История войны и владычества русских на Кавказе. Деятельность главнокомандующего войсками на Кавказе П.Д. Цицианова. Принятие новых земель в подданство России. Том 4

Между тем прибывший в Тифлис, вместе с царевичем Константином, посланный царя Имеретинского князь Леонидзе имел поручение отправиться в Санкт-Петербург для представления императору Александру просьбы царя оказать Имеретии покровительство и защиту. Соломон просил императора дозволить посланнику его иметь всегда беспрепятственный доступ к высочайшему двору, возвратить его подданных, ушедших в Грузию, приказать главнокомандующему, чтобы он, по первому требованию имеретинского царя, давал ему в помощь тысячу человек русских солдат, и в случае каких-либо недоразумений или доноса на царя, император не верил бы до получения объяснений Соломона.

Высказывая желание вступить под покровительство России, имеретинский царь просил обнародовать о том «во всех государствах», обещать, что пределы Имеретии останутся в настоящем их положении и что он будет утвержден с потомством в сане царей имеретинских, а в случае его бездетности престол перейдет царевичу Константину. Для разбора ссоры, существующей между царем, Дадианом и владетелем Гурии, и для установления границ между владениями этих лиц Соломон просил прислать комиссара или посредника, который бы на месте утвердил границы на вечные времена свято и ненарушимо[134 - Письмо Соломона Г. И. 22 мая 1803 г. Отношение князя Цицианова графу Воронцову 12 июня 1803 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. II, с. 347.].

Сознавая, что приобретение Имеретин сколько полезно, столь же и необходимо для России, князь Цицианов торопился отправить князя Леонидзе в Петербург.

«Посланца князя Леонидзе, – доносил князь Цицианов [135 - Рапорт князя Цицианова Г. И. 12 июня 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1-10, 1802–1814, № 2.], – яко едущего с благодарною грамотою к высочайшему двору вашего императорского величества, после такого явного доказательства преданности царя Соломона к престолу вашего императорского величества, почел я более приличным, нежели нужным, отправить в Санкт-Петербург, куда вслед за сим имеет он выехать из Тифлиса. В грамоте царя Соломона упомянуто о покровительстве и защите Российской Империи, коих неоднократными и различными способами он домогается. От обстоятельств и воли вашего императорского величества зависеть будет даровать или нет царству сему просимое и необходимо нужное Российской державы покровительство. Но если принять во уважение, что Имеретия более 30-ти лет, как будучи избавлена победоносным российским оружием от порабощения Порты Оттоманской, трактатом Кайнарджийским признана независимою, равно как и Мингрелия и владение князя Гуриеля, кроме пристаней по черноморскому берегу, оставшихся в турецком обладании, то беру смелость представить мнение мое на благоусмотрение вашего императорского величества, что диван, кажется, не может иметь никаких правильных притязаний на землю, ни в зависимости, ни в покровительстве турецком не состоящую и которая по единоверию ищет оградить себя всероссийским могуществом от врагов оную окружающих».

С приобретением Имеретин осуществлялось до некоторой степени желание нашего правительства придвинуть сколь возможно ближе к Черному морю наши закавказские владения и развить торговлю черноморских портов. Река Рион, судоходная почти до самого Кутаиса, коей берега покрыты всякого рода строевым корабельным лесом, могла доставить нашим промышленникам богатую отрасль торговли, которая, внося изобилие в наши черноморские порты, вместе с тем должна была развить и торговое мореплавание.

Прибывший в Санкт-Петербург 5 августа 1803 года имеретинский посол князь Леонидзе представил прошение царя и с своей стороны прибавил, что, в случае согласия нашего двора на все просимые Соломоном «пункты», царь тотчас же примет присягу на верноподданство, учредит молебствие и празднества в торжественные дни в честь императорского дома и, наконец, откроет военные действия против владетеля Абхазии, с целью овладеть и передать в распоряжение России столь необходимую для нее пристань Поти.

Последняя, составляя на кавказском берегу единственную удобную гавань, могла служить как складочный пункт для нашей черноморской торговли и была так важна для закавказских владений, что рано или поздно должна была войти в состав Русского государства. Поэтому предложение князя Леонидзе казалось весьма выгодным и, по его словам, легко исполнимым, потому что Абхазия с древних времен принадлежала Имеретин и «обитатели ее суть древние наши подданные, – писал князь Леонидзе. – Абхазия есть владение и столица царства нашего и принадлежит пастве нашего католикоса, признает и титулует нас древним своим наследственным владетелем. Жители сего владения поныне иногда повиновались нам, а иногда отлагались».

