И в сновидений дымчатую боль
безропотно ты уплывешь однажды,
где обретешь все запахи и жажды,
и все дожди любви, и все маршруты воль.
По крохам собирая сам себя,
ты лесенку построил или сферу,
где кто-то все поет про вечные поля,
про море и в горах судьбинную пещеру.
* * *
Россия, Лета, Лорелея…
Кто в речи был заведомо рожден,
тот обречен священником быть звуков.
И вслушиваться в шорох, ропот, звон,
как будто храм – шептатель зги и слухов,
которыми ты полон просто так,
не понимая ничего, не отвергая.
Так столяр потом заливает свой верстак.
Так мчится в небе ласточка нагая.
* * *
В нас всех богов укрыты семена[1 - Из стихотворения Г. Бенна.]
Хотя едва ли их припомним имена.
Печалиться ли нам с тобой о смерти,
когда всечасно в нас кипит последний бой:
то боги в нас, как в смертной круговерти,
жизнь защищают, жертвуя собой.
К богам в себе мы так неблагосклонны.
Не постигая, что вовне их нет,
что это их глубинами в нас дышат волны,
и пограничья бдительны бессонно,
и музыка порой слышна планет.
Есть кто-то в нас, с кем боги в перекличке,
кто понимает их сияние вполне.
Кто неподвластен слепоте привычки,
кто просыпается и царствует во сне.
* * *
О дым непостижимый, уходящий!
И вся тоска, идущая на нас
из облаков и мощи рощ летящей,
пронзает вновь вселенство наших глаз.
Летящее и зыбкое вселенство.
Отец и мать ушли; ушел весь род.
Скончалось детство, отнято наследство.
Но кто-то же в пустотствии живет?
Ведь кто-то же к земле прижался ухом?
Есть кто-то же, кто подлинно скорбит,
кто свят сквозным благодаренья духом,
кто как Земля и как вода не спит?
* * *
Эту память ресниц
я хотел бы оставить воде,