Последний отзыв
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Дмитрий Донской
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Михаил Александрович не хотел открыто становиться вассалом Москвы или Литвы. Любая односторонность в этом вопросе означала бы для него подчинение внешней силе. Он предпочитал лавировать и искать собственную пользу в противоречиях сторон. Это была умная политика. Но рано или поздно она должна была исчерпать себя…
В начале 1368 года князь Еремей Дорогобужский нарушил условия мирного договора и отправился в Москву с жалобой на несправедливое решение вопроса с «Семеновым наследством». Возможно, у него накопились и еще какие-то претензии к Михаилу Александровичу, которые он и вынес на московский суд.
Прежде спорившие князья ездили на суд к тверскому владыке, а владыка – на суд к митрополиту. Теперь тверской епископ был выведен из тяжбы. Рассудить князей должен был великокняжеский и митрополичий суд. Дмитрий Московский в качестве великого князя Владимирского имел право выступать в роли верховного судьи в княжеских спорах. Впрочем, это право носило скорее теоретический, чем практический характер. Из документов той эпохи известно, что любой авторитетный князь мог быть по согласию сторон приглашен третейским судьей при разборе владельческих споров. Здесь играли роль личный авторитет князя, его возраст и дипломатические способности. Едва ли 35-летний Михаил Тверской мог признать в качестве авторитетного судьи по своему делу 17-летнего Дмитрия. Однако и ехать в Москву к митрополиту без приглашения и «охранной грамоты» от Дмитрия Московского тверской князь, конечно, не мог.
Итак, митрополит Алексей и князь Дмитрий пригласили Михаила Тверского в Москву для разбора новых жалоб князя Еремея Дорогобужского. Оба дали ему гарантии личной безопасности. Тверской князь хорошо понимал риск этой поездки, знал, что незадолго перед тем князь Борис Городецкий благоразумно отказался от аналогичного приглашения. Однако на этот раз ставки были слишком высоки. Речь шла не только о мелочных амбициях Еремея Дорогобужского. Эти притязания послужили лишь благовидным предлогом для давно назревшего княжеского съезда «на высшем уровне». Дело требовало осторожности: ордынская разведка на Руси очень интересовалась любыми княжескими встречами и достигнутыми на них договоренностями.
При личной встрече трех главных политических фигур Северо-Восточной Руси – Дмитрия Московского, митрополита Алексея и Михаила Тверского – могли быть достигнуты договоренности по важнейшим стратегическим вопросам. Учитывая заключенный в 1365 году московско-нижегородский союз, можно было подумать о создании мощного княжеского триумвирата – союза Дмитрия Московского, Дмитрия Суздальского и Михаила Тверского. Военный потенциал этого триумвирата позволил бы ставить такие задачи, о которых прежде боялись и думать. Очевидно, что первой среди этих задач стало бы избавление от власти Орды…
Михаил Тверской не боялся перемен. Это редкое для средневекового человека качество выделяло его среди княжеского сообщества. Наследственная тверская отвага соединялась в нем с новгородским свободолюбием. Он был честолюбив и в поисках славы легко увлекался необычайными планами. Идея союза русских князей для освобождения от власти Орды была как раз таким планом. Михаил давно мечтал освободить Русь от власти «поганых», отомстить им за кровь своего отца, деда и брата. Окидывая события взглядом историка, можно только пожалеть, что в этом союзе – действительно возникшем несколько лет спустя – Михаилу Тверскому уже не нашлось достойного места.
Собирались ли москвичи и вправду создавать княжескую коалицию? Думал ли кто-то в Москве в 1367 году о восстании против Орды? Сказать трудно. Для этого московским правителям пришлось бы отступить от некоторых ключевых положений своей традиционной стратегии: от политики «разделяй и властвуй» в Твери и от традиционной лояльности по отношению к Орде. Они должны были поверить в искренность намерений Михаила Тверского и протянуть руку дружбы человеку, отец и дед которого были непримиримыми врагами Москвы.
Возможно, 17-летний Дмитрий Московский в силу пылкости и самонадеянности, присущей этому возрасту, мог увлечься идеей триумвирата. Однако митрополит Алексей с его политическим опытом едва ли был склонен поддерживать рискованный план.
Святитель понимал: проблема не только в том, чтобы «собрать Русь», подчинить Москве русские земли и княжества, – но и в том, чтобы сделать это незаметно. Каждый шаг Москвы по пути объединения страны умножал число ее врагов, заставлял их забыть собственные распри и соединиться для борьбы с растущей московской угрозой. Поэтому каждый такой шаг требовал тщательной маскировки. В частности, не следовало изгонять из завоеванных областей их прежних правителей. Их нужно было постепенно лишать власти и превращать в вассалов Москвы. Такая политика требовала терпения и тонкой интриги. У истоков ее стояли Иван Калита и митрополит Алексей. Ее вершиной стало политическое искусство Ивана III …
Потомки скажут: это была оптимальная и, может быть, даже гениальная стратегия. Современники, видевшие эту политику вблизи и попавшие в ее тяжелые жернова, были о ней другого мнения…
Иван III Васильевич.