Обещая доставлять лес для строения кораблей черноморского флота, открыть всем судам и транспортам свободный путь по Риону до самого моря и, наконец, отдать в пользу России все рыболовные места, князь Леонидзе от имени царя просил, в случае войны с Турцией, оказывать Соломону помощь русскими войсками и силился доказать всю пользу, которую русские императоры могут извлечь из присоединения Имеретин к своей державе. В записке, поданной министерству[136 - От 9 августа 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1—10, 1802–1810 гг., № 3.], он говорил, что ни одна страна не представляет таких удобств для России во время войны с Турциею и Персиею, как Имеретия, лежащая между двух этих империй «нерегулярных народов». Князь Леонидзе писал, что Имеретия имеет свободный и ближайший путь в Черное море; что Поти есть наследственное владение имеретинского царя, который владеет озером Палиостомом, «где знатное имеем мы рыболовство и откуда в двадцать пять часов удобно могут достигнуть корабли в Крым». Равным образом, писал он: «от наших гаваней могут на третий день пристать корабли ко дворцу турецкого султана»; берега Черного моря полны множеством хороших дубовых, вербовых и негниющих деревьев и в таком количестве, что сколько бы их ни потребовалось, можно ими пользоваться для строения кораблей. Словом, по его словам, «самая польза Грузии зависит от Имеретии».

Выставляя все выгоды от приобретения Имеретии и действуя исключительно в интересах нашего правительства, князь Леонидзе не справлялся с видами и желаниями уполномочившего его царя Соломона. Он хлопотал только о том, чтобы выставить свою преданность России, подавал министерству особую записку и о своих прежних заслугах, писал на русском языке хвалебный гимн императору Александру и, прежде всего заботясь о награде, старался показать, что все настоящее и будущее в Имеретии зависит не от Соломона, а от него, как лица, имеющего неограниченное влияние над царем имеретинским.

Последний вступал в подданство России вовсе не так чистосердечно, как писал о том в своем прошении. Он желал только получить средство и способы разорить владения Дадиана мингрельского и затем, при первом случае, отказаться от подданства. Нерасположение Соломона к России было так велико, что он не сумел скрыть его даже и в течение того времени, пока посланник его князь Леонидзе находился в Петербурге. Узнавши о том, что одновременно с ним Дадиан мингрельский ищет покровительства России, имеретинский царь предлагал ему помириться и советовал оставить искание о покровительстве, но когда Дадиан не согласился, то Соломон стал собирать войска для новых неприязненных действий против мингрельского владетеля[137 - Письмо Дадиана князю Цицианову от 21 августа.].

Одновременно с отправлением князя Леонидзе в Петербург, Соломон отправил другого посла в Константинополь с просьбою у Порты защитить его от русского оружия, которое, должно заметить, еще ни разу его не касалось. Посылка эта осталась без всяких последствий, и бывший наш посланник в Константинополе Италинский уведомил князя Цицианова, что Порта отклонила от себя просьбу имеретинского царя, и его посланный получил во всем отказ. Казалось бы, что после такой неудачи Соломону не следовало становиться в явные враждебные отношения к России, но, как человек характера слабого, ветреный и малодушный, он не мог сдержать себя от поступков, несогласных с расположением его к нашему правительству.

«Известно мне, – писал князь Цицианов императору Александру[138 - От 31 августа 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1803–1811, № 4.], – что предмет испрошения высочайшего вашего императорского величества покровительства (царем Имеретинским) состоит наиболее в том, чтобы получить сугубые способы притеснять и разорять владения мингрельского князя Дадиана, ныне уже таковым осчастливленного, то, по уважению сих обстоятельств и по легкомыслию царя Соломона имеретинского, я полагаю, что посланец его и при высочайшем дворе вашего императорского величества, в видах своих успеха получить не может. Вследствие чего долгом почитаю предварительно донесть, что таковые неудачи царя Соломона, в намерениях своих колеблющегося, в управлении слабого и повиновения и доверенности в дворянстве не имеющего, могут удобно произвесть в Имеретии возмущение, в азиатском народе столь обычайное, и даже покушение на самую жизнь его, от партии ему недоброжелательной.

В таковых обстоятельствах, для предохранения пределов Грузии от неустройств земли, ввергнутой в раздоры междоусобные, я найдусь в необходимости, под прикрытием войск, ввесть во владение царства имеретинского законного наследника оного, освобожденного царевича Константина, сына царицы Анны. По дошедшим ко мне сведениям, некоторые из первостатейных князей имеретинских, видя непостоянные и бесчеловечные поступки царя Соломона, удалились в свои нагорные имущества, крепостями огражденные, и от повиновения ему уже отказываются».

