Здесь каждый день потоки сутей
меня пытаются развеять.
Ведь облако – мое сознанье.
* * *
Мы тело не возьмем с собой.
Оно останется и, глиняное, сгинет.
На нас иное веянье нахлынет,
и мы уйдем в иного моря бой.
Лишь тело называем мы судьбой.
Печальное, оно совсем не знает,
где нас оставит и куда доставит.
Но что-то в нас его тихонько славит
за кроткое истаиванье жил.
Я в дрожи внетелесной тихо жил.
И в этом промежутке все успехи,
укромные, чуть слышимые вехи.
Расстаться с телом надо не спеша.
Оно уходит в каждой ночи молчи.
Телесное дыханье тем короче,
чем глубже забирается душа.
* * *
Какое в снах благоговенье!
Я помню, пайву нес с брусникой.
Из книг отцовских дуновенье
дышало темной сагой лика.
И лес уральский, где морошка
и мох, что пахнет первобытно,
сливались с парковой дорожкой,
где мысль веков дышала скрытно.
* * *
Где вотчина для берега и края?
Вот кто-то в землю сник.
Мы разве исчезаем, умирая,
А не меняем лик?
Мы краем движемся и чуем кромку,
Наш осторожен шаг,
Уже заметивший в цветах поземку,
С ума сводящий, новенький сквозняк.
Где вотчина, что, мнилось, может сбыться?
Ты сам – как забытьё
Чего-то бесконечно важного, что будет длиться
В отсутствие твоё.
* * *
Увидел прозелень Сиены
меж серебристых облаков.
Ландшафт уральских берегов -
как россыпь дымчатой морены,
волхвующей нам о вселенной,
пролившейся со дна веков.
А рядом с прозеленью – синь