Гирей – моё детство

– Часовой оказался чересчур нервным, долго и шумно брыкался. Зато компания в хате была спокойной. Вероятно, крымские вина погрузили в невозмутимый сон. Мы вошли, только один офицерик был способен распоряжаться собой – он бесстрашно и деликатно предложил мне стакан с вином… лицо невинного мальчика. Хотелось забрать его с собой… но здесь были птицы покрупней – полковник с тупорылистым лицом. Собрав все документы и оружие, мы погрузили пьяные и сонные тела в погреб… вместе с мальчиком. Ребята увезли полковника с трофеями, а мне досталась задача прикрытия. Через пять минут заурчала наша машина, а здесь сохранялась тишина…Еще минута ожидания, за это время обратил внимание, что фрицы научились пользоваться нашими гранеными стаканами… Тишина сохранялась, когда вошёл в лесополосу и когда, пройдя с километр, повернул за гору, а потом загудело, засверкало… Жаль мальчишку, и добираться до наших одному скучновато.

– Война – грязь, от которой очиститься невозможно, если она осела в душе, покрыла плотным слоем сердце, зашита в тело вместе с органами… Очищение возможно только перед Богом, но нас отучили верить в него.

В сильном опьянении дядя Андрей не видел и не замечал никого в этом мире. Сейчас он был слегка пьян, в лице скомкались отрешённость и безысходное одиночество. Увидев меня, лицо его разгладилось и потеплело.

Ему хотелось сказать что-то важное, что обязательно должно отразиться на моей судьбе.

– Колян, сынок, жизнь не женщина, её не соблазнишь лаской и словами. Для неё надо отдать всё, но и тогда она разборчива, – поучал, находясь в сморщенном положении. Вероятно, отогревался, отдавая холодный опыт взамен теплого сочувствия.

– Думалось: соскребу с души грязь – перескажу виденное и пережитое. Слушали… а потом надоел – принимали за нытье и хвастовство. Оставаться наедине с грязью – задыхался в кошмаре… спасала водка. Иногда казалось. Что с отнятой рукой отняли душу, а телесные раны – это разрывы моей чувственности… есть радостное ощущение жизни, и вдруг падение в пропасть – нежелание жить. Война заставила всмотреться в ужасное нутро смерти, выработала безразличие к умирающему телу врага. А преодолевать безразличие к жизни, как ни странно, помогало оружие, умение владеть им и ненависть к фашистским выродкам. Поняв это, понял и другое… Жена Анюта – сильная женщина. Она перенесла больше, чем я на фронте – к нечеловеческому напряжению и смерти можно привыкнуть. На «большой земле» силы отбирают горе и страдания… и неумение ждать… Коля, когда научишься ждать, преодолеешь всё на свете… Я этому не научился и не принёс Анюте счастья…

Пару лет Андрей жил в одиночестве – решился не мучить жену и детей. Его стали видеть реже шляющимся по улицам Гирея. Говорили: прикупал на всю пенсию самогона и харчей и не вылазил из своей конуры до уничтожения всего запаса.

Однажды по пьянке произошло возгорание: сгорела хатёнка, обгорели ноги до костей, но жизнь не остановилась. После госпиталя его без ног на платформе-коляске определили в Дом инвалидов. Существующей обстановки он выдержал чуть более месяца – там не было возможности выпить, и, самое страшное, стали лечить от этого желания. И он сбежал… без коляски…

Через семь дней первой его увидела соседка – он заполз к ней во двор через огород. И, зная её сговорчивость, попросил стакан самогона и сходить за Нюркой. Соседка ушла, Андрей с жадностью выцедил первачок и… больше никто не видел его живым.

***

Взгляд из будущего

Славное, но горькое слово «Война»! Не видел её, но она жила во мне с осознанного детства своими последствиями: изуродованной землёй и людьми, горькими или героическими воспоминаниями переживших её.

Война своей действительностью задела меня напряжённостью труда в 67-м году, когда Израиль пытался оторвать часть Египта, а мы, солдаты Советской Армии, не отделяя сна от бодрствования, отправляли Насеру оружие возмездия.

Война коснулась, зацепив мозги и сердце, в 68-м на земле Чехословакии, где каждый куст и даже трава вопили о вреде нашего, солдат СССР, присутствия в таком количестве…

Война! Не ощутил напрямую на «Афган», ни межнациональные конфликты, ни Чечни, но понимал необходимость случившегося или выдумку гнусных политиков, не имеющих оправдания, даже будь они зачинатели процесса реформации общества в сторону демократии и гуманизма.

Война! В ней о гуманизме только ложь, правда только одна – кто враг человечности… Священных войн тоже не бывает, ибо в любом убийстве нет святости.

Мой жизненный опыт и анализ калейдоскопа политиков, промчавшихся перед моими глазами, позволяет сделать удивительный вывод: для политиков, жаждущих власти любой ценой и с помощью силы, есть только одно безопасное место – тюрьма.

Но где Бог, который справедливо покарает мерзавцев?.. Где герой, способный объективно осудить подлецов?.. Их нет, не было и не будет. Поэтому в любые времена верны слова замечательного человека: «Люди, будьте бдительны!»

***

В беседке под белой акацией у Михалыча

Тётя Мотя держит пачку сталинских облигаций и размышляет: «Красивые бумажки… но что-то ж можно из них сделать? Пойду к Михалычу, спрашаю… и давно не общались».

Михалыч с Лёхой раскрывал очередную философскую тему, а точнее Лёха пытался заинтересовать и раскрутить Михалыча грамм на сто сливовицы из алычи.

– У нас изобрели водородную бомбу, – ворковал Лёха, – всё в пыль и пепел… и люди, и железобетонные сооружения – не остановит такое оружие людей от гадостей жизни. Надо изобрести такую бомбу, чтобы уничтожить врагов, но ничего при этом не разрушить – врагов нет, а всё вражеское твоё.

– Дурак ты, Лёха, тебе главное хапнуть… Нужна такая бомба, чтоб уничтожило всё, что создано руками человека… и голые люди в пустыне, но с мозгами нашего времени… и, может быть, поймут – нельзя людям враждовать… что на хитрую задницу всегда вырастит хрен с винтом… Во! Мотря идёт! Что-то интересное нам поведает.