Мы видели, что император Александр, соглашаясь на принятие Мингрелии в свое подданство, поручил князю Цицианову войти с ним в ближайшее сношение. Главнокомандующий отправил к князю Дадиану грузинского дворянина Давида Мамацева[139 - См. с. 89.], для объявления воли и согласия императора Александра, с целью заключить с ним предварительное условие как о подданстве, так и о продовольствии войска нашего, на случай прибытия его в Мингрелию. Имея причину ожидать, что царь Имеретинский будет неравнодушно смотреть на покровительство, обещанное князю Дадиану, непримиримому его неприятелю, князь Цицианов приказал Мамацеву ехать через Ахалцих и тем избегнуть границ имеретинских.

Вскоре потом прибыли к главноуправляющему от князя Дадиана два дворянина: Кайхосро и Ростом Квинихидзе – и объявили, что они посланы были с письмами; но на пути, в Имеретин, были задержаны, письма отняты, и после нескольких дней заключения сами они освобождены[140 - Отношение князя Цицианова канцлеру 31 июля 1803 г., № 584. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1803–1811, № 4.]. При обратном отправлении из Тифлиса посланные князя Дадиана, наученные опытом в опасности первого пути, прокрадывались непроходимыми путями чрез Имеретию, по ночам, но все-таки были захвачены вторично. Один из них успел спастись бегством в Грузию, а другой, по отобрании от него бумаг, потерпел бесчеловечное истязание и брошен с башни в реку Рион. Из бывших при них служителей один убит, а другой спасся бегством[141 - Рапорт князя Цицианова государю императору 31 августа. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1803–1811, № 4.].

С Мамацевым царь Имеретинский поступил точно так же. Он подговорил владевшего Гуриею Кайхосро Гуриеля схватить посланного при проезде его через Гурию. Мамацев был остановлен, и письмо князя Цицианова отобрано; подлинник отправлен к Соломону, а копию с него Кайхосро послал Дадиану[142 - Из письма Дадиана князю Цицианову 21 августа.]. Не имея еще никакого известия о Мамацеве, главнокомандующий находился в сомнении, не захватил ли Соломон и его в свои руки, подобно тому, как поступил он с мингрельскими посланными. Поэтому, при обратном отправлении посланных Дадиана, князь Цицианов мало того что послал с ними ответ, но и передал этот ответ в копии князю Палавандову, ехавшему в Имеретию по собственным своим делам и имевшему там родственные связи, с просьбою отправить эту копию в Мингрелию через верного человека.

К царю же имеретинскому главнокомандующий написал письмо[143 - От 3 августа 1803 г.], в котором говорил, что возвратившийся из Имеретии князь Палавандов заявил ему, «что на возвратном пути из Тифлиса мингрельские дворяне, два брата Квинихидзе, вторично были остановлены, но на сей раз с большим бесчеловечием, ибо один из них убит, а другой ранен[144 - Письмо это писано по первому известию, а потому и приведенные факты не совсем верны.], и что отнятые от них письма мои, князю Дадиану посланные, читаны и показаны были князю Палавандову, которому по сему случаю якобы оказаны были некоторые личные неприятности».

Не давая полной веры такому происшествию, нарушающему права гостеприимства не токмо у христианских держав, но и во всей Азии, варварскими народами против посланцев сохраняемые, не могу, однако ж, скрыть я перед вашим высочеством моего прискорбия и вкупе удивления ко всему тому, что дошло до моего сведения».

Чтобы удостовериться в истине, князь Цицианов послал письмо царю Соломону, но не с нарочным, а по почте до Сурама, прося его прислать ответ также в Сурам, в котором и объяснить истину «сего постыдного происшествия». Главнокомандующий указывал Соломону на двуличность его поведения и поступков.

«Вы ищете, – писал он, – высокого покровительства и сильной защиты его императорского величества, и с таким намерением отправили посланца своего князя Леонидзе к высочайшему двору, но в то же время оказываете неприязненные поступки не только против земли, осчастливленной всемилостивейшим покровительством великого моего государя императора, но даже в сем происшествии открывается явное недоброжелательство ваше к России, ибо особа посланцев во всех землях почитается священною, хотя бы таковые были от самих неприятелей».

