Апокалипсис местного значения. Книга 2

– Был тут.

Не найдя в комнате пропавшего Мишку, он пожал плечами. Немного подумал и снова обратил свой взор на Рябушкина.

– Нет, ты мне ответь: ты гостей уважаешь, или как?

– Чего тебе?

Романов обиделся. Привстав со стула, он затряс головой, размахнулся и ударил себя кулаком в грудь.

– Санёк! Меня, может, убьют скоро! А ты… а ты такие вещи говоришь! Плакать хочется!

Окончательно проснувшись, Рябушкин встал с дивана.

– Не убьют. Что-нибудь придумаем.

С готовностью кивнув, Романов сел на место. Однако не прошло и пяти секунд, как снова вскочил на ноги.

– Санёк! А четверых-то уже тю-тю, – он провел ребром ладони по горлу. – Думай, не думай, а уже ничего не придумаешь! Поздно!

– А мы всё-таки постараемся.

– Да? – Романов бросил на Рябушкина долгий взгляд. Сел на стул и уронил голову на грудь. – Это хорошо, – пробормотал он.

И снова.

– Санёк!

Прихватив со стола бутылку минеральной воды, Рябушкин подошел к компьютеру, стоявшему на отдельном столике в углу комнаты.

– Санёк, а чего мы придумаем, ты уже знаешь?

Рябушкин включил компьютер. Дожидаясь, когда тот загрузится, выпил воды из горлышка.

– Есть у меня одна мысль.

– Говори!

Рябушкин сел за столик. Спросил Романова: где находится экспедиторская фирма «Трансавтосервис», в которую тот ходил устраиваться.

– Возле чапаевского райисполкома?

– Кажется, да.

– А какой у них электронный адрес, знаешь?

Романов нахмурил лоб.

– Впрочем, не напрягайся, сам найду.

Рябушкин подвинул к себе поближе клавиатуру и быстро застучал по ней пальцами.

– А зачем тебе?

– Хочу залезть к ним в компьютер, посмотреть, что там, – не отрывая взгляда от экрана монитора, пояснил Рябушкин. – Может, что-нибудь интересное выужу.

Не зная, что делать дальше, Романов встал. Пошатываясь из стороны в сторону, сделал несколько неуверенных шагов по комнате. Наткнувшись на диван, упал на мягкие подушки и через пять секунд погрузился в тревожный сон.

Он – пятилетний мальчик – просыпается среди ночи в пустой комнате на даче приятелей отца. Придавив коленом скрипучие пружины кровати, медленно приподнимается над изголовьем и кличет маму. Никто не отзывается. Он встает и, вытянув руки вперед, отправляется на ее поиски. Почти не дыша, осторожно переставляя ноги, он то открывает глаза и вглядывается в ночь, то, испугавшись доносящихся откуда-то из-за спины шорохов, закрывает лицо ладошками и зовет на помощь. Ему кажется, что где-то там в углах, где тьма особенно зловеща, а тяжелый пропитанный пылью воздух дрожит от напряжения, затаились страшные существа, готовые броситься на него и разорвать на части. Ему хочется вернуться назад в постель. Но он упрямо движется вперед, потому что знает: если сейчас, сию минуту, он не удостоверится в том, что мама с папой помнят о нем, жалеют и по-прежнему любят его так, как любили раньше, эту ночь он не переживет.

28 октября

Романов проснулся от жажды. Стараясь лишний раз не вертеть больной головой, осторожно встал с дивана. Прошел на кухню, выпил воды прямо из-под крана и медленно вернулся обратно. Убедившись в том, что в квартире никого нет, сел за застеленный чистой скатертью стол и взял в руки записку, лежащую рядом с пустой цветочной вазой.

«Вася, я ушел на работу, – писал Рябушкин. – Сварил суп. Кушай, если можешь. Если захочешь пойти погулять – ключ в прихожей на гвоздике. Буду после обеда. Пока. Не забудь перевести часы на зимнее время».

И снизу приписка:

«P.S. Ничего интересного в компьютере твоей фирмы нет. Накладные, акты, карта города. Посмотри сам. Приду, будем думать дальше. Всё. Не напивайся, дождись меня».

Бросив записку на стол, Романов перевел часы назад и подошел к компьютеру, рядом с которым лежали распечатанные на принтере документы. Не найдя в них, как и предупреждал Рябушкин, ничего заслуживающего внимания, взял карту города и, от нечего делать, принялся разыскивать на ней свою улицу.

«Вот она, дорогая, – погладил ее пальцем. – А где, интересно, мой дом?»

Отыскав место, где предположительно должен находиться его дом, Романов обратил внимание на значки, разбросанные по карте.

Значками, выполненными в виде окружностей и острых углов, примыкающих к верхушкам этих окружностей, были обозначены: здание на перекрестке улиц Чкалова и Интернациональной, казино «Золотая рулетка», заброшенный карьер и пригородный пионерский лагерь «Орленок». Рядом со значками были начертаны дроби, в знаменателях которых стояло: «ВЗД – 144», а в числителе – различные цифры от 4 до 8.

«Наверное, это объекты их деятельности», – подумал Романов.

Засунув карту в карман брюк, он вынул оттуда смятые рубли. Пересчитал – денег было на одну бутылку портвейна.

«Это хорошо. Надо будет к Санькиному приходу что-нибудь прикупить».

Повеселев от этой мысли, он выпил стакан воды и направился в прихожую.

Чего только Романов не делал для того, чтобы избавиться от похмелья. Мерз под холодным душем, принимал аспирин, стаканами пил огуречный рассол. Но всякий раз, когда после душа у него начинался насморк, после рассола – усиливалась жажда, а после аспирина – болел желудок, он, проклиная всех советчиков и тех дураков, кто следует советам дилетантов-теоретиков, шел на кухню и выпивал полстакана водки. Насморк тут же исчезал, жажда утолялась, а желудочные колики, как по мановению волшебной палочки, проходили вместе с похмельем в течение нескольких минут. Так, напиваясь вечером, он, бывало, с наслаждением представлял себе, как утром следующего дня встанет с постели, подойдет к холодильнику, откроет его, достанет покрытую ледяными каплями бутылку, от прикосновения к которой всё тело покроется мурашками, нальет в теплый стакан водку и медленно со смаком выпьет ровно сто грамм. Потом закусит чем-нибудь солененьким и выпьет еще сто.

«Ради предвкушения этих минут стоит иногда напиваться, – направляясь в магазин, думал Романов. – И жить, между прочим, стоит тоже».

Внезапно его размышления были прерваны нежданной встречей. Перед самым входом в универсам, среди многолюдной толпы покупателей, он увидел женщину, одетую в золотистый длинный плащ и платок, завязанный узлом на шее подобно тому, как на картинах Петрова-Водкина завязаны платки у крестьянок.

Романов узнал эту женщину. И обомлел от нахлынувшего на него счастья.

Все дни, со времени знакомства с Ларисой Георгиевной, он непрерывно думал о ней. В своих мечтах встречался с ней в каком-нибудь достойном ее дорогом ресторане, говорил красивые слова, брал за руки, перебирал в своей ладони ее тонкие пальцы, прикасался к ним губами, но никогда – ни тогда, ни после – не смел даже надеяться на взаимность: настолько недоступной казалась она ему.

Сделав шаг навстречу, Романов развел руками.

– Лариса Георгиевна! – радостно и несколько фамильярно, воскликнул он: – Сколько зим!