Гравюра из «Космографии» А. Теве. 1575
Итак, Михаил Тверской решил приехать в Москву на митрополичий суд по делу о спорных волостях Тверской земли. То, что произошло дальше, историки определяют как «весьма рискованный политически и явно аморальный шаг» Дмитрия Московского и его советников (206, 67).
Но обратимся к рассказу летописи.
«Того же лета (1368) князь великии Дмитреи Иванович да Олексеи митрополит позвали князя великаго Михаила Александровича на Москву по целованию любовию, а съдумав на него совет зол. Князь же великии Михайло, положа упование на Бога и на крестное целование приехав к ним на Москву и они черес целование яша (взяли, схватили. – Н. Б.) и да дръжали в ыстоме и Городок отъняли и чясть отчины княжи Семеновы. А что были бояре его около его, тех всех поймали и разно разведоша, и быша вси в нятьи (под стражей. – Н. Б.) и дръжаша их в истоме. А князь великии Михаило тъгды седел на Гавшине дворе. Бог же показа силу крестную: в то время прииде к ним Чарык из Орды, тем избави его Бог, князя Михаила, и не дождав Чарыка опять покончив с ним (то есть заключив с ним “докончание”, договор. – Н. Б.) да отъпустили его в Тферь. А в Городке своего наместника посадили съ князем съ Еремеем. Князь же великыи Михаило съжалися велми о том и негодоваше, и не любо ему бысть, и положи то в измену и про то имеаше розмирие к князю к великому, паче же на митрополита жаловашеся, к нему же веру имел паче всех, яко по истине святителю» (43, 87).
Итак, если верить летописцу, московские правители, нарушив самую крепкую клятву – целование креста, схватили Михаила Тверского и вместе с его свитой непонятно за что посадили под арест. Там князь провел несколько дней (недель?), после чего был освобожден. Летописец убеждает читателя, что освобождение Михаила объяснялось не доброй волей москвичей, а реальной угрозой – вестью о приближении к Москве какого-то «Чарыка из Орды».
Вся эта сбивчиво изложенная летописцем история требует внимательного рассмотрения. Начать необходимо с того, что перед нами – тверская версия событий (тверская редакция Общерусского летописного свода начала XV века). Отсюда – стремление представить Михаила Тверского невинной жертвой московского вероломства.
Вынося за скобки тверскую тенденциозность, пунктир событий можно представить следующим образом. Михаил Тверской приехал в Москву, ожидая каких-то серьезных тайных переговоров по общерусским делам. Но ничего подобного он там не нашел. В Москве его ждал лишь весьма унизительный суд с двоюродным братом Еремеем относительно выморочного удела князя Семена Константиновича, брата Еремея. Это было все то же старое и уже изрядно надоевшее дело о наследстве.
Теперь удельный спор предстояло решить суду высшей инстанции – митрополиту и великому князю Владимирскому.
Но справедливого суда мог ожидать только такой идеалист, как Михаил Тверской. Москвичам нужно было дезавуировать прежнее решение в пользу Михаила Тверского, принятое судом тверского владыки, и решить дело в пользу своего союзника Еремея Дорогобужского. Это позволило бы ему выступить законным владельцем важных в стратегическом отношении территорий, включая недавно отстроенную Михаилом Тверским сильную крепость Городок (Старицу).
Суд состоялся с соблюдением всех формальностей и признал справедливыми требования Еремея. Михаилу надлежало вернуть Еремею все захваченные земли (включая Старицу) и, вероятно, уплатить большой штраф за понесенные убытки и «за обиду».
ГНЕВ ГОСУДАРЯ
Дальнейшее развитие событий можно понять, только учитывая «субъективный фактор» – страстный, взрывной характер Дмитрия Московского, его горячую религиозность и сознание собственной избранности. Свободный от многих стереотипов московской династической политики, воспитанный на образах грозных ветхозаветных царей, юный Дмитрий во многом походил на своего далекого потомка Ивана Грозного. Подобно ему, он многие годы томился под опекой митрополита и бояр. Его роль в принятии решений была пассивной, хотя формально все указы шли от его имени.
Такая натянутая ситуация рано или поздно должна была разрешиться взрывом эмоций. Иван Грозный в возрасте 13 лет неожиданно приказал бросить на растерзание псарям князя Андрея Шуйского. И Дмитрий подсознательно хотел утвердить свою самостоятельность каким-то дерзким, необычным распоряжением. Он должен был сказать свое решающее слово – слово Государя.
Вступив в брак с Евдокией Суздальской в январе 1366 года, Дмитрий ощутил себя вполне взрослым, самостоятельным человеком. Более того, он чувствовал себя великим князем, государем, приказам которого должны повиноваться все без исключения. Он мечтал стать «царем Русским» и сбросить власть самозваного ордынского «царя». Но московская знать (не исключая, вероятно, и митрополита) посмеивалась над его мечтами и по привычке продолжала смотреть на него как на отрока, послушного воле воспитателей.