Князь Цицианов старался убедить имеретинского царя, что принятие Дадиана Мингрельского в подданство России не должно нисколько беспокоить самого Соломона, что, напротив того, Россия, будучи беспристрастным посредником, может помирить и прекратить вражду, существующую с давних времен между царем имеретинским и владетелем Мингрелии, и в особенности тогда, когда имеретинский царь также вступит в ее подданство. Главнокомандующий просил Соломона оставить всякие покушения и притязания на Мингрелию, по крайней мере до тех пор, пока князь Леонидзе не возвратится из Петербурга с окончательным решением императора Александра.

«В окончание сего, – писал князь Цицианов, – долгом поставляю себе объявить вашему высочеству, что предстоят вам и царству вашему два пути, которых избрание зависит от произвола вашего. Я, со своей стороны, сохранил свято данное мною вам слово, соблюл ненарушимый союз соседства и сожалеть буду, если обстоятельства принудят меня переменить мои правила».

Соломон, как и следовало ожидать, оправдывался и писал, что Квинихидзе убит без ведома его, за то будто бы, что украл несколько лошадей и был догнан хозяевами их, а Палавандов был задержан по причине болезни, а вовсе не по недоброжелательству царя к России[145 - Письмо Соломона князю Цицианову 1 октября 1803 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. II, № 717.]. Эти отговорки не могли скрыть истины, и неприязненные поступки Соломона явно показывали, что кроме вероломства мы от него ничего ожидать не могли. Петербургский кабинет сожалел, что князь Цицианов за такой поступок тотчас же не наказал имеретинского царя занятием Кутаиси. По мнению тогдашнего министра иностранных дел графа Воронцова, неприязненные поступки Соломона могли служить достаточным поводом, чтобы силою оружия присоединить Имеретию к России[146 - Отношение графа Воронцова князю Цицианову 15 сентября 1803 г. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. II, № 716.], и если князь Цицианов этого не сделал, то петербургский кабинет, по крайней мере, находил напрасным продолжать переговоры с находившимся в Санкт-Петербурге посланником имеретинским. Хотя и можно было ожидать, что князь Леонидзе, по известным видам и своей алчности, не оказал бы большего упорства в постановлении с нами каких угодно условий, но податливость эта осталась бы тщетною и не привела бы ни к каким положительным результатам, так как не было надежды на то, что Соломон утвердит постановленное князем Леонидзе. Не желая вступать в такие сношения, которые были несовместны с достоинством России, император Александр приказал прекратить все переговоры, начатые с князем Леонидзе в Санкт-Петербурге, и отправить его обратно.

«Владельца имеретинского Соломона, – писал граф Воронцов[147 - Князю Цицианову 23 декабря 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 13, 1803–1806, № 9. Акты Кавк. археогр. комиссии, т. II, № 726.], – я думаю, в вероломствах его добрыми средствами, конечно, исправить нельзя, а хорошенько его по-азиятски постращать, то и будет он гладок, в чем мы на вас и полагаемся. Посланника его мы к вам отошлем с объявлением ему, что вы во всем уполномочены с царем его кончить».

По поручению канцлера, титулярный советник Татищев пригласил к себе князя Леонидзе, вручил ему ноту и приказал переводчику прочесть перевод ее на грузинский язык. В ней объявлено было князю Леонидзе, что бесчеловечный поступок Соломона с посланными от главнокомандующего к Дадиану, происки царя у Порты в то самое время, когда он изъявлял нам желание вступить в подданство России, и, наконец, его насильственные поступки в Мингрелии, где он увел из Одиши до 400 пленных, тогда как известно ему было, что Дадиан принят уже под защиту России, – все это заставило наше правительство пресечь переговоры с его посланным.

Слушая чтение ноты, князь Леонидзе как бы не верил своим ушам и несколько раз высказывал свое удивление в перемене образа мыслей нашего правительства.

– Поступки владетеля Имеретии были таковы, – отвечал ему Татищев, – что всякий любящий добродетель и искренно приверженный к всероссийскому престолу, по справедливости, должен им удивляться.

Князь Леонидзе счел долгом ответить на это заявлением о своей искреннейшей преданности России и православию и клялся, что если бы образ его мыслей не был всегда таков, то не дерзнул бы он приехать с поручением от царя своего к высочайшему двору.

– Содержание врученной ноты, – заметил Татищев, – отнюдь лично к себе принимать вы не должны, так как она имеет в виду единственно поступки Соломона.

