Бецкой и его государыня-дочь. Тайны царской династии в исторических романах

Трубецкой поглядывал на своих спутников изучающе. Пытался понять, не жалеют ли они о том, что согласились на испытания, в которые втянул их? Он не хотел даже для себя назвать его безнадёжным, но где-то в глубине души, снова и снова оценивая возможности добраться в Россию любым из путей, понимал, что все они один тяжелее, ежели не безнадёжнее другого. Если бы хоть деньги, хоть ценности какие были. А то ведь всё вычистили у них при пленении.

Шведы не очень различали пленников по их чинам. Что ж, если рассуждать здраво – и солдат есть солдат, и офицер – солдат, и генерал – тоже солдат. Вот его вроде бы и выделили и виды на него имели какие-то, да и то положение в плену не сделали особым. Может, хотели, чтобы пораньше пришел к необходимости сотрудничать?

Ну а генералы Бутурлин и Вейде как будто бы никого из шведских чинов не интересовали. Павда, может, пока не интересовали?!

Трубецкой понимал, что и он нужен на перспективу, как орудие в далеко идущих планах, в серьёзной игре, которая будет иметь смысл только в том случае, если его убедят принять в ней участие добровольно и осознанно. Заставить сложно, слишком высока цена ошибки. Ведь Трубецкой мог бы на всё согласиться, а едва вырвавшись в Россию, ото всего отказаться. Что тогда делать?

Ему было неведомо, как собираются решать с ним вопросы. Ломал голову, думал, гадал. Разное можно было предположить, да что толку в предположениях.

Снег шёл целый день и целую ночь. Навалило сугробы – будь здоров. Вышли по утру из сарая, едва-едва дверь отворив, а вокруг насколько глаз хватало – снежная целина. Как по такой идти? Куда идти? Да и следы сразу выдадут неведомых путников.

– Ну что будем делать? – спросил Вейде, с ужасом обозревая снежную равнину.

Он попытался отмерить несколько шагов – но ноги утонули в снегу почти по колено.

– По целине далеко не пройти, – заметил Бутурлин. – А дороги, небось, ещё не пробиты. Да и когда пробьют, разве что санный след будет. Захолустье.

– Думаю, что у них порядок с дорогами, – возразил Вейде. – Выгонят народ, ну и всё расчистят, – и прибавил: – если, конечно, нужны дороги к посёлку.

– Будем ждать, когда прекратится снегопад, – решил Трубецкой. – В такой круговерти заплутаем. Тут уж, поди, хоть днём, хоть ночью ни зги не видать.

– Хлеб кончился, соль на исходе. Серников совсем мало, – сказал Вейде. – Да и на одной жареной на костре кабанятине не проживём.

Трубецкой пока не ощутил упрёка в голосе Вейде, но тот мог из деликатности тщательно скрыть его. В конце концов, никто силком в побег не тянул. Дело добровольное. Да ведь уж забыли, что, если здесь хотя бы кабанятина, то там, в плену, такая еда, что не приведи господи. Бросали объедки.

Но он понимал и другое – человек остаётся человеком. Значит нужно показывать пример. Быть настойчивым, деятельным, упорным в действии. Шли по раскисшей земле, прятались в промокших оврагах, где только чудом можно было найти местечко, в котором обогреться и тайком костёр развести. Ощущали постоянную опасность. Это сколачивало, это придавало сил. Вот и держались, с надеждой глядя вперёд. Казалось, что вот ещё немного, ещё рывок, и полегчает. И вот полегчало. В первый день отдыха, когда нашли это строение, решили, что действительно полегчало. Но постепенно приходило понимание, что это – просто ловушка.

– Надо идти к людям, – в который раз предложил Вейде. – Назовёмся странниками, ищущими работу.

– Да уж, – усмехнулся Трубецкой. – Хороши странники в форме военной?

– Надо подумать, как объяснить, – не сдавался Вейде. – Есть же какой-то выход.

– Погорячились с побегом, – тяжело вздохнув сказал Бутурлин. – Погорячились…

– Не спишите с выводами, – возразил Трубецкой. – Подумайте, что нас там ожидало? Помещение – ничем не лучше, чем это. Полная неясность, что впереди…

Действительно, сарай, в котором их держали в предместьях шведской столицы, был, пожалуй, похуже того, что попался им теперь на пути. Да и морально здесь легче. По крайней мере, никто не понукал.

Тем не менее, Бутурлин не согласился:

– Там хоть кормили… А тут что? Мясо уж в глотку не лезет. И никакой еды не достать.

– Говорю же, надо к людям, – повторил Вейде. – Иначе погибнем.

– А там, по крайней мере, не погибли бы, – снова заговорил Бутурлин. – Если б хотели нас убить, давно бы убили.

– Ну что ж, – как бы подвёл итог Трубецкой, – сдаться никогда не поздно. Сдаться и покаяться. Мол, простите неразумных… Кто хочет, пожалуйста. В посёлок можно пойти, ну и там кто-то же есть – староста какой. Он сообщит властям. Заберут, – он сделал паузу и заключил: – Я не пойду… Только просьба сказать… Ну тому, кто пойдёт, что один уцелел, остальные сгинули, все беглецы… На небеса отправились… Может тогда поиск прекратят. А относительно еды, тут хоть мясо, а там, – и он махнул рукой, сочтя нецелесообразным развивать бесполезную тему.