В качестве великого князя Владимирского Дмитрий присутствовал на заседаниях суда по тверскому делу. Можно полагать, что на одном из заседаний (скорее всего – на последнем, где зачитывалось тягостное для тверского князя решение) Михаил Тверской, не сдержавшись, произнес какую-то фразу, задевшую личное достоинство Дмитрия Московского. И тут произошел тот самый эмоциональный взрыв, который давно созревал в душе Дмитрия. Он кликнул стражу и велел тут же, в дворцовой палате, арестовать Михаила Тверского, а заодно и всю тверскую делегацию. Оторопевшие московские бояре не осмелились перечить: это был уже не каприз отрока, а приказ разгневанного государя…
С точки зрения политической целесообразности арест Михаила Тверского был не только бесполезным, но и вредным делом. Во-первых, князь имел уже четырех сыновей, которые, конечно, принялись бы мстить за отца. Во-вторых, полная победа заклятых врагов Михаила – кашинской линии тверского дома – сулила Москве новые проблемы. В-третьих, вероломный арест Михаила сильно ронял престиж как Дмитрия Московского, так и митрополита Алексея. Наконец, неясно было, что делать дальше с тверскими пленниками. И неопределенно долгое пребывание Михаила в Москве под стражей, и его смерть в московской темнице создавали москвичам больше проблем, чем приносили выгод.
Вновь и вновь обсуждали положение московские бояре, спорили до хрипоты, а в конце концов неизбежно приходили к тому, что Михаила следует отпустить.
Но при этом важно было сохранить лицо, не признать арест ошибкой, не представить князя Дмитрия в качестве не ведающего, что творит, юнца.
Московская трактовка этой ситуации в летописях не сохранилась. Однако ее содержание вполне понятно. Великий князь Дмитрий Иванович разгневался на Дмитрия Тверского за некую «вину» и велел его взять под стражу. Но спустя некоторое время по «печалованию» митрополита он сменил гнев на милость и велел отпустить Михаила, подписав с ним мирный договор.
Митрополиту Алексею понадобилось все его влияние, чтобы убедить князя Дмитрия отпустить тверского пленника на свободу. По сути, Дмитрий должен был признать, что его первое самостоятельное выступление в качестве государя – экспромт, неожиданный и для него самого – оказалось неудачным.
(Эмоции и личные мотивы играли большую роль в средневековой политике. Нечто подобное московскому эпизоду произошло сто лет спустя во Франции. Герцог Бургундский Карл Смелый в приступе ярости велел взять под стражу приехавшего к нему на переговоры и имевшего от герцога гарантии безопасности французского короля Людовика IX. Советники герцога с трудом успокоили своего сеньора и убедили его вернуть королю свободу в обмен на кабальный договор (13, 122).)
В этой запутанной истории есть и еще одно темное обстоятельство. К сожалению, источники не указывают время пребывания Михаила Тверского в Москве. Однако на основании косвенных данных можно предположить, что это было летом 1368 года. Первый поход князя Ольгерда Литовского на Москву состоялся в ноябре 1368 года. Цепочка событий, вызвавшая этот поход, начинается с московского суда и в хронологическом отношении занимает несколько месяцев. На тот же срок указывает и Рогожский летописец, где рассказ о московском суде помещен после известий о весенних событиях, но перед известиями о событиях осени 6876 (1368) года.
Вскоре после возвращения Михаила Тверского из московского плена в Твери узнали о кончине старого князя Василия Михайловича Кашинского 24 июля 1368 года (358, 525). Изгнанный Михаилом из Твери, он жил в своем удельном Кашине. Однако именно его москвичи (а может быть, и часть местной знати) продолжали считать законным великим князем Тверским. На его стороне были древние традиции лествичной системы наследования верховной власти – от брата к брату. Кончина Василия Михайловича Кашинского открывала новый акт тверской усобицы – борьбу Михаила Александровича с сыном умершего – Михаилом Васильевичем Кашинским. Тверичи явно предпочитали первого из них. Но Москва желала успеха своему протеже – кашинскому князю. И если Василий Михайлович Кашинский в последние годы по старости уже не имел достаточно сил, чтобы отстаивать свои права в споре с Михаилом Тверским, то его 37-летний сын и наследник вполне мог постоять за себя.
Для защиты прав Михаила Кашинского и захвата Твери Дмитрий Московский двинул большое войско. Не имея сил для сопротивления, Михаил Александрович в конце лета 1368 года вновь – уже в третий раз! – отправился за помощью в Литву.