Князь Леонидзе просил разрешения в оправдание царя подать письменное объяснение, но ему отвечено, что все поступки Соломона, изложенные в ноте, известны достоверно министру и объяснения никакого не требуют. Посланник просил дозволить ему хотя словесно высказать свое объяснение, в чем ему отказано не было.

– Если посылаем был кто-либо в Константинополь, – сказал князь Леонидзе, – для испрошения у Порты покровительства, то полагаю, что посланный сей отправлен был грузинскими царевичами, укрывающимися в Имеретии. Что же касается до поступков царя с Дадианом, то, имея целью покорить земли, издревле принадлежащие Имеретии, царь не знал, что Дадиан вступил уже в подданство России.

Князь Леонидзе высказал надежду, что когда царь Соломон своим поведением загладит прошедшие поступки, то император возвратит ему свою милость[148 - Конфиденциальная записка от 18 января 1804 г. Арх. Главн. шт. в Санкт-Петербурге.].

Император, отвечал Татищев, не заграждает ему пути к раскаянию и с этою целью ведение переговоров поручил князю Цицианову, который, смотря по поведению царя, или примет меры строгости, или, удостоверившись в обращении Соломона на путь истины, приступит к заключению трактата о принятии царства Имеретинского под верховную власть России.

Точно так же и канцлер, сообщая князю Леонидзе решение императора, писал ему, что если бы царь Имеретинский удостоверил нас в том, что он действительно желает покровительства и что данное им слово свято соблюдено будет, то в таком случае постановление о принятии Имеретии под верховную власть России может быть заключено в Тифлисе[149 - Проект ноты от государственного канцлера к имеретинскому послу 24 декабря 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел.]. Наше правительство не надеялось, однако же, на перемену в поведении царя Соломона и потому признало необходимым дать главнокомандующему в Грузии новые инструкции.

«Не остается уже места никакому сомнению, – писал император князю Цицианову[150 - В рескрипте от 26 октября 1803 г. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 10, 1803–1811, № 4.], – что кротость и увещание бездейственны будут к обращению на путь правый сего закоснелого в пронырстве владельца и что настало время принять меры осторожности, долженствующие предохранить Грузию от тех неустройств, которые в Имеретии день от дня усиливаются.

«Занятие Кутаиса и крепких мест Имеретии, сделавшееся таким образом необходимым, имеете вы, в избранное вами для сего удобное время, немедленно по получении сего рескрипта моего, отрядить в Имеретию столько из состоящего под начальством вашим войска, сколько по усмотрению вашему нужным окажется.

Если до получения сих предписаний, царь Соломон, сверх ожидания моего, обратился бы к чистосердечному раскаянию, то, не отлагая нимало занятия областей его, совершите оное, объявя ему, что дух неудовольствия, оказавшийся между подданными его, усиливаясь повседневно, может произвести смятения в царстве его, на кои, по смежности Грузии с Имеретиею, вы равнодушно взирать не можете, ибо спокойствие оной от того нарушено быть может; что, вступая во владение его, имеете вы в виду сколько предосторожность сию, столько же и желание ваше отвратить всякую опасность, ему лично предстоять могущую.

Если же царь имеретинский, суетною надеждою ослепленный, что преступление его останется ему ненаказанным, не изъявит повиновения своего, то, отметая околичности, приступите вы к делу с объявлением, что случившееся с посланными князя Дадиана сделало меру сию необходимою, подав вам опыт того, чего князь мингрельский, поступивший в подданство России и потому имеющий право на заступление ее, ожидать должен от соседа, попирающего столь зверским образом священный повсюду закон гостеприимства; что сверх сего Имеретия, по местному положению своему, пересекая сообщение Грузии с Мингрелиею, имели вы долг занятием оной успокоить себя на тот счет, что посылаемые от вас из одной сих областей в другую не будут иметь равного жребия с посланными князя Дадиана…

Однако ж, сколь ни предосудительно было поведение царя Соломона, я с прискорбием узнаю, что сделался он жертвою какого-либо возмущения. Напротив того, удовольственно для меня будет видеть, что со введением войск моих в Имеретию прекратятся междоусобные раздоры, безрассудным управлением его возрожденные.

Противопоставлять ему царевича Константина было бы тем более противно доброй вере, что освобождение сего последнего было условное и наложило на нас обязанность не токмо не подавать ему никакой к царствованию надежды, но даже держать его в отдалении от Имеретии, и я желаю, чтобы царь Соломон и в сем случае от нас научился, сколько принятые единожды обязанности свято и ненарушимо должны быть наблюдаемы.

