* * *
Есть в одиночестве тропа.
Её нельзя нам не спасти.
По ней велит сама судьба
суть одиночества пройти.
Быть в сумраке пустынных лет.
Но здесь скорее значит – быть.
Впускать в себя внезапный свет
и многое в себе забыть.
Не говорить и день, и сто,
и поменять привычек вязь.
И заполнять волшбу листов
как будто ты в изгнаньи князь
иль просто неизвестно чей
сын и посланник тишины,
когда в безмерности ночей
ты пересмотришь детства сны.
* * *
Как поздно ты, отчаянье, пришло.
Когда уже поломано крыло.
Как странно, что открылся горизонт,
когда утрачена основа бега.
Когда уж ни вперед и ни назад,
и корни не сулят побега.
В отчаянье без почвы смысла нет.
Лишь в поражениях ты можешь ждать побед,
когда отчаянье – источник силы.
Когда вдруг обнажается исток,
и ясно виден твой финальный срок,
и все, что длится с той поры меж строк -
воскресшей памяти небытия массивы.
И пораженьями обложенный как зверь,
ты в исчисленьях утонул потерь;
куда ни кинешься – везде ты нищий.
Все, что ни сделаешь, – лишь первый шаг.
Ты сам вчерашний – свой первейший враг.
Но если есть в тебе еще костяк,
зажги невидимый костер на пепелище.
* * *
Когда б мы не стояли на плечах
того, кто здесь до нас уже прошел,
мы не смогли бы достигать до дна.
Мы по-иному бы природу созерцали:
чуть сонно, исступленно, очумело;
и в нас экстаз иль ропот или страх
бурлил бы и кипел осатанело.
Но мы так много чувствуем вещей,
пронзенные сплетением догадок,
касаемся стен вещих и мощей
и чары музыки, чей голос – между складок