Апокалипсис местного значения. Книга 2

«Сколько у него детей?»

«Какими этическими соображениями? Подробнее, пожалуйста!»

Парейко взял услужливо протянутую кем-то фотографию.

«Вы же понимаете, господа! – сказал он, поворачиваясь лицом к журналистам. – Заплатив деньги похитителям, мы тем самым спровоцируем их на новые преступления. Мало того, мы из собственного кармана профинансируем их! Так нельзя… Покажите, пожалуйста, снимок Дмитрия Сергеевича!»

Не дожидаясь, когда покажут фотографию похищенного директора, Романов отвернулся от телевизора. Посмотрел на рюмку с водкой, которую всё то время, пока шла передача, держал в руке, и залпом выпил. Громко втянув ноздрями воздух, сказал, что у каждой сволочи свои принципы.

– У равнодушных – не вмешиваться ни в чьи дела, у жмотов – не портить людей деньгами…

– А у пьяниц, – не удержался Рябушкин, чтобы не уколоть Романова, – не отказываться выпить с хорошим человеком.

– Чего? – нахмурившись, Романов повернулся в его сторону.

Поняв, что сболтнул лишнего, Рябушкин опустил глаза.

– Да так, – пожав плечами, еле слышно произнес он: – Принцип есть такой.

«…вот только что мне принесли новое сообщение. Еще одно загадочное убийство. – Никита Малявин взял со стола листок и поднес к глазам. – Около трех часов назад в подъезде собственного дома двумя выстрелами в голову была застрелена Егорова Людмила Петровна».

На экране появилась фотография немолодой женщины в пуховом платке.

«Ей пятьдесят четыре года. Безработная, инвалид второй группы, мать троих детей…»

– Ни фига себе! – тихо воскликнул Романов.

«Как полагают эксперты, выстрелы были нанесены из пистолета «Беретта».

Оторвав взгляд от экрана, Рябушкин внимательно посмотрел на Романова. Спросил: что с ним.

– Глядя на тебе можно подумать, что ты впервые увидел фотографию убитого человека.

– Нет, ну это же!.. – Романов ткнул ладонью на экран и, не в силах подобрать нужные слова, затряс ею.

– Хочешь сказать: старая, больная, никому не нужная?

– Нет…

– Не удивляйся. – Рябушкин взял в буки бутылку. – В наше время человеческая жизнь, что копейка: со своей расстаться жалко, а на чужую – наплевать… Водки налить?

Романов замотал головой.

– Это же Егорова! – выдохнул он. – Я же как раз после нее заходил.

– Куда?

– Ну, в это… как его? – Романов в нетерпении щелкнул пальцами. – На собеседование в экспедиторскую фирму, блин!

Рябушкин открыл бутылку. Сдвинул рюмки и принялся аккуратно наполнять их водкой.

– Понятно. Знакомая, значит. Только вот что я тебе скажу, Василий. Бросил бы ты, в самом деле, смотреть эти телевизионные страсти! Ни к чему тебе это. Лучше стихи пиши: о любви, о природе…

– Тише ты! – Не отрывая взгляда от экрана, Романов предостерегающе поднял указательный палец.

«…следствие, как и в предыдущих случаях, затрудняется определить мотивы преступления. – Никита Малявин отложил листок в сторону. – Я только напомню, – добавил он, – что это уже четвертое подобное убийство, совершаемое в нашем городе за последние два дня. Случайными жертвами профессионального киллера, напомню, стали: Филатов Сергей Владимирович. – На экране появилась фотография молодого мужчины. – Матренин Валерий Иванович и Генрих Эдуардович Миллер… Фотографиями последних мы, к сожалению, не располагаем… Ни одного из вышеназванных лиц нельзя отнести к так называемой группе риска. Никто из них, по нашим сведениям, не занимал высоких руководящих постов, не владел бизнесом и не состоял ни в одной криминальной группировке. Более того, насколько нам известно, все они на день смерти являлись безработными… В связи с этим, версия, выдвинутая некоторыми печатными изданиями, о появлении в нашем городе серийного маньяка-убийцы, уже не кажется столь неправдоподобной…»

– На, возьми! – Рябушкин протянул Романову рюмку водки.

Словно больной, разбуженный внезапным появлением доктора, принесшего очередную порцию микстуры, Романов вздрогнул.

– Что ты сказал? – спросил он.

– Рюмку возьми, говорю!

– А! – опомнился Романов. – Нет, не хочу.

– Водку пить не хочешь!

– Из рюмок пить больше не хочу!

В следующую секунду Романов вскочил со стула и быстрым шагом направился к буфету.

– Что случилось? – спросил Рябушкин.

Схватив с полки стакан, Романов подошел к столу. Ответил: ничего.

– Только все эти люди, – при слове «все», он ткнул горлышком бутылки в сторону телевизора, – четыре дня назад вместе со мной устраивались на работу.

– Да ты что! Неужто все?

Романов на секунду задумался.

– Ну, может, и не все. Но Егорова и Филатов – точно! И еще, кажется, этот старичок в очках – Миллер. Я как фамилию его тогда услышал, сразу Глена Миллера вспомнил. Композитор был такой. Тоже, кстати, покойник!

Романов налил себе полстакана водки. Выпил, сел на стул и, положив локти на скатерть, закрыл ладонями лицо.

Дождавшись, когда закончится передача, Рябушкин осторожно, чтобы ненароком не потревожить хозяина, взял лежащий рядом с ним пульт и выключил телевизор.

В комнате стало тихо.

– Ерунда какая-то! – Романов вскочил со стула и подошел к окну. – Стрелять в безработных из «Беретты». Ты только подумай. Какова честь!

Вспоминая недавнюю встречу с убитыми людьми и восстанавливая в памяти разговоры с ними, Романов внезапно подумал о том, что не видит в этих разговорах себя. Помнит, о чем говорил в приемной экспедиторской фирмы, слышит свой голос, видит реакцию на свои слова, а представить того, кто произносит их, не может. Несколько раз он мысленно пересчитал всех, кто находился в приемной комнате, ожидая вызова на собеседование, и каждый раз не досчитывался одного из них – Василия Романова.

«Вот Катя. – Зажмурив глаза, он представил себе молодую девушку, одетую в яркий не по погоде костюм. – Сидит на стуле, плотно сжав голые колени, и, явно смущаясь внимания, смотрит в пол. Кто-то, кого не видно, представляется ей. Катя мило улыбается и отвечает куда-то в пустоту. – Романов затряс головой. – Вот старичок Миллер. Маленький, щупленький, глядя на которого так и хочется сказать: «у него на носу не очки, а очёчки». Отвечая на приветствие, кивает, не поднимая головы, в никуда… Филатов. Берёт у вышедшего из дверей кабинета кадровика – не выспавшегося парня лет тридцати, пачку бланков анкет и протягивает одну из них сначала Егоровой, потом пожилому седовласому мужчине, за ним – Миллеру, Черноусову и, наконец, Кате. Лариса Георгиевна, не дожидаясь, когда до неё дойдет очередь, подходит к Филатову сама.

Романов прижался лбом к холодному окну.