Когда, по занятии Имеретии, беспрепятственное сообщение Грузии с Мингрелиею обеспечено будет, приступите вы к введению войск моих во владение князя Дадиана, коль скоро вы признаете имеющиеся у вас способы на то достаточными, а впрочем, оставляется вам совершенная свобода: Мингрелию ли прежде занять или начать с Имеретии.

Но понеже неизвестно еще мне, какой успех иметь будет порученная посланнику Италинскому негоциация в Константинополе, касательно пристани Поти, то и повелеваю вам, при вступлении вашем в Мингрелию, не только не касаться оной, но оказывать должное уважение находящемуся в месте сем турецкому начальнику и вообще избегать всяких случаев, которые могли бы подать повод к справедливым со стороны Порты Оттоманской жалобам. Утвердившись таким образом на Черном море, обратите вы помышление ваше на побережные провинции Каспийского моря. А так как для утверждения в тех краях должного уважения к Российской империи попускать не надобно, чтоб тамошние владельцы дерзали играть принятыми с нами обязанностями, имеете вы также приступить к приведению в исполнение тех постановлений, кои заключены были между вами и Алла-Верды-беком, посланцем бакинского хана. Я тем более обнадеживаюсь в успехе начинания сего, что с помощью флотилии нашей на Каспийском море, в распоряжении вашем находящейся, найдетесь вы в состоянии отвратить затруднения, которые вам предстоять могут. С занятием Баку и Сальян, жребий прочих ближайших к России побережных мест на Каспийском море уже в руках наших находиться будет.

По совершении предписания сего, займетесь вы учреждением беспрепятственного сообщения между Бакою и Грузиею, которое, по занятии Имеретин и Мингрелии, соединив, так сказать, Каспийское море с Черным, откроет торговле нашей новый путь, тщетно доныне желанный, по причине суровости нравов жителей тех мест. Дальнейшее же производство предначертанного вам плана предоставите вы времени и обстоятельствам».

В январе 1804 года князь Леонидзе отправился из Санкт-Петербурга в Тифлис.

Рескрипт императора и возвращение имеретинского посла развязывали окончательно руки князю Цицианову. Оканчивая в это время все приготовления для похода в Ганжу, князь Цицианов решился отложить действия против царя Имеретинского до окончания этой экспедиции, тем более потому, что приведение к окончанию переговоров, начатых с имеретинским царем о его подданстве и покровительстве, тесно связывалось с вопросом о приобретениях наших на восточном берегу Черного моря. С другой стороны, действия против ганжинского хана были необходимы не столько для того, чтобы взять самый город, который был всегда в наших руках, сколько для устрашения эриванского хана и джаро-белоканцев, преступивших присягу.

Приобретения же, о которых говорилось в рескрипте, как ни выгодны были сами по себе, требовали от нашего правительства новых усилий и новых пожертвований.

По самому характеру обитавших там народов, нельзя было ограничиваться письменными постановлениями и обычаями, принятыми между европейскими дворами, но необходимо было, на каждом шагу и во всякое время, быть готовым поддержать свои требования силою. Между азиатскими народами тот более почтен, кто сильнее. Приобретение же этой силы и всеобщего уважения требовало и влекло за собою необходимость усиления тамошних войск. К занятию, например, Имеретин и Мингрелии, по мнению князя Цицианова, необходимо было по крайней мере два полка; те же два полка, которые назначены были в Грузию, главнокомандующий принужден был, тотчас по прибытии их, употребить на ганжинскую экспедицию, «толико нужную» как потому, что Ганжа всегда была в подданстве Грузии, так и для того, чтоб удостоверить безумных соседей в том, «что я, – писал князь Цицианов[151 - Рапорт князя Цицианова Г. И. 12 сентября 1803 г. Т. А. К. Н.], – имею высочайшее разрешение переходить и за пределы Грузии, буде неповиновение или дурное поведение их меня к тому принудят… Вероломство соседей Грузии рождает часто нужду в войске там, где и ожидать иногда невозможно».

Глава 7

Отъезд царицы Дарьи из Тифлиса в Мухрань и происки ее. Предложение князя Цицианова царице отправиться в Россию. Письмо царевича Александра и ответ на него князя Цицианова. Письмо царицы Дарьи князю Цицианову и отправление ее в Москву

Приготовляясь к экспедиции в Ганжинское ханство, князь Цицианов должен был прежде всего обеспечить внутреннее спокойствие Грузии, чего можно было достигнуть только удалением последних членов царского дома, около которых группировались все лица, почему-либо недовольные тогдашним состоянием дел.