Вейде выслушал и сказал с убеждением:

– Да уж, уверяю, князь, уверяю, что давно никто нас не ищет. Действительно считают, что мы сгинули. Может замёрзли, может, волки растерзали. Это нам повезло ещё, что не стали добычей волчьей стаи. Просто, что б учуяли они нас, нужно след какой оставить? А уж учуют, тогда и сдаться не успеем. Возвращение в плен – раем покажется.

– Везло до сих пор, – заметил Бутурлин. – То дожди всё вымывали, то снегом засыпало. Ни зверью, ни шведским стражникам нас не выследить. Но надолго ли? Согласен с Вейде – к людям надо идти. Нет. Не сдаваться. Просто попытать счастья, а там будь что будет.

Трубецкой подошёл к двери глянул в поле. Снег, снег, снег… Действительно не найти их здесь. Когда уговаривал бежать, просто не подумал о стаях голодного зверья, которое бродит где-то по лесам в поисках добычи.

Друзья по побегу – друзья по несчастью – ждали, что он скажет. Они надеялись на него, совсем ещё недавно строгого, требовательного, деятельного командира дивизии. Когда положение кажется безвыходным, многим хочется полностью положиться на кого-то знающего, грамотного, властного, начальственного. Они такие же командиры дивизии, но теперь, без своих соединений превратились можно сказать в рядовых, признавая первенство князя. Трубецкой это понимал, но понимал и другое – командовать дивизией и группой из трёх человек, оказавшихся в безвыходном положении – далеко не одно и тоже.

Там, под Нарвой, он действовал дерзко, и не его вина, что вот этак всё кончилось, что соседи справа и слева дрогнули и разбежались в панике. А ведь можно, можно было всё обратить в победу при столь огромном численном преимуществе. Ещё как можно было…

Недаром шведский король, когда рухнул мост через реку Нарву (Норову), и русским войскам было некуда деваться, приказал срочно поправить мост. Знал, что найдётся среди русских кто-то из офицеров и генералов, кто соберёт бесформенные толпы и они ополчатся на шведов.

Да, если бы не контузия, он, Трубецкой, вполне мог оказаться таким генералом, который обратил бы чашу весов в русскую сторону. У шведского короля – шесть или восемь тысяч, а у русских аж тридцать шесть…

Но ведь сто баранов, предводимых львом, сильнее ста львов, предводимых бараном.

А ведь надо заметить, что шведские воины, приведённые королём под Нарву, были далеко не бараны. Что же касается русских – так и они не были слабенькими. Хоть и плохо подготовили полки и дивизии иноземные генералы, но это были русские полки и дивизии. Ну а у русских в крови победы военные. Они все герои на генетическом уровне. Сколько Россия вынесла нашествий и вторжений, в скольких битвах бились русские воины, защищая родную землю!

Между тем, смеркалось. Затушили костёр – не совсем затушили, оставили тлеющие головешки, чтобы поддерживать это тление до утра. Беречь надо было серники.

Импровизированные постели свои оборудовали на чердаке. Сделали норы из сена. Не такими уж тёплыми получились они, но и их не сравнить с теми, что были в первые дни после побега.

А снег всё сыпался и сыпался с неба. Можно было бы и не притушивать костёр. Всё от него теплее.

Вейде вообще предлагал развести костёр внутри строения – пол земляной, не страшно. Главное, подальше от склада сена. Но Трубецкой сразу сказал:

– Печки нет, стало быть, дымохода нет. Угорим.

Все знали, что угореть недолго. И не заметишь. Но, с другой стороны, столько щелей в стенах, всё продувается. Может и ничего…

Да, испытания выпали трудно переносимые. Если бы простые деревенские мужики в таком положении оказались, куда ни шло – они привычны, они приспособлены для выживания. Сколько русских мужиков, если удавалось вырваться на заработки, странствовали по любой погоде. Правда они могли погреться да перекусить на постоялом дворе. А тут… Тут либо лес, либо поле открытое, либо вот такое строение. А генералы не приспособлены к этаким испытаниям.

Кто страшнее – шведы или волки?

Ближе к полуночи раздался далёкий непонятный звук. Он леденил душу. Трубецкой прислушался… Понял: волчий вой.

Ему приходилось видеть волков в своих родных краях, но в основном либо пойманных, либо во время охоты издалека. Помнил рассказы об их повадках, помнил рассказы о том, что, чем севернее край, чем суровее природа, тем больше в размерах хищники. А уж тут куда севернее, чем русские равнины.

Проснулись Бутурлин и Вейде. Вой хоть и далёкий, но силу имеет магическую, всё внутри переворачивает даже у человека не робкого десятка. Порою тот, кто смело идёт под пули и ядра врага, может дрогнуть перед этим жутким воем.

– Что это? – с тревогой спросил Вейде.

– Боже, неужто волки, – вторил ему Бутурлин. – Вот ведь… Легки на помине.

– Волки, но далеко, – поспешил успокоить Трубецкой, как можно более равнодушно.

Вейде возразил: