Чистильщики

Противника он тоже увидел со спины. Мелькнуло вроде что-то знакомое, но раздумывать и выяснять отношения, когда взведен курок и пистолет дышит в затылок хоть и бывшему, но шефу, могли лишь дилетанты и верящие в торжество нынешних законов юристы-теоретики, эти законы составляющие. Здесь требовался мгновенный ответный ход. А определить точку для нанесения удара не составило труда – конечно, под лопатку.

В данном случае мгновенно выбивается из руки оружие, а враг летит мордой до первого препятствия.

Не дожидаясь, когда кто-то спугнет застывшую в напряжении пару, Максим сверху, касаясь перил лишь руками, прыгнул в намеченную точку. Первой ее достигла выставленная для удара пятка, и дальнейшее не могло стать чем-то иным: пистолет полетел в сторону, а противник, надламываясь, вперед. Препятствием для его лица оказались все те же почтовые ящики. Кому-то придется очищать их от крови.

– Беги! – крикнул Максим замершему, не понимающему, что происходит за спиной, Богдановичу.

Слово подействовало. Голос подействовал. Может, Юрий Викторович и молился все это время, чтобы телохранитель вышел на лестницу и освободил его из плена. И вот его команда!

Богданович оттолкнулся от стены. Краем глаза заметил и своего упавшего тюремщика с рассеченным о ящики лицом, но в первую очередь – приоткрытую дверь на улицу. На свободу. И рванулся к ней, побоявшись потерять секунды даже на то, чтобы хоть взглядом отблагодарить спасителя.

Максим же вначале завладел пистолетом, наставил его на врага. Тот приходил в себя медленно, но уже понимая, что добыча ушла. А когда повернулся, Максим, несмотря на его залитое кровью лицо, сразу узнал книгоношу.

– Вы?!

Недавний гость с сожалением покачал разбитой головой, потом выплюнул на ладонь выбитый зуб. По блеснувшему металлу Максим понял, что удар пришелся по вставленному золотому.

Как вести себя дальше, придумать не успел. Книгоноша достал из кармана удостоверение милиционера, показал Максиму. Собственно, и без него становилось ясно, что любитель анкет – из органов и работал именно по Богдановичу. Поэтому Максим без слов протянул оружие владельцу:

– Я не знал.

– А что, тогда все произошло бы иначе? – усмехнулся милиционер.

В этот момент в подъезд вбежали один за другим два парня. Увидев картину, бросились помогать окровавленному товарищу. Тот отстранился, недовольно буркнул одному из них:

– Ты слишком долго добирался, Жора.

– На дороге пробки…

– Их никогда нет на тротуарах.

– Пожалуйста, можете зайти умыться ко мне, – предложил свои услуги Максим.

– К вам теперь – обязательно. И не только умыться, – процедил потерпевший и первым стал подниматься вверх.

Глава 10

В «Неринге», несмотря на поздний час, их ждали на крыльце всей администрацией. Татьяна Сергеевна, еще ничего не увидев, заранее всплеснула руками, а Катя по-медсестрински поспешила к машине – поддержать и довести.

– Ваш зуб, – с легкой улыбкой, от которой тем не менее полопались подзажившие ранки и капельками выступила на лице кровь, протянул стоматологу выбитую фиксу Штурмин.

Татьяна Сергеевна, похоже, впервые столкнулась с подобными последствиями работы отдыхающих у нее полицейских и застыла, обхватив ладонями щеки. «Роза в бутоне», – пришло Олегу сравнение, и он вдруг схватился за карман куртки. Убедился в сохранности подобранных на косе корешков и вновь сквозь боль и кровь заставил себя улыбнуться.

… Когда перед сном они все трое вышли-таки к морю, Штурмин незаметно для Клинышкина спросил у Жоры о возникшем еще на косе недоразумении:

– Слушай, не могу понять: ты чего убегал от уральцев в дюны?

– Какие дюны? – удивился Майстренко, И зря: переспрашивают обычно те, кто не ожидает неприятных для себя вопросов и явно выигрывает время для поиска ответа. – А-а, это еще днем? – махнул рукой, чтобы тут же удивиться: – А кто убегал? Появился незаметно с тылу. Все сиренево.

Подошел Вася, не успевший убежать от волны и теперь чавкающий водой в туфлях. Олег пожалел, что не взял на разноску сюда свои итальянские колодки: вмиг бы обрели форму ноги. Теперь же все начинается сначала, будто не уезжал из Москвы, – больной зуб, жмущие туфли и полная неясность с Богдановичем.

Клинышкин отстал, чтобы разуться, и Жора, используя свободную минуту, возмущенно зашептал, заходя вперед и заглядывая Олегу в глаза:

– Ты что, подумал, будто я струсил? Нет, ты погоди, ответь!

– Я просто спросил. Чего ты взвился?

– А ты бы не взвился? Хорошенькое дельце мне шьется.

– Да никто тебе ничего не шьет. Успокойся. – Олег уже пожалел, что затеял этот разговор.

Хотя поведение Жоры около квартиры в Москве, когда он выбрал самое дальнее место от опасной двери, его непонятное петляние на косе и, главное, последний случай, когда держать Богдановича под прицелом пришлось столько времени, что Клинышкин с дальнего конца города примчался одновременно с находившимся поблизости Майстренко, – ни во что плохое не хотелось верить, но карты, к сожалению, ложились под сомнение. А в розыске сомневаться в соратниках нельзя, слишком зависимы все друг от друга, – это железное правило Олегу вдолбили с первых минут службы.

