Открыта миру вся, без зовов и без спешки.
Пруд – не укрытие, не дом и не селенье.
Лишь – воссияние, лишь изумленье.
* * *
Печаль Создателя миров
дала нам мимолетный кров.
Печалью Вечного Отца
сияют очи молодца.
И очи девы веселы
печалью осени стрелы.
Мы пронзены печалью рек,
дорог, где тает грязный снег
и тихого сквоженья лет,
где оседает в травах бред.
И имена – в печальной мге.
Так ты юнцом блуждал в тайге.
Кедровник мшистый был как храм,
как «гроб, где я умру без ран».
Там вспоминались имена
как жизни прошлой письмена.
В кедровнике – всегда лишь ночь.
В нем пел орган, что гнал нас прочь.
Печаль предвечную земли
я о спасении молил.
Но выбрался в печаль лугов,
в сиянье лиственных богов.
Отец молчал печалью рук,
морщин бесчисленных излук.
Как быстро ветер гонит боль,
и как вкусна на хлебе соль.
Печалью выстлан света сгиб.
Как нежно веянье молитв.
Корова чует власть тоски.
Как мне соски ее близки!
Печален жук, ползущий в жуть.
Как он далек, чтоб в нас заснуть.
Как бесконечна трав тайга.
Улитка тщит свои рога.
Невероятие всего
дух превращает в вещество.
Я пригибаюсь к склону зим.
Каков мираж метельных схим!
Концерт закатов так велик!
Как цветобог, как Ницше крик!
Печален Заратустры шаг.
Печален каждый гордый стяг.
Печаль струит Великий Глаз.
Как здесь обманчив дня экстаз!
Как ночи мощен водопад!
О, как далек наш вечный сад!