Многие говорили тогда: как изменились времена! Русский князь (подданный и данник Орды) приглашает литовского правителя Ольгерда (злейшего врага Орды) совершить поход на русские земли (неотъемлемую часть Улуса Джучи – Золотой Орды)… Во времена Узбека и Джанибека (не говоря уже о временах Батыя и Берке) за такую политику русский князь немедленно поплатился бы головой. Теперь обессилевшая Орда словно бы и не замечала своеволия своих осмелевших подданных…
Вновь обратившись за помощью к Ольгерду, Михаил тем самым положил начало большой литовско-московской войне 1368–1372 годов, в которой и сам он принял деятельное участие…
ПОДВЕДЕМ НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ…
Глядя на деятельность московских бояр и их номинального главы князя Дмитрия Ивановича в 60-е годы XIV века, так сказать, с высоты птичьего полета, можно заметить, что, начав с крупного поражения (потери великого княжения Владимирского в 1360 году), они не падают духом и вскоре переходят в наступление. Вот главные ступени их успехов: возвращение Дмитрия Московского на великое княжение Владимирское; установление союзнических отношений с суздальско-нижегородским княжеским домом; постройка в Москве каменной крепости…
Из каких источников черпали они силы для этих побед – вопрос сложный. Но ясно, что одной из стратегических целей Москвы было подчинение Тверского княжества путем возведения на трон представителей младшей (кашинской) линии потомков Михаила Ярославича Тверского. Здесь москвичи действовали по отработанной схеме: энергичная силовая поддержка слабого и не пользующегося популярностью отпрыска правящей династии, благодаря которой он занимает положение местного великого князя, главы всего семейства. Понимая, какое значение для успеха всего замысла имеет позиция местного духовенства, москвичи подключают к делу потенциал митрополичьего дома.
Проверенная на деле «суздальская» стратегия поначалу была успешной и на тверском направлении. Оценивая положение, сложившееся в регионе к осени 1368 года, современный исследователь тверской истории констатирует: «Таким образом, Москва обеспечила себе форпост в западной части Тверского княжества (крепость Семенов Городок. – Н. Б.), куда великий князь московский в качестве защитника князя Еремея поставил своего наместника. Тем самым московское вмешательство в тверские дела вышло далеко за рамки простой поддержки той или иной из борющихся сторон. Москва получила теперь плацдарм, позволявший ей постепенно осуществить полную ликвидацию суверенитета тверских князей, как это уже было проделано во многих более мелких княжествах Суздальской Руси» (177, 181).
Однако в Москве недооценили степень заинтересованности в русских делах могущественного западного соседа – великого князя Литовского Ольгерда. Его энергичное вмешательство в московско-тверской спор стало неожиданностью для всех. Осадив Москву осенью 1368 года, Ольгерд вынудил москвичей уступить: признать Михаила Тверским великим князем и вернуть захваченные у него владения. Таким образом, все усилия московских правителей пошли прахом. Под защитой Литвы Тверь стала фактически «неприкасаемой». Ликвидация ее суверенитета растянулась на несколько десятилетий…
В этой истории московских правителей подвели самоуверенность и недостаток информации о противнике. Московская разведка пустила глубокие корни в Орде, но, по-видимому, была весьма слаба в Литве. В Москве ошибочно полагали, что Ольгерд и его брат Кейстут постоянно заняты войной с поляками и Тевтонским орденом, а потому не станут воевать на востоке.
Москвичи недооценили значение родственных связей в патриархальном литовском обществе. Ольгерд обладал высоким понятием о родовой чести. Известно, что однажды он начал большую войну с Новгородом лишь потому, что один из новгородских посадников, выступая на вече, назвал его «собакой». Михаил Тверской был братом его второй жены Ульяны. Отказать в помощи столь близкому родственнику Ольгерд счел бы для себя позором.
В своих отношениях с Тверью москвичам следовало бы отказаться от традиционной тактики «союза с младшим мятежником», вместо упрямой поддержки бездарной кашинской династии признать права Михаила Тверского и заключить с ним оборонительно-наступательный союз. Возникший триумвират – о котором, по-видимому, мечтал сам Михаил Тверской, – стал бы мощной боевой силой. Понятно, что всякий союз таит в себе угрозу раскола. У каждого из трех его потенциальных участников – Дмитрия Московского, Дмитрия Суздальского и Михаила Тверского – были свои амбиции и свои интересы. И все же игра стоила свеч. В истории средневековой Восточной Европы были примеры прочных и политически продуктивных дуумвиратов и триумвиратов. Достаточно вспомнить трех сыновей Ярослава Мудрого, отношения Ольгерда с Кейстутом или братский союз трех сыновей Ивана Калиты…
Прошлое не нуждается в советах будущего. Но историки порой не могут удержаться от соблазна сослагательного наклонения: «А вот если бы…». Мы побеждаем этот соблазн и лишь констатируем очевидное: московская политика по отношению к Твери в 60-е годы XIV века была неудачной. Плоды этой политики имели явный привкус горечи. В лице Михаила Тверского Москва потеряла возможного союзника, а приобрела непримиримого и сильного врага. Более того. Вражда с Михаилом Тверским быстро превратилась в крайне тяжелое для Москвы противостояние с Литвой.
