Рыцарь-м*дак

– Значит, считаете, нет смысла пытаться использовать во благо рупор, попавший Вам в руки?

– Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Объективно я не способен ничему научить будущее поколение. Максимум могу показать картинку со своим изображением и сказать: не надо делать, как дядя, это утащит вас в пропасть. Я не знаю ничего за доброе-светлое, я знаю за грязное и приятное. То, что это потребно, не моя вина.

– Не Ваша лично, но невозможно отрицать коллективную ответственность, она разделена между всеми, кто писал и пишет подобные вещи, кто их издает, кто продает и конечно, тех, кто читает.

Давить на общественную мораль – беспроигрышный вариант.

«Хорошо, что никто в моей книге предсмертной записки не оставил или ещё чего похуже, она бы с радостью и это использовала».

– Хорошо, давайте по-другому: я принимаю часть этой самой коллективной ответственности, понимая, что в моей власти на короткое время оказалось некоторое количество симпатизирующих умов. Я понимаю и принимаю это. Но делать с этим решительно ничего не намерен.

– Не кажется ли вам, что это недостойно, для писателя, в вашей власти сделать мир лучше.

– А Вам не кажется, что Вы много на себя берёте, занимаясь распределение вины?

– Нет, – ответ короткий и безапелляционный.

Воздух вокруг стола сгустился.

– Знаете, на кого Вы сейчас похожи, Елизавета? – мне чуть надоело сидеть в глухой обороне, хотелось как можно скорее прекратить этот разговор. – Я как-то в одной из социальных сетей наткнулся на статью про новые инвалидные коляски, которые можно было бы интегрировать в одноместный автомобиль для людей с ограниченными возможностями. И первым комментарием под этой статьей какой-то мужик написал: «Вот, во что деньги надо вкладывать, а не в новый IPhone!». Это невыдуманный пример. Вы сейчас обвиняете в том, что у нас дерьмовые коляски тех, кто делает телефоны, а я на это снова отвечаю – не мои проблемы. Более того, будь у меня возможность сказать только одну вещь всем людям на свете, я бы не стал заниматься пропагандой, а сказал бы, что-то вроде «не живите скучной жизнью, делайте только то, что хочется».

– Пример про коляски довольно красочный, спасибо, думаю, наши читатели оценят, – она не теряла самообладания, – но, допустим, Вы смогли это сделать, смогли достучаться, и Вас услышали, и раз уж мы фантазируем, давайте представим, что Вас не только услышали, но ещё и решили последовать данному совету. Как думаете, что случится?

– Многие люди решатся, наконец, на поступки, на которые они не могли найти сил. Уволиться с нелюбимой работы, сунуть в морду начальнику, заняться собой, развестись, наконец выставить из дома сына-пьяницу иждивенца. Институт семьи и брака в этом случае больше всего пострадает, конечно, уж слишком многое в нём держится на какой-то условной морали. Много интересного и не очень хорошего произойдёт. Люди впервые услышат о себе то, что о них думают на самом деле. Зато больше никто не будет вправе обвинить другого в собственном несчастье.

– И Вы готовы взять на себя за всё это ответственность? И это я на себя много беру?

Я был на пределе, а потому заговорил совсем тихо.

– Я готов сказать это людям, а действовать или нет уже дело каждого, – Елизавета покачала головой. – Вы словно не слышите меня. Знаете выражение «смотреть со своей колокольни»? Каждый из нас часть своей жизни тратит на постройку этой самой колокольни, и мы видим мир ровно таким, какой открывается с её высоты. Кто-то тратит жизнь на то, чтобы сделать башню как можно более высокой. Есть те, кто украшает башню узорами. Но есть и третьи, которые, выстроив свою, начинают ходить в гости к соседям – так картина мира формируется более реалистично, именно те, кто ходит от башни к башне, способны понять, что их колокольня не даёт увидеть мир во всех красках. Остальные всю жизнь проводят в спорах о вещах, которые видят под разным углом. Как мы сейчас с Вами. Способность забраться на чужую башню есть способность к принятию, пониманию, назовите как угодно. Только Вы, хоть убейте, не желаете покидать свою вышку. Хотели услышать моё мнение относительно моего вклада в развитие неокрепших умов? Вы его получили! Я понимаю ответственность, но кладу хер на это, говоря себе громко по утрам перед зеркалом: «Не мои проблемы». К чему эти надменные нравоучения?

Елизавета лишь презрительно фыркнула.

– Как умело под безразличием Вы прячете трусость и нежелание ни за что отвечать в своей жизни.

Я сорвался, она победила.

– Бляяяя, если к Вашему возрасту я стану таким же упёртым, надеюсь, найдётся добрый человек, который меня застрелит.

Согласен, про возраст было низко, но иногда я забываю подумать, прежде чем сказать.

Слова достигли цели. Журналист замолчала. Она сверлила меня взглядом, отступать было поздно, я тоже не отводил глаз. Вопрос возраста, видимо, стоял даже актуальнее, чем я мог предположить.

«Интересно, сколько же ей лет?»

Молчание прервал щелчок кнопки диктофона – только сейчас я заметил, что она записывала, почему-то на плёнку и, похоже, та закончилась. Инстинктивно среагировав взглядом на источник звука, я проиграл. Елизавета откинулась на кресле, теперь она смотрела в сторону выхода.

Внутри меня родилась и возрастала маленькая подлая радость: мне удалось стереть с её лица это надменное выражение лица.

Наконец, она произнесла громко, чётко, ёмко.

– Мудак!

Надо было заканчивать, ничего хорошего уже не произойдет.

