где мерцательны растений боги
в бесконечности едва касаний.
Ты прошла… Невстреченная – ave!
Благостынна всякая твоя победа.
Извержения прошли, лишь лава
дарит горький шанс коснуться следа.
Ты была, ты есть, но ты не будешь.
Господи, когда ты нас рассудишь,
то сумеешь ли нас воссоздать:
нашу незамеченную дерзость
замечать не меченую местность,
где не тяготенье – благодать?
* * *
Есть чистота вдали от достижений,
от жадных перекрестков и дорог.
Есть близость без объятий и сближений.
Как книги есть без суицида строк.
Есть песня, чей полет мощнее ритма.
Есть голос, чью гортань нам не сыскать.
Есть бытие – не битва, не молитва:
в нас Позабытое желает снова стать.
* * *
Когда б ты смог однажды посмотреть
(с какой такой кондиции и стати?)
на жизнь свою, как будто она – клеть,
где лишь небытие – законодатель,
тогда бы ты внезапно ощутил,
как вспыхнули десятки, сотни нитей,
как будто кто-то праздник запустил
в магическом сплетении событий.
И ты бы понял: вот лежит роман
перед тобой, написанный до точки,
где в каждой строчке – кровь, а не обман,
где тлеют несгораемо листочки.
Когда бы осветил небытия
ты жизнь свою серьезными лучами,
как тотчас бы сомненья замолчали,
и ты коснулся бы источника питья.
Из белоснежной молчаливости степи
увиденная, жизнь заголосила
и вознеслась сама в себя и вопросила,
и опрокинулась, и кинулась спасти
всё то еще, что впущено оттуда,
где нет случайных и ненужных встреч:
в романном зареве пытайся уберечь
кусочек смысла и кусочек чуда.
Лишь свет небытия творит роман:
мы видим сразу качество подмостков,
кто плохо знает роль, кто просто пьян,
кто истекает от незримых ран;