Глава 10
«Литовщина»
Идут из отдаленной страны,
от края неба, Господь и орудия гнева Его,
В начале 1368 года князь Еремей Дорогобужский нарушил условия мирного договора и отправился в Москву с жалобой на несправедливое решение вопроса с «Семеновым наследством». Возможно, у него накопились и еще какие-то претензии к Михаилу Александровичу, которые он и вынес на московский суд.
Прежде спорившие князья ездили на суд к тверскому владыке, а владыка – на суд к митрополиту. Теперь тверской епископ был выведен из тяжбы. Рассудить князей должен был великокняжеский и митрополичий суд. Дмитрий Московский в качестве великого князя Владимирского имел право выступать в роли верховного судьи в княжеских спорах. Впрочем, это право носило скорее теоретический, чем практический характер. Из документов той эпохи известно, что любой авторитетный князь мог быть по согласию сторон приглашен третейским судьей при разборе владельческих споров. Здесь играли роль личный авторитет князя, его возраст и дипломатические способности. Едва ли 35-летний Михаил Тверской мог признать в качестве авторитетного судьи по своему делу 17-летнего Дмитрия. Однако и ехать в Москву к митрополиту без приглашения и «охранной грамоты» от Дмитрия Московского тверской князь, конечно, не мог.
Итак, митрополит Алексей и князь Дмитрий пригласили Михаила Тверского в Москву для разбора новых жалоб князя Еремея Дорогобужского. Оба дали ему гарантии личной безопасности. Тверской князь хорошо понимал риск этой поездки, знал, что незадолго перед тем князь Борис Городецкий благоразумно отказался от аналогичного приглашения. Однако на этот раз ставки были слишком высоки. Речь шла не только о мелочных амбициях Еремея Дорогобужского. Эти притязания послужили лишь благовидным предлогом для давно назревшего княжеского съезда «на высшем уровне». Дело требовало осторожности: ордынская разведка на Руси очень интересовалась любыми княжескими встречами и достигнутыми на них договоренностями.
При личной встрече трех главных политических фигур Северо-Восточной Руси – Дмитрия Московского, митрополита Алексея и Михаила Тверского – могли быть достигнуты договоренности по важнейшим стратегическим вопросам. Учитывая заключенный в 1365 году московско-нижегородский союз, можно было подумать о создании мощного княжеского триумвирата – союза Дмитрия Московского, Дмитрия Суздальского и Михаила Тверского. Военный потенциал этого триумвирата позволил бы ставить такие задачи, о которых прежде боялись и думать. Очевидно, что первой среди этих задач стало бы избавление от власти Орды…
Михаил Тверской не боялся перемен. Это редкое для средневекового человека качество выделяло его среди княжеского сообщества. Наследственная тверская отвага соединялась в нем с новгородским свободолюбием. Он был честолюбив и в поисках славы легко увлекался необычайными планами. Идея союза русских князей для освобождения от власти Орды была как раз таким планом. Михаил давно мечтал освободить Русь от власти «поганых», отомстить им за кровь своего отца, деда и брата. Окидывая события взглядом историка, можно только пожалеть, что в этом союзе – действительно возникшем несколько лет спустя – Михаилу Тверскому уже не нашлось достойного места.
Собирались ли москвичи и вправду создавать княжескую коалицию? Думал ли кто-то в Москве в 1367 году о восстании против Орды? Сказать трудно. Для этого московским правителям пришлось бы отступить от некоторых ключевых положений своей традиционной стратегии: от политики «разделяй и властвуй» в Твери и от традиционной лояльности по отношению к Орде. Они должны были поверить в искренность намерений Михаила Тверского и протянуть руку дружбы человеку, отец и дед которого были непримиримыми врагами Москвы.
Возможно, 17-летний Дмитрий Московский в силу пылкости и самонадеянности, присущей этому возрасту, мог увлечься идеей триумвирата. Однако митрополит Алексей с его политическим опытом едва ли был склонен поддерживать рискованный план.
Святитель понимал: проблема не только в том, чтобы «собрать Русь», подчинить Москве русские земли и княжества, – но и в том, чтобы сделать это незаметно. Каждый шаг Москвы по пути объединения страны умножал число ее врагов, заставлял их забыть собственные распри и соединиться для борьбы с растущей московской угрозой. Поэтому каждый такой шаг требовал тщательной маскировки. В частности, не следовало изгонять из завоеванных областей их прежних правителей. Их нужно было постепенно лишать власти и превращать в вассалов Москвы. Такая политика требовала терпения и тонкой интриги. У истоков ее стояли Иван Калита и митрополит Алексей. Ее вершиной стало политическое искусство Ивана III …
Потомки скажут: это была оптимальная и, может быть, даже гениальная стратегия. Современники, видевшие эту политику вблизи и попавшие в ее тяжелые жернова, были о ней другого мнения…
Иван III Васильевич.
Гравюра из «Космографии» А. Теве. 1575
Итак, Михаил Тверской решил приехать в Москву на митрополичий суд по делу о спорных волостях Тверской земли. То, что произошло дальше, историки определяют как «весьма рискованный политически и явно аморальный шаг» Дмитрия Московского и его советников (206, 67).
Но обратимся к рассказу летописи.
«Того же лета (1368) князь великии Дмитреи Иванович да Олексеи митрополит позвали князя великаго Михаила Александровича на Москву по целованию любовию, а съдумав на него совет зол. Князь же великии Михайло, положа упование на Бога и на крестное целование приехав к ним на Москву и они черес целование яша (взяли, схватили. – Н. Б.) и да дръжали в ыстоме и Городок отъняли и чясть отчины княжи Семеновы. А что были бояре его около его, тех всех поймали и разно разведоша, и быша вси в нятьи (под стражей. – Н. Б.) и дръжаша их в истоме. А князь великии Михаило тъгды седел на Гавшине дворе. Бог же показа силу крестную: в то время прииде к ним Чарык из Орды, тем избави его Бог, князя Михаила, и не дождав Чарыка опять покончив с ним (то есть заключив с ним “докончание”, договор. – Н. Б.) да отъпустили его в Тферь. А в Городке своего наместника посадили съ князем съ Еремеем. Князь же великыи Михаило съжалися велми о том и негодоваше, и не любо ему бысть, и положи то в измену и про то имеаше розмирие к князю к великому, паче же на митрополита жаловашеся, к нему же веру имел паче всех, яко по истине святителю» (43, 87).
Итак, если верить летописцу, московские правители, нарушив самую крепкую клятву – целование креста, схватили Михаила Тверского и вместе с его свитой непонятно за что посадили под арест. Там князь провел несколько дней (недель?), после чего был освобожден. Летописец убеждает читателя, что освобождение Михаила объяснялось не доброй волей москвичей, а реальной угрозой – вестью о приближении к Москве какого-то «Чарыка из Орды».
Вся эта сбивчиво изложенная летописцем история требует внимательного рассмотрения. Начать необходимо с того, что перед нами – тверская версия событий (тверская редакция Общерусского летописного свода начала XV века). Отсюда – стремление представить Михаила Тверского невинной жертвой московского вероломства.
Вынося за скобки тверскую тенденциозность, пунктир событий можно представить следующим образом. Михаил Тверской приехал в Москву, ожидая каких-то серьезных тайных переговоров по общерусским делам. Но ничего подобного он там не нашел. В Москве его ждал лишь весьма унизительный суд с двоюродным братом Еремеем относительно выморочного удела князя Семена Константиновича, брата Еремея. Это было все то же старое и уже изрядно надоевшее дело о наследстве.
Теперь удельный спор предстояло решить суду высшей инстанции – митрополиту и великому князю Владимирскому.
Но справедливого суда мог ожидать только такой идеалист, как Михаил Тверской. Москвичам нужно было дезавуировать прежнее решение в пользу Михаила Тверского, принятое судом тверского владыки, и решить дело в пользу своего союзника Еремея Дорогобужского. Это позволило бы ему выступить законным владельцем важных в стратегическом отношении территорий, включая недавно отстроенную Михаилом Тверским сильную крепость Городок (Старицу).
Суд состоялся с соблюдением всех формальностей и признал справедливыми требования Еремея. Михаилу надлежало вернуть Еремею все захваченные земли (включая Старицу) и, вероятно, уплатить большой штраф за понесенные убытки и «за обиду».
ГНЕВ ГОСУДАРЯ
Дальнейшее развитие событий можно понять, только учитывая «субъективный фактор» – страстный, взрывной характер Дмитрия Московского, его горячую религиозность и сознание собственной избранности. Свободный от многих стереотипов московской династической политики, воспитанный на образах грозных ветхозаветных царей, юный Дмитрий во многом походил на своего далекого потомка Ивана Грозного. Подобно ему, он многие годы томился под опекой митрополита и бояр. Его роль в принятии решений была пассивной, хотя формально все указы шли от его имени.
Такая натянутая ситуация рано или поздно должна была разрешиться взрывом эмоций. Иван Грозный в возрасте 13 лет неожиданно приказал бросить на растерзание псарям князя Андрея Шуйского. И Дмитрий подсознательно хотел утвердить свою самостоятельность каким-то дерзким, необычным распоряжением. Он должен был сказать свое решающее слово – слово Государя.
Вступив в брак с Евдокией Суздальской в январе 1366 года, Дмитрий ощутил себя вполне взрослым, самостоятельным человеком. Более того, он чувствовал себя великим князем, государем, приказам которого должны повиноваться все без исключения. Он мечтал стать «царем Русским» и сбросить власть самозваного ордынского «царя». Но московская знать (не исключая, вероятно, и митрополита) посмеивалась над его мечтами и по привычке продолжала смотреть на него как на отрока, послушного воле воспитателей.
В качестве великого князя Владимирского Дмитрий присутствовал на заседаниях суда по тверскому делу. Можно полагать, что на одном из заседаний (скорее всего – на последнем, где зачитывалось тягостное для тверского князя решение) Михаил Тверской, не сдержавшись, произнес какую-то фразу, задевшую личное достоинство Дмитрия Московского. И тут произошел тот самый эмоциональный взрыв, который давно созревал в душе Дмитрия. Он кликнул стражу и велел тут же, в дворцовой палате, арестовать Михаила Тверского, а заодно и всю тверскую делегацию. Оторопевшие московские бояре не осмелились перечить: это был уже не каприз отрока, а приказ разгневанного государя…
С точки зрения политической целесообразности арест Михаила Тверского был не только бесполезным, но и вредным делом. Во-первых, князь имел уже четырех сыновей, которые, конечно, принялись бы мстить за отца. Во-вторых, полная победа заклятых врагов Михаила – кашинской линии тверского дома – сулила Москве новые проблемы. В-третьих, вероломный арест Михаила сильно ронял престиж как Дмитрия Московского, так и митрополита Алексея. Наконец, неясно было, что делать дальше с тверскими пленниками. И неопределенно долгое пребывание Михаила в Москве под стражей, и его смерть в московской темнице создавали москвичам больше проблем, чем приносили выгод.
Вновь и вновь обсуждали положение московские бояре, спорили до хрипоты, а в конце концов неизбежно приходили к тому, что Михаила следует отпустить.
Но при этом важно было сохранить лицо, не признать арест ошибкой, не представить князя Дмитрия в качестве не ведающего, что творит, юнца.
Московская трактовка этой ситуации в летописях не сохранилась. Однако ее содержание вполне понятно. Великий князь Дмитрий Иванович разгневался на Дмитрия Тверского за некую «вину» и велел его взять под стражу. Но спустя некоторое время по «печалованию» митрополита он сменил гнев на милость и велел отпустить Михаила, подписав с ним мирный договор.
Митрополиту Алексею понадобилось все его влияние, чтобы убедить князя Дмитрия отпустить тверского пленника на свободу. По сути, Дмитрий должен был признать, что его первое самостоятельное выступление в качестве государя – экспромт, неожиданный и для него самого – оказалось неудачным.
(Эмоции и личные мотивы играли большую роль в средневековой политике. Нечто подобное московскому эпизоду произошло сто лет спустя во Франции. Герцог Бургундский Карл Смелый в приступе ярости велел взять под стражу приехавшего к нему на переговоры и имевшего от герцога гарантии безопасности французского короля Людовика IX. Советники герцога с трудом успокоили своего сеньора и убедили его вернуть королю свободу в обмен на кабальный договор (13, 122).)
В этой запутанной истории есть и еще одно темное обстоятельство. К сожалению, источники не указывают время пребывания Михаила Тверского в Москве. Однако на основании косвенных данных можно предположить, что это было летом 1368 года. Первый поход князя Ольгерда Литовского на Москву состоялся в ноябре 1368 года. Цепочка событий, вызвавшая этот поход, начинается с московского суда и в хронологическом отношении занимает несколько месяцев. На тот же срок указывает и Рогожский летописец, где рассказ о московском суде помещен после известий о весенних событиях, но перед известиями о событиях осени 6876 (1368) года.
Вскоре после возвращения Михаила Тверского из московского плена в Твери узнали о кончине старого князя Василия Михайловича Кашинского 24 июля 1368 года (358, 525). Изгнанный Михаилом из Твери, он жил в своем удельном Кашине. Однако именно его москвичи (а может быть, и часть местной знати) продолжали считать законным великим князем Тверским. На его стороне были древние традиции лествичной системы наследования верховной власти – от брата к брату. Кончина Василия Михайловича Кашинского открывала новый акт тверской усобицы – борьбу Михаила Александровича с сыном умершего – Михаилом Васильевичем Кашинским. Тверичи явно предпочитали первого из них. Но Москва желала успеха своему протеже – кашинскому князю. И если Василий Михайлович Кашинский в последние годы по старости уже не имел достаточно сил, чтобы отстаивать свои права в споре с Михаилом Тверским, то его 37-летний сын и наследник вполне мог постоять за себя.
Для защиты прав Михаила Кашинского и захвата Твери Дмитрий Московский двинул большое войско. Не имея сил для сопротивления, Михаил Александрович в конце лета 1368 года вновь – уже в третий раз! – отправился за помощью в Литву.