– А не искупаться ли нам? – предложил вдруг Клинышкин. Наверное, его в самом деле нельзя оставлять одного, в эти моменты ему в голову начинают приходить всякие мысли. – Холодновато, конечно, но ежели вместе со всеми, за компанию – лично я готов.

– Я – пас, – сразу отказался Олег, боясь за наклейки пластыря и боевую индейскую раскраску зеленкой и йодом на лице. – Лучше займусь своими зверюшками, сегодня классные корешки подобрал. Кто домой?

Жора не отозвался, но было видно, что идеи ни с купанием, ни с возвращением в номера его не привлекли. Он оставался и хотел побыть один.

В номере Олег достал походный вариант инструментов для резьбы по дереву. В парусиновой «гармошке», сшитой специально для командировок, каждый в своем кармашке покоились ножи, косяки, стамески и прочие остренькие закорюки, способные превратить кусок дерева в произведение искусства. Ручки инструментов, сделанные Олегом собственноручно, залоснились от времени, но чистить и лачить их он упорно не желал: по опыту, взятому от отца, знал, что самодельные инструменты меньше скользят в руке, лучше впитывают пот с ладони. А при долгой и скрупулезной работе всякая мелочь имеет значение.

Снял в ванной с самой дальней от горячей трубы вешалки вымытые и чуть подсушенные корешки. Сосна всегда отличалась капризностью, и, чтобы срезы не потрескались, Олегу пришлось залепить их пластилином и покрыть кусочками промасленной бумаги. Вот где подготовка к работе, а то – трах-тарабах, Богданович на горизонте, билет в зубы и… И самому по зубам. Главное, поделом. А может, все же была колдуньей московская любовница Богдановича! Чтобы так фатально не везло, чтобы фигурант уходил, когда ему в затылок уже наставлен пистолет, – это в самом деле нужно оказаться проклятым. И застряла же икона в голове, да еще пронзительные глаза мальчонки…

От работы оторвал стук в дверь. Прийти могли лишь свои, и Олег не стал подниматься, отозвался из-за стола:

– Открыто.

– Это я.

На пороге стоял изрядно выпивший Жора, держа в руках бутылку водки, банку огурцов и булку. Посмотрев со стороны на занятие командира, счел его блажью и посчитал возможным прервать его, войти в номер. Вывалил гостинцы. Сам, молча разлил по стаканам, стоявшим на цветастом жостовском подносе, – много, по «марусин» поясок, который подобрался под самый срез. Сел перед долгим тостом. Пока собирался с мыслями, Олег по-десантному открыл банку с огурцами: вдавил локтем крышку, поддел снизу пальцами. Выловил в рассоле два попурышка, поделился с Жорой. Созрел для тоста и тот. Но вместо здравицы опустил голову.

– Я устал. Я, наверное, очень долго бежал по следу, Олег. Давай выпьем. За розыск. – Не дожидаясь напарника, отхлебнул из стакана, закусил огурцом. Съел, достал еще, заодно готовясь к продолжению разговора. – Ты ведь знаешь, что преступники бегают не от суда, суды – слабы и подконтрольны. Бегают от нас. Это мы можем опустить их в клоповник. И я очень много лет этим занимался. Я устал, но я не боюсь. – Жора вскинул голову, встал, потянулся к Олегу.

Подумав, что Майстренко станет хвататься за грудки, Штурмин отстранился. Трезвым одинаково ненавистны как пьяные лобызания, так и выяснения отношений под водочку.

А градусы изнутри продолжали распалять Майстренко:

– Знаешь, как я начинал в розыске? Со взрыва в московском метро в конце семидесятых. Помнишь, первый теракт? Сахаров потом выступал, все требовал прощения для террористов. А ведь это мы взрывников достали. Мы, наша группа. Можно сказать, иголку в стоге сена, да еще ночью. Главный в банде – Затикян, до сих пор фамилию помню.

Олег слышал краем уха об участии Жоры в той операции, сам много читал о ней – то был классический розыск, когда по кусочку кожи восстановили артикул сумочки, в которой находилась начиненная взрывчаткой утятница, давшая такую уйму осколков. Вычислили фабрику, смену, в которую изготовлялась интересующая розыскников партия. Потом совершили вообще немыслимое: отследили не только каждый магазин, куда поступали на продажу сумки, но и практически каждого покупателя. И в самом деле нашли ведь террористов. В Армении!

– Давай выпьем, – Жора снова поднял стакан и задумался. Но отыскать повод труда не составило: – За розыск. Ты думаешь… – снова хотел завести старую пластинку, но вспомнил, что уже говорил на больную тему. И когда вслед за тостом поднял глаза, Олег увидел, что они полны слез. – А, все сиренево!

Отвернулся, ушел к окну. Резко отодвинул штору, словно мог что-то рассмотреть в ночи, кроме своего зеркального отражения. Не увидел и его. Зато Штурмин отчетливо рассмотрел блеснувшие полосы на щеках розыскника.

– Слушай, ты перестань… – попросил Олег в сгорбленную спину Майстренко. Отложил наконец и поделки: у Жоры не пьяный бред, у него душа болит.

– Да нет, все правильно, – вдруг совершенно отчетливо, в самом деле без пьяного заплетания языком и без слез, промолвил Жора. – Ты почуял первым, кто я есть сейчас, и ты прав. Я должен был уйти из стаи сам, и раньше. Я уже не просто не могу догонять. Я… я боюсь!