– Получал бы я по монетке каждый раз, когда слышу подобное, не пришлось бы писать книгу. Вроде неплохо поболтали, я, наверно, пойду.

– Сядь, Наум, мы ещё не закончили, – тон сменился на неформальный слишком резко.

И снова, на этот раз, чисто инстинктивно, я опустился обратно в кресло. Сложно сопротивляться сильным женщинам. Даже если она упёрта, как ослица, отголоски Эдипова комплекса заставляют слушать. Конечно, этому можно противостоять, но подчиниться, чаще всего, бывает интереснее.

7. Абордаж

Видимо, ненависть и раздражение какой-то невидимой нитью оказались связаны с либидо.

Возможно, это особый вид стокгольмского синдрома, ведь недаром в жизни многих людей возникает подобная ситуация. Если человека раздражает человек противоположного пола, при определенных обстоятельствах и правильно подобранных напитках это обязательно заведёт их в постель или подсобное помещение на корпоративе.

Мозг подсознательно жаждет любви, так или иначе многие стремятся быть хорошими в глазах окружающих. А что может быть более желанным, чем любовь врага? Правда, такие «счастливые парочки» частенько забывают предупредить, что после подобного им лучше никогда не больше не видеться: отношения потеряли неопределенность, тайны нет. Ненависть никуда не исчезает, но вы уже поимели друг друга. Большей неловкости испытать трудно. А всё от неспособности отделить личное от рабочего, ведь такие ситуации, как правило, возникают именно на профессиональной арене. Одни попытки «переобуться», пересмотреть своё восприятие человека, чего стоят.

«Может быть, он не такой уж и бесперспективный мудак, каким казался, почему-то же меня притянуло к нему после бутылки текилы?»

«Может, она не такая уж и сука-карьеристка, раз меня к ней притянуло после четырех месяцев воздержания?»

А вот допустить мысль о том, что это была всё же минутная слабость, ошибка, и не пытаться объяснить собственную глупость, оправдывая убогость партнера – увы, ума и силы воли хватает мало у кого. Сапога на голову не натянуть, первоначальные причины конфликта никуда не делись.

Вот умей какие-нибудь счастливцы и после секса друг друга ненавидеть, а по ночам самозабвенно эту ярость преобразовывать в энергию, от которой ножки кровати ломаются, что за дивная жизнь была бы у этих ребят. Вероятно, не долгая, ибо здоровья в таких взаимоотношениях мало, зато честная.

Я уже был втянут в непонятные отношения с Резник, и усложнять жизнь вовлечением ещё и начальницы Марго, конечно, не стоило. Но в мою сторону медленно, с каждым шагом освобождая из петель по пуговице своей блузки, недвусмысленно сообщая о своих намерениях, ледоколом шла Елизавета.

Она считала меня жалким, кажется, именно такой тип мужчин ей нравится. Ими можно помыкать, манипулировать, подчинять.

«С меня всё равно нехрен взять, ни власти, ни влияния, ни денег, пусть тигрица поиграет с клубком», – рассудил я и расслабился.

Наконец, из тугого плена её блузы показалась крупная грудь. Очки упали на пол, там же оказалась и оставшаяся одежда. Хрупкой назвать эту женщину нельзя, напротив – крепкое тело, идеальной формы задница, особенно грудь. Сначала мне показалось, что так высоко её держит бюстгальтер, но как только Елизавета избавилась от него, безупречная форма опустилась вниз всего на пару сантиметров. Сколько бы лет ни было этой женщине, тело её выглядело потрясающе, будто создано для продолжения рода, прямо сейчас, немедленно. Идеальный сосуд, намеренно выведенный генетически путём строгого отбора и скрещивания.

Она нависла надо мной, закрыв источник освещения. Тонким светлым контуром на фоне тусклого кабинета светилось её тело. Стало жарко и тесно, срочно захотелось окунуться в ледяную воду. Уверенным движением она поставила свою ногу на мой стул, я едва успел расставить ноги пошире. Нос её лакированной туфли упёрся мне в пах. Пришлось подняться повыше.

В моих больных представлениях именно так должны были выглядеть те из женщин среди амазонок, что отвечали за деторождение: неприкрытые, могучие, уверенные, использующие мужчин исключительно ради своих целей, готовые, если необходимо, обнажить не только грудь, но и клинок. Было в происходящем что-то животное.

Она преклонила колени перед жертвой, желая узнать, стою ли я её наготы. Мне было точно ясно, что нет.

Я помог стянуть ей с себя брюки. Привстал, расстегивая ремень и освобождая пуговицу. Она рванула их вниз, и вместе с брюками с меня слетел кусок ткани, который должен был скрывать мою готовность. Губами она определила твердость моих намерений, легко коснувшись пробовала на вкус. Я оттягивал момент, когда позволю себе прикоснуться к этому телу. Её губы сомкнулись на мне, я отпустил себя.

Теперь комната больше напоминала каюту вражеского корабля. Меня взяли в плен и привели сюда, чтобы я выполнил единственное, на что годится мужчина, чего не может сделать женщина сама. Затем наверняка последует казнь. Ничего, кроме как попробовать получить удовольствие, мне не оставалось.

Подняв её с колен, то коротко и аккуратно, то подолгу сжимая в особенно чувствительных местах, я старался почувствовать и исследовать каждый сантиметр её тела. Еле заметный короткий светлый волос по всему телу превращал кожу в подобие бархата. Сильные руки, крепкие бёдра, упругая, но податливая грудь.

«На ощупь, так же хорошо, как и на вид».