Многие говорили тогда: как изменились времена! Русский князь (подданный и данник Орды) приглашает литовского правителя Ольгерда (злейшего врага Орды) совершить поход на русские земли (неотъемлемую часть Улуса Джучи – Золотой Орды)… Во времена Узбека и Джанибека (не говоря уже о временах Батыя и Берке) за такую политику русский князь немедленно поплатился бы головой. Теперь обессилевшая Орда словно бы и не замечала своеволия своих осмелевших подданных…
Вновь обратившись за помощью к Ольгерду, Михаил тем самым положил начало большой литовско-московской войне 1368–1372 годов, в которой и сам он принял деятельное участие…
ПОДВЕДЕМ НЕКОТОРЫЕ ИТОГИ…
Глядя на деятельность московских бояр и их номинального главы князя Дмитрия Ивановича в 60-е годы XIV века, так сказать, с высоты птичьего полета, можно заметить, что, начав с крупного поражения (потери великого княжения Владимирского в 1360 году), они не падают духом и вскоре переходят в наступление. Вот главные ступени их успехов: возвращение Дмитрия Московского на великое княжение Владимирское; установление союзнических отношений с суздальско-нижегородским княжеским домом; постройка в Москве каменной крепости…
Из каких источников черпали они силы для этих побед – вопрос сложный. Но ясно, что одной из стратегических целей Москвы было подчинение Тверского княжества путем возведения на трон представителей младшей (кашинской) линии потомков Михаила Ярославича Тверского. Здесь москвичи действовали по отработанной схеме: энергичная силовая поддержка слабого и не пользующегося популярностью отпрыска правящей династии, благодаря которой он занимает положение местного великого князя, главы всего семейства. Понимая, какое значение для успеха всего замысла имеет позиция местного духовенства, москвичи подключают к делу потенциал митрополичьего дома.
Проверенная на деле «суздальская» стратегия поначалу была успешной и на тверском направлении. Оценивая положение, сложившееся в регионе к осени 1368 года, современный исследователь тверской истории констатирует: «Таким образом, Москва обеспечила себе форпост в западной части Тверского княжества (крепость Семенов Городок. – Н. Б.), куда великий князь московский в качестве защитника князя Еремея поставил своего наместника. Тем самым московское вмешательство в тверские дела вышло далеко за рамки простой поддержки той или иной из борющихся сторон. Москва получила теперь плацдарм, позволявший ей постепенно осуществить полную ликвидацию суверенитета тверских князей, как это уже было проделано во многих более мелких княжествах Суздальской Руси» (177, 181).
Однако в Москве недооценили степень заинтересованности в русских делах могущественного западного соседа – великого князя Литовского Ольгерда. Его энергичное вмешательство в московско-тверской спор стало неожиданностью для всех. Осадив Москву осенью 1368 года, Ольгерд вынудил москвичей уступить: признать Михаила Тверским великим князем и вернуть захваченные у него владения. Таким образом, все усилия московских правителей пошли прахом. Под защитой Литвы Тверь стала фактически «неприкасаемой». Ликвидация ее суверенитета растянулась на несколько десятилетий…
В этой истории московских правителей подвели самоуверенность и недостаток информации о противнике. Московская разведка пустила глубокие корни в Орде, но, по-видимому, была весьма слаба в Литве. В Москве ошибочно полагали, что Ольгерд и его брат Кейстут постоянно заняты войной с поляками и Тевтонским орденом, а потому не станут воевать на востоке.
Москвичи недооценили значение родственных связей в патриархальном литовском обществе. Ольгерд обладал высоким понятием о родовой чести. Известно, что однажды он начал большую войну с Новгородом лишь потому, что один из новгородских посадников, выступая на вече, назвал его «собакой». Михаил Тверской был братом его второй жены Ульяны. Отказать в помощи столь близкому родственнику Ольгерд счел бы для себя позором.
В своих отношениях с Тверью москвичам следовало бы отказаться от традиционной тактики «союза с младшим мятежником», вместо упрямой поддержки бездарной кашинской династии признать права Михаила Тверского и заключить с ним оборонительно-наступательный союз. Возникший триумвират – о котором, по-видимому, мечтал сам Михаил Тверской, – стал бы мощной боевой силой. Понятно, что всякий союз таит в себе угрозу раскола. У каждого из трех его потенциальных участников – Дмитрия Московского, Дмитрия Суздальского и Михаила Тверского – были свои амбиции и свои интересы. И все же игра стоила свеч. В истории средневековой Восточной Европы были примеры прочных и политически продуктивных дуумвиратов и триумвиратов. Достаточно вспомнить трех сыновей Ярослава Мудрого, отношения Ольгерда с Кейстутом или братский союз трех сыновей Ивана Калиты…
Прошлое не нуждается в советах будущего. Но историки порой не могут удержаться от соблазна сослагательного наклонения: «А вот если бы…». Мы побеждаем этот соблазн и лишь констатируем очевидное: московская политика по отношению к Твери в 60-е годы XIV века была неудачной. Плоды этой политики имели явный привкус горечи. В лице Михаила Тверского Москва потеряла возможного союзника, а приобрела непримиримого и сильного врага. Более того. Вражда с Михаилом Тверским быстро превратилась в крайне тяжелое для Москвы противостояние с Литвой.
Глава 10
«Литовщина»
Идут из отдаленной страны,
от края неба, Господь и орудия гнева Его,
