.
– Ну, да – наяву! Ну, что ж?
Никита не ожидал такого прямого ответа и был сбит с толку.
– Да как же ты смела? – пробормотал он.
– Так и смела! Пусти, что ль!
Но он ее не выпускал. Что-то клокотало в его груди.
– Змея! – прорычал Никита, чуть не ломая плечи Любы.
– Пусти, Медведь! Больно!
– А! Больно! Это хорошо, что тебе больно!
Его искаженное лицо было страшно.
В глазах Любы загорелись злобные огоньки.
– Ну, да! Я целовалась с Яшкой и еще буду целоваться…
– Нет! Не будешь! – рычал Никита.
– Буду! А на тебя, душегуба, и глядеть не захочу!
– Душегуба?
– Да! Али забыл, как ты из кабалы от князя Щербинина освободился? Сам же мне, дурак, рассказывал! Смотри! Пикнуть у меня не смей! Слово молвлю – сложить тебе голову на плахе!
Никита безмолвно смотрел на нее. Он давно уже выпустил ее плечи, и Люба, говоря, подвигалась к сеням.
– Да ведь тебя же ради! Тебя! – воскликнул он.
– Меня? Ха-ха-ха! Нужен ты был мне! Себя, себя! Ишь, измял всю, леший! Теперь вот на зло тебе на твоих глазах буду с Яшкой миловаться! – крикнула Люба и шмыгнула в сени.
– Врешь! – рявкнул Никита и кинулся за нею.
С ним сделалось что-то необыкновенное. Каждая жилка его побагровевшего лица дрожала. Он догнал ее в сенях, втащил в комнату.
Люба взглянула на лицо мужа и поняла, что настал ее смертный час. Она задрожала. Еще за мгновение перед тем дерзко раздражавшая зверя, теперь она молила о пощаде.
– Микитушка! Милый! Прости!
Он не слышал ее мольбы. Он бормотал только:
– Врешь! Не будешь!
Как легкое перышко, приподнял он над собой ее маленькое тело.
– Будешь? – задал он ей вопрос, смотря снизу вверх на ее лицо.